Под конец обеда на лице Бинга появляется некое выражение дискомфорта. Он замолкает на какое-то время, вертит свою вилку в руках, опускает глаза к столу, очевидно, не найдя нужных слов, и когда он вновь заговаривает, его голос становится более сдержанным, чем был ранее, почти переходит в шепот.
Я не хочу влезать к тебе в душу, говорит он, но мне интересно, если у тебя есть планы.
Планы для чего? спрашивает Майлс.
Увидеть родителей, хотя бы.
А тебе не все ли равно?
Не все равно, к сожалению, да. Я был твоим информатором долгое время, и мне хотелось бы уйти на пенсию.
Ты уже на пенсии. В тот самый момент, как я вышел сегодня из автобуса, ты получил золотые часы за выслугу лет. За годы верной службы. Ты же знаешь, как я тебе благодарен, да?
Мне не нужна твоя благодарность, Майлс. Я просто не хочу, чтобы ты вновь послал на хуй свою жизнь. Им не было легко, понимаешь.
Понимаю. Не думай, что я не понимаю.
Ну? Так ты увидишься с ними или нет?
Я хочу, я надеюсь…
Это что за ответ. Да или нет?
Да. Конечно, я встречусь, говорит он, не уверен, что сможет или нет, не зная, что Бинг разговаривал с его родителями пятьдесят два раза за прошедшие семь лет, не ведая, что его отец и его мать и Уилла, все знают об его приезде в Нью Йорк сегодня. Конечно, я встречусь, вновь говорит он. Просто дай мне передохнуть сначала.
Дом не похож ни на один дом, виденный им в Нью Йорке. Он знает, что город наполнен аномальными строениями, никак не вписывающимися в городскую жизнь — кирпичными домами и невысокими домами с садами вокруг них в определенных местах Куинса, например, с их застенчивой тоской по пригородному покою, или редкими деревянными домами в северной части Бруклин Хайтс, сохранившимися напоминаниями о жизни 1840-х годов — но этот дом в Сансэт Парк не представляет из себя ничего ни пригородного ни исторического, какой-то сарай, заброшенный образец архитектурной глупости, который не был бы на месте нигде — ни в Нью Йорке, ни за его пределами. Бинг не слал фотографий дома со своими письмами, не описывал ни вида дома ни его деталей, и потому у него не было никакого представления о том, что ожидать, но даже если он что-то и ожидал, то точно не такого.
Потрескавшаяся серая черепица, обрамленные красным три наборных окна на втором этаже, шаткая балюстрада на веранде, обшитая накрест белыми планками, четыре красного цвета столбика, вылезших на крышу продолжением веранды такого же кирпичного красного цвета, что и обрамление окон, но с не покрашенными ступенями и поручнями к ним, с торчащими во все стороны занозами, отчего они и были оставлены без никакого покрытия. Алис и Эллен все еще на работе, когда он и Бинг поднимаются по шести ступеням веранды и входят внутрь. Бинг проводит его по дому подробной экскурсией, явно довольный своими достижениями; и если помещения кажутся ему немного тесными (не из-за размеров комнат или количества комнат, но потому, что внутри было слишком много разных вещей — барабаны Бинга, холсты Эллен, книги Алис), но выглядят они на удивление чистыми, с починенными заплатками на стенах и свежей краской поверх, и потому — совершенно пригодными для житья. Кухня, туалет с душем и спальня — на первом этаже; три спальни — на втором. Но нет гостевой комнаты или комнаты отдыха, что означает, кухня — единственное место для общих встреч, вместе с верандой во времена хорошей погоды. Он получает в наследство спальню Милли на первом этаже, что в общем-то плюс, поскольку эта комната более всего подходит для уединения, если получится быть уединенным по соседству с кухней. Он кладет сумку на кровать, и, пока он разглядывает пейзаж за его окнами, в одном — пустырь с ржавым автомобилем, в другом — вид на заброшенную стройку, Бинг рассказывает ему о различных обычаях и протоколах, установившихся после их вселения. Каждый отвечает за что-то по дому, но кроме этого все свободны делать, что вздумается. Он — ремонтник-уборщик, Эллен отвечает за чистоту помещений, а Алис занимается покупками и большинством приготовления еды. Может, Майлсу захотелось бы разделить часть работы с Алис, чередоваться с ней временем покупок и приготовления еды. Майлс не возражает. Ему нравится готовить еду, говорит он, у него неплохо получается, и это не будет проблемой. Бинг продолжает рассказывать о том, что они, обычно, завтракают и ужинают вместе, потому что так дешевле и легче сэкономить хоть немного денег. Разделить на всех траты — помогает им выжить, и с приходом Майлса в их дом, траты на каждого человека, конечно, уменьшатся. Им всем выгодно, что он здесь, и разговор не только о деньгах, но и о том, как изменится настроение всех с приходом Майлса; и Бинг хочет, чтобы он понял, как ему радостно от того, что он вернулся. Майлс пожимает плечами, говоря при этом, что он надеется ужиться со всеми, но в глубине души он не уверен, что все пройдет гладко, что, может, ему надо было бы найти свое отдельное место обитания. Главная проблема — наличные, та же проблема, что и у других. У него больше нет работы, и его привезенных с собой трех тысяч долларов хватит ненадолго. Нравится или нет, но сейчас ему придется быть здесь, и пока его обстоятельства значительно не изменятся в лучшую сторону, ему придется выживать здесь. И так начинается отсчет его тюремного срока. Сестра Пилар сделала из него нового члена Четверки Сансет Парк.
Той ночью они устраивают торжественный ужин в его честь. Это — знак гостеприимства, и, хотя ему очень не хотелось быть центром внимания, он старается изо всех сил не показать того, как неудобно он чувствует себя в этой роли. Какие у него первые впечатления от них? Из них из всех Алис кажется ему более дружественной, более земной, и ему нравится ее прямой, мальчишеский взгляд провинциалки на вещи. Начитанная, с трезвым умом, понимает он, но непритязательная, несамовлюбленная, с талантом к негромким умным шуткам в самое неожиданное время. Эллен представляется ему сплошной загадкой. Она в то же время и привлекательна и непривлекательна, и открыта и замкнута, и за одну минуту она становится совсем другой. Долгие, неловкие ее молчания, а затем, когда она наконец заговаривает, ее слова не блещут проницательностью. Он чувствует в ней внутреннее волнение, беспокойство и в то же время глубокую доброту. Ели бы она при этом не смотрела бы на него так пристально, он смог бы сказать ей какие-нибудь теплые слова, но ее глаза смотрят только на него с того времени, как они все сели за стол, и ему очень неловко от ее прямого, вопрошающего интереса к нему. Там был еще Джэйк, гость Сансет Парка, худой, лысеющий, остроносый и с большими ушами Джэйк Баум, писатель, друг Алис. Первое время он был еще сносен, но потом Майлс меняет свое мнение о нем, заметив, что тот совершенно не утруждает себя выслушиванием других, особенно Алис, которую он прерывает снова и снова, часто обрезая ее на полуслове, чтобы закончить какую-то свою мысль; и вскоре Майлс понимает, что Джэйк — скучный человек, хоть и может цитировать Эзру Паунда по памяти и знает все команды-участники финалов Мировой Серии, начиная с 1932 года. Слава Богу, Бинг сглаживает все углы, блестяще справляясь с ролью церемониймейстера, и, несмотря на царящее напряжение в воздухе, он упрямо сохраняет фривольную интонацию вечера. Каждый раз, когда открывается очередная бутылка вина, он встает и произносит тост, празднуя вселение Майлса и грядущий четырех-месячный юбилей их маленькой революции, празднуя право на вселение всех сквоттеров. Единственное неудобство в дружеских словах лишь то, Майлс совсем не пьет, и он знает, что, если люди встречаются с кем-то, воздерживающимся от алкоголя, они автоматически считают этого человека алкоголиком на лечении. Майлс никогда не был алкоголиком, но было время, когда ему казалось, что он слишком много пил; и когда он бросил пить три года тому назад, то причиной этому была экономия денег, а не забота о здоровье. Они могут думать, что хотят, говорит он себе, ему это неважно, но каждый раз, когда Бинг поднимает бокал с очередным тостом, Джэйк поворачивается к Майлсу и зовет его присоединиться к ним. Ненамеренная ошибка в первый раз, ладно, но после было уже два тоста, и каждый раз Джэйк продолжает обращаться к нему. Если бы тот знал, на что способен Майлс в гневе, он бы тут же перестал, но Джэйк не знает об этом, и если он еще раз обратится к нему, то вечер закончится для него окровавленным носом или сломанной челюстью. Все эти годы он справлялся со своими вспышками гнева, а сейчас, в первый же день возвращения в Нью Йорк, Майлс вновь начинает закипать внутри, вновь готов кого-нибудь разорвать.
