«Индийскими» офицерами назывались командиры, служившие в полку во время его длительного пребывания в Индии. В глазах Кардигана они стояли на низкой ступеньке социальной лестницы, им недоставало лоска, а также умения и желания должным образом выполнять обязанности военных. Он вовсе не пытался как-то умерить презрение к ним на парадах или в офицерской столовой. Подобного сорта офицеров он в своем полку терпеть не хотел. К лету 1838 г. Кардиган и 11-й гусарский полк вернулись в Англию.
Переходу отношений между Кардиганом и «индийскими» офицерами в высшую фазу накала способствовало так называемое «дело с черной бутылкой» в мае 1840 г., когда Кардиган заметил, как один «индийский» офицер, капитан Джон Рейнолдс, наливал за обедом в столовой бывшему в тот день с визитом в полку генералу из черной бутылки. Мало того, что Кардиган предал анафеме сами бутылки на столе в собрании офицеров — он предпочитал графины, — именно черные разновидности стеклотары вызывали в нем особое раздражение, поскольку в них обычно находился портер, который уважали «индийские» офицеры. Рейнолдс получил разнос и был лишен возможности очистить свое имя перед трибуналом, после чего взаимоотношения между Кардиганом и его «индийскими» офицерами стали просто отвратительными{501}.
4 сентября 1840 г. в «Морнинг кроникл» под заголовком «Офицерам британской армии» появилось письмо оставшегося неназванным автора, нападавшего с критикой на Кардигана «со знанием подробностей и невероятной ядовитостью». Эрл обвинялся в нанесении глубоких оскорблений офицерам в столовой и склонности при этом избегать дуэлей под прикрытием звания командира, если кто-то пытался призвать его к ответу за таковое поведение{502}. Всем известная тайна состояла в том, что автором был капитан Харви Такетт — «индийский» офицер 11-го гусарского полка, недавно ушедший в отставку с военной службы. Кардиган послал к Такетту друга с требованием извинений, а когда таковые не последовали, стороны договорились относительно дуэли.
Лорд Кардиган и Харви Такетт встретились около ветряной мельницы на Уимблдон-Коммон в 5 пополудни, в субботу, 12 сентября 1840 г., в присутствии секундантов — соответственно Дугласа и Уэйнрайта — и знаменитого врача сэра Джеймса Андерсона. Секунданты отмерили расстояние в 12 шагов, и их доверители обменялись выстрелами. В первый раз оба промахнулись, а вот во второй пуля попала Такетту в нижнюю область подреберья. К тому моменту на месте поединка появился мельник Томас Дэнн, исполнявший еще и полицейские функции. Увидев Кардигана с еще дымящимся пистолетом, он задержал его и Дугласа за нарушение порядка. Терявшего кровь раненого Такетта унесли с поля.
В конце концов дело Кардигана и Дугласа по обвинению по трем пунктам — попытка намеренного убийства или нанесения увечий или тяжелейших телесных травм Такетту — слушало большое жюри в Олд-Бэйли. Однако Кардиган, как позволял ему закон, выбрал суд пэров Палаты лордов. Предстоящий процесс вызвал большой резонанс, поскольку ничего подобного не случалось в течение 60 лет. Приготовления обошлись недешево: «несколько дюжин плотников, обойщиков и прочих работников» были наняты для проведения необходимых изменений в зале, где предстояло пройти заседаниям{503}. Три четверти общих расходов на суд пошли на ремонт и обновление помещения{504}. Билеты на процесс, спрос на которые достиг каких-то немыслимых пределов, распределялись очень скупо; был оглашен список свидетелей. «Таймс» не утерпела, чтобы не дать совета Палате лордов. Их светлостям следовало, как рекомендовала газета, засвидетельствовать «единодушное, бесстрашное и бескомпромиссное отвращение к безбожной системе дуэлей»{505}.
Так долго и с таким нетерпением ожидавшийся процесс открылся 16 февраля 1841 г. под председательством лорда главного судьи, лорда Денмана. Слушания начались в 11 часов, а к пяти вечера Кардигана единодушно оправдали по представлению адвоката ввиду отсутствия оснований для привлечения к ответственности. Доказательства прокурорской стороны не позволяли установить, что лицо, поименованное в обвинительном акте как жертва, в действительности являлось тем самым Такеттом, упоминаемым свидетелями. Сам Такетт показаний не давал. По любым стандартам, благополучный для Кардигана исход стал делом техники и был вполне предсказуем. «Таймс» едва сдерживала возмущение. Дело, надрывался автор статьи, «пятнает глубочайшим бесчестьем весь английский закон в теперешнем его состоянии и заставляет исполниться величайшего сомнения в отношении того, как представляющие Корону офицеры… отправляли свои обязанности».
Доказательства были «наверное, самыми ясными, самыми убедительными из тех, которые когда-либо предоставлялись на рассмотрение какого бы то ни было суда», но все же Кардигана оправдали. Стало наглядно очевидным то, «насколько важнее для британской юриспруденции лица и имена, а не факты [и] сколь могущественны и всевластны в Вестминстере софизмы, отговорки и крючкотворство»{506}.
Тем вечером, когда Кардиган появился в ложе театра «Друри Лейн», в зале начался самый настоящий бунт. Шум стоял такой, что не представлялось возможным начать спектакль.
Дело Кардигана так важно тем, какую сильную и бурную реакцию общества оно вызвало. Оно показало, что закон не хочет или не может ничего поделать со столь архаичной привилегией, как дуэльная практика. Обстоятельства поединка Кардигана, совершенно очевидно, подпадали прямехонько под положения недавно введенного антидуэльного законодательства. И в самом-то деле, эрла взяли с дымящимся пистолетом в руке рядом с окровавленной жертвой. И все же оправдали. Все очень походило на то, что дуэлянты — и Кардиган служил тому превосходным примером — наслаждались особыми гласными или негласными правами попирать закон, чего не дозволялось людям не столь выдающегося звена. Так или иначе, случай с Кардиганом не просто демонстрировал несправедливость, не только вызывал возмущение оправданием — куда больше, он являлся противоборством старого и нового порядка. Кардиган представлял собой мир старый par excellence — так сказать, по определению, — мир привилегий богатства, ничем не стесненного чванства и безнаказанности, ибо был человеком, который считал, что положение дает ему право делать то, что ему заблагорассудится, тогда и где захочется. Кардиган персонифицировал зло дуэлей как явления. Люди увидели вдруг, что дуэль есть нечто большее, чем антиобщественное, противное христианству и закону похмелье — отрыжка прошлого. Нет, она служила символом существа лорда Кардигана и ему подобных. Современный мир не собирался терпеть такого вызова.
Последнее слово в деле Кардигана следовало бы, наверное, предоставить Дж. У. Крокеру, политику тори и бывшему министру адмиралтейства. Он отличался врожденными симпатиями к консерватизму и обладал завидным опытом в общественных делах. Адвокат Кардигана, сэр Уильям Фоллет, воспользовался советом Крокера при подготовке к защите клиента. Крокер рекомендовал Фоллету не отстаивать института дуэли, если дойдет до необходимости «парировать выпад против системы в целом». Вместо того Фоллету надлежало строить защиту Кардигана, упирая все больше на то обстоятельство, что для скорейшего искоренения дуэли необходимо-де не карать отдельных личностей за склонность придерживаться принятых обычаев, а ужесточать юридические основы{507}. Выкорчевывание дуэлей представлялось небольшой ценой, которую можно было заплатить за возможность сохранить «систему в целом».
Тогда как дуэль Кардигана всколыхнула умы и привела общество к осознанию того, что дуэли свое отжили — отжили раз и навсегда, — поединок между двумя некровными родственниками, связанными узами братства через брак, — лейтенантом Манро из полка «Синих» (Королевской конной Гвардии. — Пер.) и полковником Фосеттом из 55-го пешего полка — подтолкнул общество к действиям. 1 июля 1843 г. оба вышеназванных господина встретились у Брекнок-Армс в Кэмден-Тауне. Ссора возникла из-за небольших разногласий во взглядах на лучший способ управления собственностью. Пуля попала полковнику в грудь, и он, промучившись двое суток, отправился на встречу с праотцами. Согласно Эндрю Стейнмецу, «рассказ о дуэли сильнейшим образом шокировал публику», вследствие чего была создана Антидуэльная ассоциация{508}. Аналогичный орган, Ассоциация по прекращению дуэлей, возник в предшествующем году (в 1842 г.). Основанная на убеждении, что «дуэльная практика есть как греховная, так и противоречащая разуму и в равной степени противная законам божеским и человеческим», организация могла похвастаться наличием в ее рядах многих высокопоставленных членов. Двадцать восемь пэров и двадцать четыре парламентария были рекрутированы в результате впечатляющей по масштабам «переклички» среди генералов и адмиралов, не считая большого количества офицеров более скромных званий из сухопутных сил и ВМФ. Среди штатских тоже попадались россыпи достойных судейских, адвокатов и врачей{509}.
