Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Зинин папа сидел, навалясь грудью на столик, ворчал на Чумака:

— Отстанут. Сейчас отправление. Верните их, Чумак. Вы же имеете влияние на мою племянницу, как я заметил.

— Ничего с ними не случится.

— А! Вы говорите, как мальчишка!

— Благодарю.

— Нет, эта моя племянница такое чудо, что никогда нельзя быть уверенным. Обязательно что-нибудь выкинет. В конце концов, она скоро паспорт получит, а дядя должен за ней гонять бог знает куда.

— Ничего она не выкинет. Просто ей грустно.

— С чего бы?

— Ну, хотя бы потому, что подруга не прислала ей телеграммы.

Папа засмеялся и рассказал про то, что телеграммы не будет. Чумак выслушал с недоумением и ничего не успел спросить, а Жора, изнывавший от скуки и ленившийся выйти в тамбур, обрадовался поводу наконец поднять себя с места. Он хлопнул папу по плечу:

— Не волнуйтесь, доктор, сейчас я их приведу к вам на верёвочке.

Папа хотел было попросить его не рассказывать Нюрке ничего, но не успел.

— Как жаль, что почта была закрыта, когда мы уезжали, — говорила между тем Нюрка.

— Жаль, — вздохнула Зина.

Впервые ей не хотелось остановить время, она думала Нюркиными словами: «Скорей, скорей вперёд». Но только слова были те же, а смысл их совсем другой: «Пусть дежурный ударит скорее в колокол, чтобы мы были уже далеко отсюда, дома, дома, дома…»

— Может, ты, Нюр, напишешь Эле письмо?

— Никогда я не стану после этого ей писать!

Зина улыбнулась:

— И не надо.

Теперь она верит в судьбу.

Жора сошёл с подножки и, широко улыбаясь, идёт к ним. Он-то и есть судьба, но этого Зина ещё не знает, и он сам не знает.

— Дядя Вася ошибся, — сказала Нюрка, с усилием глядя в улыбающееся Жорино лицо. — Он совершенно напрасно не велел посылать телеграмму. Он не имел права решать за меня. А Зина, конечно, ничего не знала об этом разговоре… Правда, Зина?

Зины рядом не было. Стоял только Жора и хохотал: вот смешно как вышло!

«Наверное, Зина побежала ругаться с папой. Это, пожалуй, лишнее. Но она, конечно, очень зла на него. И в лагерь он ей написал кривое письмо и опять её обманул. Но что же она не показывается? Ведь не может быть, чтобы она знала и не сказала мне… «Утром едем вместе»… «Я смотрела на тебя, а ты не проснулась»… «Я ни в кого не влюблялась, кроме тебя»… Нельзя же так врать, невозможно! Почему она не идёт?»

Жора схватил Нюрку за руку:

— Пошли!

— Отстань!

— Ну, как хочешь, — обиделся он. — Моё какое дело? Оставайся здесь хоть насовсем.

Дежурный ударил в колокол. Чумак стоял на подножке. Нюрка подбежала к нему, и он протянул ей руку, и она взялась за неё обеими руками, но не поднималась в вагон. Чумак наклонился:

— Ты что?

Она потёрлась лбом о его ладонь:

— Я, наверное, остаюсь. Это очень долго объяснять… Пожалуйста, скажите Зине: если она ничего не знала, я найду её вон там на ступеньках. А дядю Васю задержите в вагоне. И, если можно, дайте мне мой билет.

— Не понимаю…

— Я потом всё вам напишу. Хорошо?

Он вгляделся в неё и просто сказал:

— Хорошо.

Нюрка поплелась к станции, дошла до крыльца, села на ступеньки. Поезд тронулся.

Сначала он полз едва заметно. Зина вышла в тамбур, спустилась на одну ступеньку. Ещё легко было сойти. Они смотрели друг другу в глаза, и расстояние между ними увеличивалось. Зина сошла еще на одну ступеньку, крепко вцепилась в поручни. Еще можно соскочить — если она не знала!

Поезд пошёл быстрей. Нюрка сорвалась с крыльца, кинулась вдогонку… Она видела, как дядя Вася тащил Зину в вагон и проводница закрыла дверь.

Ещё дрожали рельсы и на шпалах масляно чернел мазут, а поезда не было…

Нюрка закрыла глаза. Кто-то притронулся к её затылку. Она повернулась, увидела Чумака и не обрадовалось, не удивилась, только спросила:

— Когда вы слезли? Я не видала…

— Я ведь забыл отдать тебе билет.

— А вы не опоздаете на работу?

— Через два часа следующий поезд.

Она кивнула головой: ладно.

Было тихо — не было музыки.

Глава восьмая, где всё, что случилось, кончилось, а получается то, чего ещё не случилось

Калитка, отворись! - i_024.png
1

Калитка, отворись! - i_025.png

Теперь осталось доехать от вокзала до дому. Больничная гнедая кобылёнка Лупа шла, по обычаю своему, не спеша, помахивая пышным хвостом, похожим на причёску заграничной кинозвезды. Дед Петрован клевал носом, и вожжи ускользали из его засыпающих рук.

По дороге шофёры рассыпали зерно, и много воробьёв, гусей, кур и синиц клевало этот потерянный хлеб, лениво сторонясь телеги. А солнце безжалостно просто освещало эту картину, чтобы каждый видел и мог что-то сделать. Всё было ясно под солнцем, хорошее и плохое. Только под кустами боярки с поспевающими ягодами в поношенной листве лежали маленькие густые тени, и было так славно соскочить с телеги и посидеть под кустами, но не всем и не всегда это можно.

Всё, за чем ехала Зина, всё-всё есть на самом деле — и хорошая работа, и радость дорог, и Нюрка, и костёр, и даже «устное народное творчество», — всё есть, а она едет мимо, к тени абажура, понарошке похожей на лес, к бабуле Калерии, к утиной лапке с золотистой подливкой.

«Поехал казак на чужбину далеку»… Она зябко поджала колени к подбородку. Почему всплыла эта песня, когда дорога ведёт домой?

Домой — подальше от Нюрки.

Ой, как плохо! Как голова болит! В детстве так нравилось болеть: лежишь, и все тебя жалеют. И теперь Зине так сильно хотелось, чтобы кто-нибудь её погладил по голове: «Дурочка, всё пройдёт!» Но «кого-нибудь» не было здесь. И — не будет. Никогда.

Она бросилась вниз лицом на сено и притворилась, что спит. Главное — не реветь в голос. А вдруг можно и в самом деле уснуть? А вдруг она уже и так спит давно и просто видит тяжёлый сон? Всё-всё приснилось — и эта ужасная станция, и Нюрка, которая бежит за поездом, но отодвигается от него всё дальше, дальше… Всё приснилось, и они с Нюркой ещё прыгают после купания по берегу, и Нюрка говорит:

«Ничего, мы ещё зажжём костёр, мы поедем к Эльке в бригаду…»

Можно потрясти головой, повернуться на правый бок и увидеть другое окончание этого сна:

«Но ведь папа специально из-за нас потерял отпуск — как же он вернётся один?» — скажет Зина в этом другом окончании сна. И тут же передаст содержание папиного разговора с Элей.

«Думай обо мне плохо, но мне не хочется в бригаду, — скажет Зина. — Но главное, — скажет она, — главное, чтобы и ты не ехала туда, потому что я хочу, чтобы мы были с тобой только вдвоём. Я знаю, это плохо, это тоже вроде желания «присвоить» тебя, но я так чувствую — и делай со мной что хочешь».

И Нюрка ответит:

«Да, ты совсем не герой, не бродяга и не волшебник. Но ты всё-таки сказала правду, хотя и очень-очень боялась, что я отвернусь от тебя. Думаешь, я не понимаю, как это трудно? Я тоже кое-что понимаю».

…Зина подняла лицо со следами соломинок на щеках и на лбу, и солнце ударило по глазам, и она снова опустила голову.

Легко придумывать, что бы ты сказала, если бы снова вернулось то, что уже прошло!.. А на самом деле ничто не поправимо. И кто же, кто виноват в этом?

Папа погладил её по спине:

— Ну, хватит, не переживай. Она же там не одна осталась. Досадно, конечно, что попусту съездили… Придётся написать Маше… Ничего, я думаю, Маша на меня не рассердится: Нюрка уже большая, ничего ей не сделается. Да она и привыкла у Маши вечно бегать без присмотра. А поссорились вы — это пустяк. Я скажу тебе одну вещь: в детстве это легко. Мы тоже маленькими ссорились довольно часто, а потом сцеплялись мизинцами и говорили: «Мир-мир навсегда, ссор больше никогда». Ну, довольно, будь веселей. Что подумает мама?

Её передёрнуло от этих слов. Ничего папа не понимает! И это — папа! «Зачем они меня воспитали такой?! Они одни во всём виноваты!»

16
{"b":"251516","o":1}