Хочет ли он вернуться в Нью Йорк? Наступило ли время для блудного сына виновато вернуться домой и зажить прежней жизнью? Шесть месяцев тому назад он, возможно, вернулся бы без малейшего колебания. Даже месяц тому назад он мог бы об этом поразмышлять, но сейчас — нет никаких сомнений. Пилар завоевала его сердце, и простейшая мысль уйти куда-то без нее становится невыносимой для него. Он сворачивает письмо Бинга и кладет его назад в конверт, а затем беззвучно благодарит своего друга за то, что письмо помогло принять решение. Ничего нет важного, чем Пилар, а когда придет время, то есть осталось совсем немного времени, и наступит ее следующий день рождения, то он попросит ее выйти за него замуж. Пока не совсем ясно, примет ли она его приглашение, но он обязательно спросит ее об этом. Вот такой ответ письму Бинга. Пилар.
Вся проблема в том, что Пилар — не просто Пилар. Она — все еще член семьи Санчез: и пусть она и Анджела сейчас не так близки друг к другу, Мария и Тереза все так же рядом. Те же четыре молодые женщины, так же скорбящие о безвременной потере своих родителей; как бы не была сильна привязанность Пилар к нему, ее семья — на первом месте. После ее отъезда к нему в июне она уже позабыла, как страстно желала покинуть семейное гнездо. Она начала скучать о прежних днях, и теперь каждую неделю она видится со своими сестрами, по крайней мере, два раза в неделю. Он держится от этого подальше и составляет ей компанию настолько редко, как это только возможно. Мария и Тереза вежливы и безвредно болтливы, но слишком скучны после часа болтовни с ними; Анджелу скучной не назовешь, но она всегда настроена против него. Ему не нравится, как она смотрит на него, постоянно испытывая его взглядом презрения и в то же время соблазнения, как будто до сих пор никак не может поверить в то, что они вместе: не от того, что у нее возник интерес к нему (кому вообще может быть интересен этот немытый мусорщик?), но по закону вещей — он, мужчина, должен быть увлечен ей, прекрасной женщиной, чей смысл существования — быть прекрасной, и чтобы мужчины влюблялись в нее. Нехорошо, но он все еще помнит об его подарках прошлым летом — бесконечный дождь подарков каждый день недели; и, хоть он пошел на это из добрых побуждений, он никак не может отделаться от того чувства отвращения, когда увидел ее внезапную живость, ее ненасытный голод к тем ненужным, глупым вещам.
Двадцать седьмого ноября он позволяет Пилар уговорить себя, чтобы пойти к Санчез на ужин в честь Дня Благодарения. Он идет на это вопреки своим принципам, чтобы доставить ей радость; и он также знает, что если бы он остался у себя, то дулся бы на нее до самого ее прихода. Первый час проходит без видимых проблем, и он внезапно делает открытие для себя, что ему тут нравится. Пока девушки готовят еду на кухне, он и приятель Марии, двадцатитрехлетний автомобильный механик Эдди, идут во двор, чтобы проследить за малышом Карлосом. Эдди, оказывается, тоже любит бейсбол, много читал о бейсболе и много об этом знает; и, начав разговор с недавней смерти Херба Скора, они переходят к трагическим судьбами различных питчеров прошедших десятилетий.
Первый — Денни МкЛэйн из Детройт Тайгерз, последний, кто выиграл тридцать игр, и, нет сомнений, что таких больше и не будет, лучший питчер Америки с 1965 по 1969, чья карьера была уничтожена азартными играми и близкими друзьями, оказавшимися мафиозниками. Ушел с поля в возрасте двадцати восьми лет, попал в тюрьму за продажу наркотиков, долги и вымогательство, распух весом до гигантских триста тридцати фунтов и вновь попал в тюрьму на шесть лет в середине девяностых за кражу двух с половиной миллионов долларов из пенсионного фонда компании, на которую работал.
Он сам себя сделал таким, говорит Эдди, и у меня нет к нему никакой жалости. Но вспомни Бласса. Какого черта это случилось с ним?
Разговор переходит к Стиву Блассу — тот играл за Питтсбург Пайретс с середины шестидесятых до середины семидесятых, всегда более десяти побед в сезоне, звезда финальных игр 1971 года, следующий 1972 год — лучший в карьере (19-8, 2, 49 ошибки за игру), а затем, уже в конце сезона, в последний день года, Роберто Клементе, будущий член Зала Бейсбольной Славы, приятель по команде, погибает в самолетной аварии, перевозя помощь пострадавшим в землетрясении в Никарагуа. На следующий сезон Бласс не смог бросить ни одного страйка. И он совсем потерялся на поле — 3–9, 9, 85 ошибок за игру. Он попробовал себя на следующий сезон, но после одной игры (семь хоумранов за пять иннингов) он бросил играть. Смерть Клементе повлияла на внезапный обвал Бласса? Никто точно не знает, но, в чем был уверен Эдди, и большинство любителей бейсбола тоже, что Бласс попал под влияние так называемой вины выжившего, и что он так хорошо относился к Клементе, что просто не смог продолжать играть после смерти друга.
По крайней мере у Бласса было семь-восемь хороших сезонов, говорит Майлс. А вспомни Марка Фидрича.
А, отвечает Эдди, Марк "Птица" Фидрич; и затем они пускаются в расхваливания короткой и яркой карьеры явившейся-из-ниоткуда-сенсации, ослепительно вспыхнувшей на всю страну лишь на короткие несколько месяцев, двадцати однолетнего парня, вероятно, самого обожаемого всеми игрока, который когда либо играл. Никто не видел до него ничего подобного — питчер разговаривал с мячом, становился на колени и разглаживал руками пыль под собой, и всю игру его как будто били электрические удары внезапной нервной судороги — не человек, а вечнодвижущаяся машина в образе человека. Первый сезон он был неудержим: 19-9, 2, 34 ошибки, главный питчер игры Всех Звезд Американской лиги, лучший новичок сезона. Прошло несколько месяцев; он повредил себе колено, катаясь на лошади во время весенней подготовки, а затем, хуже того, порвал плечевые мышцы как раз в самом начале сезона. Он потерял руку для игры, и, такие дела, Птицы больше не было — от питчера к экс-питчеру за одно мгновение.
Да, говорит Эдди, очень жаль, но все равно не сравнишь с тем, что случилось с Донни Муром.
Нет, не сравнишь, говорит Майлс, кивая согласно головой.
Он помнит, как случилось это, и помнит, каким потрясенным стало лицо отца, когда тот поднял глаза от газеты за завтраком двадцать лет тому назад и произнес, что Мур умер. Донни Мур из калифорнийских Анджелс, тот самый, кого ввели в заключительную пятую игру с бостонскими Рэд Сокс в чемпионском споре Американской лиги 1986 года. Анджелс вели игру с незначительным перевесом и уже были готовы выиграть свой первый в истории чемпионский титул; и тут Мур совершил самый худший бросок в своей жизни, и бостонец Дэйв Хендерсон выбил мяч хоумраном; и вся игра после этого поменялась; и Анджелс в конце концов проиграли. Мур так и не смог отойти от этого унижения. Три года спустя, задыхающийся от финансовых и семейных проблем, возможно, и не совсем в себе, Мур разругался с женой в присутствии их троих детей. Он достал пистолет, выстрелил три раза в жену, не причинив ей особого вреда, а затем направил пистолет на себя и снес себе голову.
Эдди смотрит на Майлса и качает головой, недоумевая. Не понимаю, говорит он. Его питч не был хуже, чем бросок Бранка против Томсона в пятьдесят первом. Но Бранка, ведь, не покончил жизнь самоубийством? Он и Томсон стали друзьями; и они разъезжают сейчас по всей стране, подписывая вместе бейсбольные мячи; и когда бы ты не увидел их фотографию — они улыбаются друг другу, два старпера, начихавших на все проблемы. Почему Донни Мур сейчас не подписывает мячи с Хендерсоном вместо того, чтобы покоиться в могиле?
Майлс пожимает плечами. Вопрос характеров, говорит он. Каждый человек отличается от другого человека, а когда случаются трудные времена каждый проживает их по-своему. Мур треснул. Бранка — нет.
Ему нравится вести беседу о подобном с Эдуардо Мартинезом смеркающим днем четверга Дня Благодарения; и пусть их разговор можно назвать каким-то образом и печальным — истории падений, разочарований и смерти — бейсбол, как и вселенная, так же полон жизнью и всем происходящим в жизни, хорошим или плохим, трагичным или комичным. Сегодня им достались кусочки отчаяния и загубленных надежд, но в следующий раз, когда они встретятся (надеясь, что они еще раз встретятся), их полдень будет заполнен смешными историями, от которых точно в конце заболят животы. Ему кажется, что Эдди — серьезный, добродушный человек; и его тронуло, что новый парень Марии напялил на себя пиджак и галстук для праздничного ужина в доме Санчезов, и что у него свежая стрижка на голове, и что в воздухе чувствуется запах его одеколона. Парень — приятная компания, хоть его приятность — это просто факт, что ему достался мужской союзник в этой стране женщин. Затем их зовут к ужину; и присутствие Эдди за столом, похоже, нейтрализует враждебность Анджелы или, по крайней мере, отвлекает ее внимание от него, заметно уменьшив количество ее испытывающих взглядов. Здесь присутствует еще один человек, еще один посторонний для оценки и осуждения, для того, чтобы проверить — достоин он или недостоин еще одной ее младшей сестры. Эдди, похоже, проходит это испытание, но Майлса озадачивает мысль, что Анджела не побеспокоилась привести никого с собой на этот ужин, что у нее нет, выходит, близкого друга. Муж Тересы далеко отсюда, и, конечно, невозможно ожидать от нее мужского компаньона, но почему Анджела не нашла мужчину? Может быть, Мисс Сама Прекрасность не любит мужчин, размышляет он. Может быть, ее работа отвратила ее от них.
