Так или иначе, решение проблемы пришло в 1805 г., причем с довольно неожиданной стороны — от шотландского священнослужителя, преподобного Александра Фергюсона. Заядлый охотник, Фергюсон изобрел капсюль, ставший способом предохранить ружья от воздействия влаги на запальный механизм. Ударный капсюль позволял воспламенять порох заряда без необходимости прибегать к запальной полочке с порохом. В 1807 г. Фергюсон запатентовал изобретение, а еще через год основал в Лондоне бизнес по производству капсюльного оружия.

Со временем появился и медный ударный капсюль, который в 1820 г. нашел применение на дуэльных пистолетах. Такой механизм зарекомендовал себя как куда более надежный и скоро полностью вытеснил кремневый замок. Убедительное доказательство превосходства капсюльно-ударного замка перед кремневым дали испытания, проведенные в 1834 г. на Вулиджском арсенале. Взвод солдат сделал 6000 выстрелов из ружей с кремневыми замками, а другая такая же часть — столько же, но уже из ружей с капсюльно-ударными механизмами. Как выяснилось, кремневый замок давал в среднем две осечки на 13 выстрелов, тогда как с капсюльными мушкетами подобное случилось лишь раз на 166 выстрелов. Более того, капсюльно-ударное оружие продемонстрировало более высокую меткость огня, перезаряжание тоже убыстрилось, как возросло и качество пробития мишеней.

Дуэльные пистолеты являлись ценной собственностью, которую берегли, заботливо хранили, передавали по наследству и которой, конечно же, гордились. В «Ярмарке тщеславия» Родон Кроули в ночь перед отправкой в полк, которому предстояло принять участие в кампании 1815 г. и сражаться при Ватерлоо, пишет завещание. Среди предметов указываются и «дуэльные пистолеты в ящичке из палисандрового дерева (те, из которых стрелялся с капитаном Маркером) стоимостью 20 фунтов»^{401}. Через несколько месяцев, уже после Ватерлоо, Родон, к своей радости, узнает, что благодаря бережливости ведущей их хозяйство жены они смогут провести зиму в Париже, причем обойдутся без отдачи в заклад его бесценных пистолетов^{402}. На исходе восемнадцатого столетия двое ирландцев дрались на дуэли, по меньшей мере, отчасти из-за прав собственности на пару прекрасных пистолетов. В мае 1798 г. Уильям Питт, обменявшись выстрелами с Джорджем Тирни, подарил своему секунданту, Дадли Райдеру, пистолеты, которыми потомки Райдера владеют и по сей день^{403}.

Некоторые пары пистолетов — что, наверное, и неудивительно — использовались по несколько раз. Пистолет, из которого в 1804 г. Аарон Бёрр застрелил Александра Хэмилтона на берегу реки Гудзон, входил в пару, уже использовавшуюся для поединков, по меньшей мере, дважды. Они принадлежали зятю Хэмилтона, Джону Чарчу, который и сам задействовал их для дуэли с Бёрром в 1799 г. Они же находили применение в поединке в 1801 г., стоившем жизни старшему сыну Хэмилтона, Филиппу^{404}. В Англии одна и та же пара пистолетов послужила в двух политических дуэлях, которые одну от другой отделяли какие-то месяцы. Полковник Фуллартон использовал принадлежавшую ему пару дуэльных пистолетов в поединке с эрлом Шелберном в марте 1780 г., в ходе которого последний получил ранение. В ноябре предыдущего года парламентарий Уильям Адам позаимствовал у полковника пистолеты для дуэли с Чарльзом Джеймсом Фоксом. Встреча закончилась легким ранением Фокса. Как вспоминал Хорас Уолпол: «Странно, что обе раны получены из одних и тех же пистолетов»^{405}.

Пусть предпочтение в формах проведения дуэли в Англии и изменилось в период между 1750 и 1800 гг., главные причины для самих поединков остались теми же. Как и прежде, мужчины дрались ради сохранения репутации. Потребность в выяснении отношений часто становилась следствием того, что кто-то кому-то «давал ложь», как тогда говорили — это означало обвинение в нечестности. Такое случалось на протяжении всей истории дуэлей, начиная с шестнадцатого века во Франции и заканчивая, скажем, Венгрией двадцатого столетия. Конечно же, ситуация, когда один человек «давал ложь» другому, принимала разные формы, однако на исходе восемнадцатого и на заре девятнадцатого века в Англии пристрастие к неумеренному потреблению спиртного и азартным играм среди представителей нетитулованного дворянства всегда служило питательной средой для возникновения ссор. Время это памятно еще и как эра политической дуэли.

Игры являлись, вероятно, пороком эпохи. Многие выдающиеся умы того периода были неисправимыми игроками — неважно, за карточным столом или же на скачках, — совершенно неспособными отказать себе в такого рода удовольствиях. Принц Уэльский и Чарльз Джеймс Фокс представляли собой, если угодно, лишь верхушку айсберга, оба легко выигрывали и проигрывали огромные суммы, наживали гигантские долги. Фокс только за три года, как считается, проиграл 140 000 фунтов стерлингов (что-то около £10 миллионов сегодня). В лихорадочной политической атмосфере того времени подобная болезненная зависимость — пристрастие к игре по-крупному — считалась своего рода отличительной характеристикой вигов, хотя, конечно же, не являлась исключительно признаком именно этой партии. Джорджиану — герцогиню Девонширскую (светоча вигов) и одну из печально знаменитых любительниц поиграть той эпохи — одолевали долги, сделанные за столом. В 1776 г., в возрасте всего 19, она уже имела игровых долгов, по крайней мере, на £3000 (примерно £200 000 по сегодняшнему курсу), причем сумма эта равнялась трем четвертям ее годового дохода^{406}. Иногда — впрочем, так же, как и в наше время, — болезненное пристрастие к игре оборачивалось трагедией. Шестьдесят лет спустя Беркли Крэйвен решил свести счеты с жизнью, «проиграв больше, чем мог заплатить» на скачках. Современник заметил: «Это есть первый пример, когда человек такого уровня и положения в обществе закончил подобным образом»^{407}.

Как уже не раз говорилось, многие дуэли становились следствием игры, при этом часто по причине обвинений в нечистоплотности, что, конечно же, принимая во внимание известные уже нам размеры ставок, легко разжигало страсти. Так или иначе, что бы ни служило источником, результат неизменно оказывался одним и тем же. Возьмем хотя бы встречу весной 1836 г. между лордом Джорджем Бентинком и «Сквайром» Осболдстоном^{408} — характерную историю, связанную со спортивным жульничеством, которая дает нам неплохое представление о том, какие штучки могли проделываться на скачках в начале девятнадцатого столетия. Лорд Джордж Бентинк был младшим сыном 4-го герцога Портленда, человеком, судя по всем данным о нем, заносчивым, чувствительным к критике и страдавшим от дефицита юмора. После срока службы в кавалерийском полку — в ходе коего рекомый господин едва-едва не оказался участником дуэли с таким же, как он, офицером — Бентинк, будучи владельцем, управляющим, игроком и членом жокейского клуба, посвятил жизнь скачкам. Джордж Осболдстон по кличке «Сквайр» был одним из лучших спортсменов своего времени, великолепным стрелком, непобедимым игроком в крикет, бесстрашным охотником и несравненным наездником.

Причиной несогласия между двумя господами стали противоречивые по своему характеру скачки в Хитон-Парке в сентябре 1835 г. Хитон-Парк представлял собой Ланкаширское имение эрла Уилтона. По сентябрям — в следующую неделю после Сент-Леджерской встречи в Донкастере — там проходили скачки. Они даже по тем временам считались, что называется, притчей во языцех. Будучи помешанным на скачках, эрл сделал все, чтобы его спортсмены ни в чем не испытывали недостатка. Участнику гандикапа, как гостю эрла на неделю, полагалось определять благоприятные дополнительные веса скакунам его лордства. Джону Скотту, тренеру команды эрла, позволялось применять в Хитон-Парке все виды галопа, тогда как другим отводились худшие места для упражнений где-нибудь еще. В то время, как некоторые другие владельцы спорили по поводу того, не пора ли объявить бойкот соревнованиям в Хитон-Парке, Осболдстон разрабатывал свой план, как научить эрла уму-разуму. Он приобрел ирландского жеребенка по кличке Раш и привез его в Англию как раз вовремя для того, чтобы тот смог принять участие во встрече в Сент-Леджере в 1835 г., предварительно опробовав лошадь в самых жестких условиях.