Как бы ни смотрели на дуэль официальные власти, она, тем не менее, прекрасно прижилась и великолепно чувствовала себя в лихорадочной атмосфере французской политики после 1789 г. Томас Карлайл в его «Французской революции» замечал следующее:
Касательно дуэлей, о коих мы иногда говорим: всюду во Франции люди дерутся в бесчисленных и бессчетных поединках. Любители поспорить и собутыльники, смахнув со стола кубки с вином и отбросив прочь оружие аргументированного довода и остроумия, встречаются на вымеренном поле, чтобы пустить друг другу кровь. Или, возможно, чтобы насадить один другого на вертел, покончив в одночасье и с жизнью, и с ненавистью, умирая — и умирая как глупцы. Долго уж это длилось и длится по сей день{636}.
Карлайл выделяет особую причину для скачкообразного подъема политической дуэли: «Предательский роялизм в своем отчаянии взял новый курс — курс на вырезание патриотизма на систематических дуэлях!»{637} Похоже, роялисты твердо решились одолеть врага силой оружия в схватках один на один: «Черные предательские аристократы убивают народных защитников, срубая их не аргументами, в лезвиями шпаг»{638}. Несгибаемый роялист герцог де Кастри вызвал радикала Шарля Ламета. В ходе их поединка де Кастри пронзил шпагой руку Ламета. В отместку толпа разграбила городской дом де Кастри. Депутат Национального собрания Мирабо служил объектом особой ненависти роялистов и постоянно подвергался оскорблениям со стороны «множества хлыщей и светских франтов». Не без причины он считался бойцовым петухом-чемпионом революционеров: когда его вызвали снова, он заявил в Национальном собрании, имея в виду 137 предыдущих вызовов:
Этот — уже 138-й, но я не могу поступить несправедливо с прочими соискателями и обойти их в угоду данному благородному господину, к тому же у меня нет столько свободного времени для постоянного чтения их списка. Посему они должны простить мне сейчас. Когда я покончу со своими обязанностями публичного лица, тогда, наверное, и отдам им должное{639}.
В итоге, когда набрала силу реакция, радикализм и кровопускание революции уступили место более консервативному режиму. В конце 90-х гг. восемнадцатого века Францией управляла Директория до тех пор, пока после государственного переворота — coup d’état 18 брюмера (9 ноября 1799 г.) — ее не сменил Наполеон Бонапарт. Сначала он был лишь одним из членов консульского правительства во Франции — триумвирата, который фактически вытеснил Директорию. Однако его скоро назначили первым консулом, затем пожизненным первым консулом, прочно державшим в руках бразды правления страной. Восхождение Наполеона к вершинам абсолютной власти закончилось в декабре 1804 г., когда в присутствии римского папы он возложил на себя корону «императора французов». Наполеон — как и многие военные предводители до него — разделял амбивалентное отношение к дуэлям. Он хорошо осознавал, что поединки чести добавляли бойцовского духа офицерам, но в то же время способствовали бесцельному и бесполезному растрачиванию талантов.
Во время кампании в Египте Бонапарту пришлось упрекать Ланна, Мюрата и Бессьера за то, что они выступали в качестве секундантов в дуэли генерала Жюно на берегу Нила. Бонапарт посмеялся над ними, назвав «глупыми крокодилами, которые дерутся в тростнике»{640}. Генерал Ренье, отличившийся в ходе Египетской кампании, поссорился со своим начальником, генералом Мену, и получил предписание возвращаться домой. Вернувшись в Париж и располагая временем, он написал провокационную книгу о кампании, в которой откровенно критиковал поведение Мену. В 1802 г. — в качестве прибавочного продукта к книге — Ренье пришлось встретиться с генералом Дестэном, верным сторонником Мену. Дестэн погиб. За этот проступок генерала Ренье изгнали из Парижа, и в течение какого-то времени его военная карьера переживала застой — короче, он довольствовался тинной водой мелких заводей[77]. На протяжении всей жизни Ренье пользовался репутацией отъявленного дуэлянта.
Наполеоновские маршалы представляли собой группу талантливых людей, многие из которых вышли из низов, но поднялись до командования армиями. Император осыпал их почестями и титулами, делая князьями, герцогами, награждая огромными орденами. Два из них — Бернадотт и Мюрат — даже вступили на трон (первый как король Швеции, второй — как король Неаполя. — Пер.). Вместе с тем они были, как и следовало ожидать, гордыми, чувствительными и воинственными людьми, очень предрасположенными к отстаиванию чести на дуэлях. В 1797 г. Бернадотт дважды вызвал на бой Бертье — долгое время служившего начальником штаба при Наполеоне. Во время кампании 1805 г. в Австрии поссорились маршалы Ланн и Сульт, в результате чего Ланн вызвал коллегу на поединок, от чего Сульт отказался. Но Ланн и в самом деле так возмутился по поводу поведения Сульта, что в утро битвы при Аустерлице, когда, как каждый мог бы ожидать, у него имелись заботы и поважнее, повторил вызов Сульту. В период Наполеоновских войн затаенная вражда и ревность к успехам друг друга часто прорывались наружу даже у самых высших офицеров. Так, маршалы Ней и Сульт, участвуя в войне на Пиренейском полуострове, не сошлись во мнениях и едва не устроили между собой поединок. В 1809 г. Ланн и Сульт чуть не перерезали друг другу глотки во время сражения против австрийцев при Асперне-Эсслинге, но до дуэли все-таки дело не дошло[78]. В ходе Русской кампании 1812 г. были чрезвычайно близки к поединку Мюрат и Даву. Однако самым печально знаменитым дуэлянтом и лучшим по мастерству фехтовальщиком среди императорских маршалов по праву считался Пьер Ожеро. Мало кто из оппонентов Ожеро дожил до того дня, чтобы рассказать об этом{641}.
Знания многих людей о дуэлях в Наполеоновскую эпоху — и на самом-то деле о дуэлях вообще — почерпнуты из прекрасного фильма Ридли Скотта «Дуэлянты», поставленного по новелле Джозефа Конрада «Дуэль». Основанная на фактах, книга эта рассказывает нам о серии столкновений между двумя кавалерийскими офицерами из разных полков, д’Юбера и Феро, происходивших в 15-летний период, с 1801 г. до второй реставрации Бурбонов. Фоном для повествования служит эпическая эра Наполеоновских войн, на котором и разыгрывается история двух главных героев, перемещающихся по Европе по мере того, как события и долг влекут из одной страны в другую: «Наполеон I, карьера которого сама приобретала черты дуэльного противостояния между ним и всей Европой, не одобрял поединков чести среди офицеров своей армии. Великий император-воин вовсе не являлся сумасбродом, тогда как уважение ненужных традиций было не в его манере»{642}.
Д’Юбер и Феро почти во всем противоположные друг другу фигуры: д’Юбер высокий и светловолосый — холодный аристократ-северянин, коротышка Феро гасконец и сын кузнеца — смуглый, темноволосый и вспыльчивый. Причина неприязни и вражды между двумя офицерами кроется в эпизоде доставки д’Юбером Феро приказа генерала поместить его под домашний арест за участие в дуэли. По мере того, как развиваются события, изначальное яблоко раздора все более и более отодвигается на второй план, пока наконец о нем окончательно не забывают. «К удивлению и восхищению товарищей, два офицера, точно два безумных художника, пытающихся подкрасить лилию и подправить осыпавшуюся позолоту, на протяжении лет всеобщей бойни сохранили убийственную традицию встречаться и пытаться сводить счеты друг с другом»{643}.
