Мое сердце екнуло. Я понятия не имею, о чем она говорит. Что за необходимость вести себя так жестоко по отношению ко мне? Она меня даже не знает. Дышать становится трудней, и я распрямляю плечи.

— Не имею представления, что ты слышала, но я не знаю тебя, а ты уж точно не знаешь меня.

Она хихикает.

— Но я знаю тебя. Мы все знаем тебя. Нам всем рассказали об "особой" группе.

Особая группа?

— Почему ты так жестока? — шепчу я, глядя на нее.

— Ох, мне очень жаль, что я сделала тебе больно, милая, — она издевается. — Может быть, тебе нужно пойти и посидеть на коленях у хозяина?

Что? Как она узнала об этом? Как она узнала обо всем этом? Гнев растет в моей груди, когда она продолжает травить меня.

«Не давай ей добраться до тебя. Не давай ей отправить тебя и твою группу обратно в подвал.»

Я игнорирую её насмешки и поворачиваюсь, не смотря другим девушкам в глаза, которые тихо стоят в углу. Они не похожи на нее, но выглядят достаточно умными, чтобы не пытаться меня защитить. Я решаю взять основное блюдо и начать его готовить. Сегодня это креветки в чесноке на подушке из острого кус куса. Мне нужно приготовить креветки для тридцати человек, что займет некоторое время.

Я слышу, что другие девушки принимаются за работу, Одиннадцатая проходит мимо и толкает меня. Закусываю губу, чтобы не наброситься на нее, но тепло течет по моим венам, и моя грудь раздувается, когда я стараюсь удержать свой гнев в узде. Борясь со слезами, продолжаю готовить. У меня нет времени, чтобы позволить ей достать меня. Я не могу позволить другому человеку создать мою личность раньше, чем сама пойму какой она была.

Это не единственный раз, когда она толкает меня. Это продолжается в течение всего утра. Она пихает меня, когда я прохожу мимо, толкает мои миски с прилавка, рассыпая еду на пол, она подставляет мне подножки, чтобы я упала. Кстати, обед катается по полу, а я дошла до предела. Поэтому, когда она толкает меня, я оборачиваюсь с ножом в руке и рычу на нее.

— Ты не можешь просто уйти? Что я тебе сделала?

Она просто смеется. Как будто бы я шучу.

Возможно, так и есть.

Слезы горят в моих глазах, я кидаю нож и выбегаю из кухни. Охранники бегут за мной на расстоянии менее чем в секунду, но я бегу так быстро, как только могу, минуя залы. Затем слышу, как звучит тревога, но не останавливаюсь. Бегу, и даже не знаю куда. Я так зла, что тяжело дышу. Я хочу кричать. Хочу, чтобы все это исчезло. Не хочу больше этого делать. Я не хочу быть этим... этим... уродом.

«Высокий мужчина с вытянутой рукой, его глаза так красивы, как кристально-чистый океан.»

Я затормозила тяжело дыша. Изображение мелькает у меня в голове. Я не знаю, откуда оно или, когда появилось, но это изображение. Прежде чем я могу подумать о нем, еще одно изображение затягивает меня. Тяжело, вовлекая полностью.

«— Сисси! Поиграй со мной! — маленькая девочка плачет, ее белокурые косички обрамляют лицо. — Мы всегда играем, когда его здесь нет. Мама ушла вместе с ним, поэтому мы можем петь и танцевать.»

Я хватаюсь за голову, память почти сжирает мой мозг. Начинаю снова бежать и слышу крики позади меня, прежде чем понимаю, что нахожусь уже напротив двери Хозяина. Я даже не знаю, почему прибежала сюда, но я здесь. Вне себя, начинаю отчаянно стучать. Не хочу чувствовать что-то подобное. Я хочу ответов. Он должен сказать мне. Он должен объяснить мне, почему он нарушает мои права.

— Открой эту чертову дверь! — кричу я. — Посмотри мне в лицо, черт подери, посмотри!

Внезапно дверь открывается, и он тянет меня прежде, чем я успеваю взглянуть на него. К черту его. Он поворачивает меня и прижимает спиной к своей груди. На время закрывает мои глаза руками, пока не находит повязку и не завязывает ее. Я начала говорить раньше, чем он затянул последний узел.

— Да что с тобой не так? — кричу я. — Почему я здесь? Почему ты мне не отвечаешь? Это несправедливо. Ты не можешь так просто забрать человека, не сказав, зачем. Она накинулась на меня, сказав, что я уродка, что я нахрен чокнутая и слабая. Почему она знает обо мне, а я нет? Это не твое проклятое право скрывать что-то от меня. Я не хочу быть здесь. Отпусти меня.

Он разворачивает меня, и я иду на шатающихся ногах. Открываю свой рот, собираясь снова говорить, и чувствую, как его ладони накрывают мое лицо. Чувствую тепло, которое излучают его пальцы на моих щеках. Все моё тело покалывает, и не могу понять, почему так чувствую себя в его присутствии. Я ненавижу его. Он нежно проводит пальцами по моим щекам, и осознаю, что плачу, повязка насквозь пропиталась влагой, и теперь слезы стекают по моим щекам.

Может, они правы; может я действительно слабая.

— Мастер! — до меня доносится крик охранника, ворвавшегося в комнату. Слышу, как что-то разбилось о пол и Уильям, стоящий позади, напрягается.

— Все нормально, — бормочет он. — Уходи.

— Да, сэр.

Я слышу звук закрывающейся двери, затем ощущаю, как Мастер Уильям ведет меня куда-то. Он усаживает меня на диван, удивительно, что не на свои колени. Присаживается рядом, я знаю это, так как чувствую, что диван прогибается в месте, где он пристроился.

— Одиннадцатая накинулась на тебя.

Это не вопрос - это скорее утверждение.

— Я делаю что-то не так, и меня наказывают. Она делает что-то не так и остается безнаказанной.

— Ошибаешься, frumusețe, её накажут.

— Ты позволил ей издеваться надо мной. Ты следил за этим, ты следил за всем, что мы делали, и ты позволил ей сделать это.

— Снова ошибаешься. Я следил за тем, как ты справляешься с этим.

— Она могла навредить мне, — огрызаюсь я, резко отодвигая свое тело подальше от него.

— Я никогда бы не позволил ей навредить тебе.

— Почему ты делаешь это для меня, — шепчу я, склонив голову.

— Ты должна верить мне, frumusețe.

— Скажи мне, почему мы другие, почему они зовут нас уродами.

— Они не зовут вас уродами. С Одиннадцатой, сказавшей это тебе, соответственно, разберутся.

— Почему я не могу видеть тебя?

Долгую минуту он не отвечает.

— Ты должна перестать расспрашивать меня, — говорит он, и я чувствую, что он встает. — Я понимаю, ты в замешательстве, но ты должна начать вести себя, как другие девушки, в противном случае я уже не буду так любезен с тобой, Тринадцатая.

— Это не моё имя! — вскрикиваю я. — А тебя едва можно назвать добрым!

— Тебе пора уходить, — сухо вставляет он.

— Бог накажет тебя.

— Делай, как тебе велено, Тринадцатая, — ворчливо отрезал он.

Чувствуя дрожь в губах, я встаю и позволяю ему подвести меня к двери. Я ощущаю мгновенную хватку охранника и бормотание Уильяма:

— Отведите Одиннадцатую в подвал и замените её Пятой.

— Да, сэр.

Прямо перед тем, как охранник увел меня, я тихо прошептала:

— Доверие — улица с двухсторонним движением.

Он издает какой-то странный хриплый звук, но я не поднимаю головы и позволяю охраннику увести меня оттуда.

Мне больше нечего сказать.

Уильям

— Как бы вы хотели наказать Одиннадцату, сэр?

Я смотрю на запись с камер наблюдения, и вижу, как Одиннадцатая постоянно запугивает Тринадцатую. Кто, как не она, должна хорошенько ответить. Она слишком уверенна в себе, слишком уверенна в том, что многое знает. Девушка, подобная ей, будет просто ворчать, когда получит ремнем. Она нуждается в чем-то жестком, в том, что причинит ей боль, повлияет на нее и покажет, что она не хозяин в этом доме, и что она не имеет права запугивать других девушек.

— Она присоединится сегодня к Тринадцатой, и будет делать все, что скажет Тринадцатая. Перед всеми остальными. Она будет ее рабыней и будет исполнять все в течение суток. Тебе нужно наблюдать и быть уверенным, что она делает все, что ей скажут.