— Значит, я свободен?
— Хочешь — можешь сидеть рядом со мной. Только молча.
— Спасибо за честь… Я отвезу вас и вернусь в цирк: у меня половина багажа не распакована.
— Наше дело предложить… Ну как поразвлекались?
— Наталья, как? — спросил Александр Павлович, глядя в зеркальце: Наташа в нем отражалась.
— Очень хорошо, — сказала Наташа и замолчала.
— И это все? — удивилась Валерия.
Если с утра, как Наташа утверждала, она была «злой-презлой», то к вечеру явно отошла, подобрела.
— Она еще не разобралась, — поспешил на помощь Александр Павлович. — Столько впечатлений…
Удивительное дело: он сейчас легко мог поставить себя на место Наташи. У нее появилась своя тайна — единственная, необычная, сладкая-пресладкая, такая, в которую и пускать-то никого не хочется. Пока не хочется. А потом видно будет… И еще приятным казалось, что эту тайну делил с Наташей и он. В отличие от Валерии…
Александр Павлович довез их до дому, высадил. Сказал:
— Завтра выходной. Может, махнем с утра за город?
— А что? Это идея! — загорелась Валерия.
Наташа стояла в стороне, в разговор не вмешивалась.
— Значит, я заезжаю за вами в девять утра. Будьте готовы. Обе. Форма одежды — летняя парадная.
— С Наташкой поедем? — спросила Валерия. Александр Павлович попытался уловить в ее голосе недовольство или хотя бы разочарование, но не смог: ровным был голос, обычным.
— Естественно.
— Тогда я вас целую, — сказала Валерия и пошла к подъезду.
А Наташа быстро наклонилась к открытому окну, шепнула:
— Большое спасибо вам, Александр Павлович. Мне было очень хорошо, очень… — и скорей за матерью побежала.
Что ж, подумал Александр Павлович, приятное признание. Впрочем, как это ни казалось ему странным — с детьми до сей поры дела не имел, даже побаивался их, но он вполне мог ответить Наташе теми же словами…
А «портсигар» в кармане пиджака так весь день и пролежал невключенный.
5
Александр Павлович лежал поутру в постели, никуда не спешил — рано еще было, анализировал события. Ну прямо любимое занятие у него стало: анализировать события; эдак из практика-иллюзиониста в психолога-теоретика переквалифицируется, смежную профессию освоит…
А что, собственно, анализировать?
Ну, во-первых, техники многовато в этой истории. Прибор-«портсигар», прибор «короля магов» Рудольфа Бема… И тот и другой безотказно подействовали на женщин: один — на мать, второй — на дочь. Семейная черта: повышенная восприимчивость к техническим чудесам…
А во-вторых?
Во-вторых, приборы-то — ох какие разные-е-е…
Наташу расстраивать не хотел, сказку убивать не хотел, а ведь догадался Грант: бемовский «фильмоскоп» на принципе голографии построен. Заложены в него голограммы, мощно подсвечены, фоновыми шумами подкреплены — все реально, хотя техническое исполнение безукоризненное, штучная работа.
Помнится, спросил у Бема:
— А все-таки, почему сами не воспользовались?
Старик помолчал, губами пошлепал — зубов у него совсем не осталось, а протезы он почему-то не носил, — ответил:
— Техники не люблю. Не верю. Рукам своим верю. И вам советую.
— Зачем же дарите?
— Просто так. На память. Может, пригодится когда-нибудь.
Вот и пригодилось…
Александр Павлович в отличие от Бема технике верил, но лишь той, какую своими руками сотворил, какую мог по винтику, по дощечке собрать-разобрать, принцип действия назубок знал, хоть патентуй.
Может, «портсигар» запатентовать, а?…
Его не запатентуешь, принцип действия самому до сих пор неясен, только и остается, что в чудеса верить.
Однако пора подниматься, холодный душ принимать: какой садист, любопытно, на него патент получил?…
Привычная пытка рождала столь же привычное раздражение. Думал: «А ведь ты сам садист. Зачем тебе эти эксперименты? Доказать Валерии, что женщина должна быть женщиной, как природа установила?… Ну, допустим, докажем, хотя вряд ли. И что дальше? А про «дальше» ты ни черта не ведаешь, боишься в «дальше» заглядывать, как страус, голову в песок сунул: авось не заметят, мимо пройдут. Авось не спросят: что это вы, умный Александр Павлович, дальше делать станете?… Может, плюнуть? Выкинуть «портсигар» в мусоропровод, Валерии не звонить, уйти в подполье, вплотную заняться предстоящей премьерой… А Наташа?… Да-а, с Наташей — тут ты совсем зря! Жила девочка, не тужила, как герой из анекдота, которого прохожий хотел из болота вытянуть… Зачем вытягивать? Зачем вбивать в голову глупые и пустые иллюзии? У нее есть свой мир, свое, если хочешь, болотце. Ей там хорошо, привычно, а что малость коломытно — так это пройдет. С возрастом. А не пройдет — не твоя забота…»
В том-то и дело, что; Александр Павлович точно не знал: его это забота или не его. Три дня назад, к примеру, знал точно — не его, а сегодня — плавает, ответить не может. И прекратить эксперимент не может: разбежался, трудно остановиться…
Успокаивал себя: «Да ничего не произойдет, страшного не предвидится, не стоит и пугать себя. И вообще, кончать надо с психологией липовой, а то ненароком в психиатричку же и залетишь с каким-нибудь мудрым диагнозом вроде: «синдром самобичевания»… Жуть!… Нет, брат, делаешь — делай, а рассуждать — этим пусть другие занимаются, им за то деньги платят…»
Вроде убедил себя, успокоил, а настроение не исправилось. Как было кислое, таким и осталось.
Валерия это сразу заметила:
— Не выспался?
— С чего ты взяла?
— Вид унылый.
— Погода…
Погода не радовала. С утра зарядил мелкий сыпучий дождик, небо прочно затянуло серыми тучами, лишь кое-где просвечивали проплешины побелее.
— Может, не поедем? — спросила Валерия. — По лесу не побродишь, на травке не поваляешься…
Александр Павлович бросил взгляд в зеркальце: Наташа сидела позади — в красной нейлоновой курточке с капюшоном, в полной дождевой экипировке, смотрела умоляюще.
Решил:
— Не будем отменять задуманное. Скорректируем планы: съездим в Загорск, зайдем в ризницу, поиграем в туристов, а на обратном пути пообедаем; там по дороге один ресторанчик есть, помню.
— Ладно, уговорил, — согласилась Валерия. Александр Павлович с удивлением отметил в ней некую нерешительность, вот это: «Может, не поедем?» Непохоже на Валерию. «Может» — не из ее лексикона. Она, если решает, так твердо и на века. А тут: и хочется и колется… Наташа тому причиной, очень просила? Да нет, вряд ли: если уж Валерия что-то сочла нецелесообразным, то проси не проси… Значит, не сочла. Недосочла. Александр Павлович машинально запустил руку в карман: на месте «портсигар», невключенный. Неужто «остаточные явления»?… Вполне возможно. Как, впрочем, вполне возможно и то, что Валерии безразлично: ехать или не ехать. Сегодня выходной. Отдыхает она в конце концов от своей «железности» или нет? Или так и спит в латах? Может она предоставить кому-то другому право решать? Тем более что и решать-то нечего…
И все же Александр Павлович сомневался: не привык он к «нерешающей» Валерии, незнаком был с такой.
…В ризницу им попасть не удалось: там тоже был выходной день. Прячась под двумя зонтами — черным Александра Павловича и красно-коричневым Валерии, — перебегали из собора в собор, посмотрели сквозь железную изгородь на длинное здание духовной академии, прошлись по крепостной стене лавры, благо над ней крыша имелась.
Валерия к дождевым неудобствам относилась стоически, не требовала немедленно вернуться в машину, да и вообще больше помалкивала, слушала Александра Павловича. Он как раз недавно путеводитель по загорским местам проштудировал: ехал в поезде в Москву, ничего почитать в дорогу не взял, забыл в суматохе сборов, а путеводитель этот кто-то в купе обронил. Память у Александра Павловича хорошая, цепкая: говорил и специалистом себя ощущал. Валерия даже поинтересовалась:
— Откуда ты все знаешь?
Почти признался:
— Специально для вас, дамы, выучил.
