Таня ела мороженое и рассказывала Сарояну о лагерной жизни. Он уже знал характеры и особенности всех вожатых, распорядок дня, меню завтраков, обедов и ужинов. Ему было сообщено также, что у нее, Тани, есть в лагере подруга – приехала вместе с ней из Энска – такая Люся Земцева, страшно умная и красивая, такая красивая, что если бы он ее увидел, то наверное влюбился бы; что Люся собирается быть физиком, а она сама – не Люся, а она сама – весной увлекалась машиностроением и даже хотела записаться в ДТС, а потом балетом, а сейчас увлекается минералогией, потому что познакомилась в лагере с одним членом кружка юных геологов из Микоян-Шахара и тот дал ей прочитать книжку академика Ферсмана. Этот юный геолог страшно умный – тоже, наверно, будущий ученый, – а вообще он смешной, ну вот взять хотя бы, что он устроил вчера на линейке…

Тут Таня осеклась и, держа в руке ложечку, сделала большие глаза.

– Ой, Виген, – прошептала она в ужасе, – который час?

Тот посмотрел на часы и зажмурился:

– Х-ха! Пропали мы с вами – уже четверть девятого!

– Четверть девятого! Ой, что же я теперь буду делать?.. Они меня просто съедят!

– А нельзя позвонить в лагерь? Соврем что-нибудь…

– Ой, я не знаю номера… да и потом, это уже все равно – линейка у нас ровно в восемь, меня уже нет, а что мы можем сказать? – Таня закусила губу и покачала головой. – Ох, что мне завтра бу-у-удет… вы себе представить не можете, как мне нагорит… а, все равно! – Она капризно передернула плечиками и принялась доедать мороженое. – Я не маленькая. Ну, влетит, неважно – не в первый раз… мне и похуже доставалось.

– Уже бывало? – улыбнулся Сароян.

Таня пожала плечами.

– Еще как, – сказала она небрежно. – Меня страшно строго воспитывают. Не в лагере, конечно, – дома.

– Подумайте, ц-ц-ц. – Он сочувственно поцокал языком. – А вы же говорили, что Александр Семенович вас боится?

– Дядясаша – да. Еще бы! Нет, я говорю про мать-командиршу…

– А, про нее я слышал.

– От Дядисаши? Значит, тогда вы знаете. Я ее очень люблю, но… у нее такие отсталые методы воспитания, прямо ужас… прямо какие-то средневековые!

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись как по команде.

– Ничего, Таня, – сказал Виген, – это не так страшно. Ну, хотите еще мороженого – или поехали?

Таня в нерешительности посмотрела на стоявшие перед ней пустые вазочки.

– Н-нет, хватит, я думаю… Давайте уж лучше поедем. Серьезно, Виген, я просто боюсь, правда. Пока мы еще доберемся…

На привокзальной площади на лейтенанта коршуном налетел милиционер, – что-то оказалось не в порядке, то ли машина стояла в неположенном месте, то ли просто она стояла слишком долго. Они долго ругались и спорили, горячась и хватая друг друга за обшлага, с русского постепенно перейдя на какой-то непонятный, шипящий и гортанный. Таня слушала их, с тоской поглядывала на часы и с ужасом думала о том, что произойдет в лагере.

Обратный путь они сделали за сорок минут, так быстро Тане не приходилось ездить еще ни разу в жизни. Она хваталась то за сиденье, то за борт, то за рукав Вигена, газик прыгал и метался из стороны в сторону, звеня, вскрикивая и взвизгивая прямо по-человечески. Ночные бабочки проносились в искрящихся конусах света перед радиатором, справа – в кромешной тьме – вспыхивали и гасли красные и желтые отражатели дорожных знаков и, проносясь мимо, фыркали невидимые телеграфные столбы. Вообще, это была не езда, а какое-то сумасшествие. Когда машина с ревом пронеслась по сосновой просеке и затормозила перед воротами лагеря, Таня чувствовала себя окончательно одуревшей. "С приездом!" – громко сказал Сароян и с размаху ударил кулаком по рулю. Дикий, неприлично громкий, хриплый вопль вырвался из недр загнанного газика, где что-то продолжало еще булькать и пощелкивать. Подскочив от ужаса, Таня вцепилась в лейтенанта обеими руками.

– Вы с ума сошли!! – зашипела она отчаянно. – Что вы делаете, Виген, вы же всех перебудите – у нас после девяти говорить громко и то нельзя, а вы так дудите! Господи, ну теперь я уж совсем пропала! Виген, уезжайте скорее, пока никто не пришел…

– Как "уезжайте"? Х-ха? – Он выскочил из машины вслед за Таней и воинственным жестом одернул пояс. – Я сейчас вашему начальству буду рапортовать – надо же объяснить, как было дело!

– Нет, нет, я сама все объясню, честное слово, так лучше… уезжайте скорее, правда, Виген, ну пожалуйста!

Таня торопливо затолкала лейтенанта обратно в машину и сама с треском прихлопнула за ним разболтанную дверцу.

– Да нет, вы послушайте, как же так… – растерянно попытался тот протестовать.

– Да Виген! – уже с отчаянием крикнула Таня, оглянувшись на решетчатые ворота. – Уезжайте, я вам говорю, – ну как вы не понимаете!

По-видимому, страх ее внезапно передался Сарояну. Он сунул ей в руки кулек с покупками, торопливо пробормотал что-то насчет того, что в Энске они, возможно, еще увидятся, круто развернул машину и умчался по просеке с такой скоростью, будто за ним гнались черти. Не успела погаснуть вдали красная искорка стоп-сигнала, как за воротами вспыхнул фонарь. Спустя минуту послышался хруст гравия, – по аллее торопливо шел старший вожатый, за ним, не поспевая за его широкими шагами, почти бежала Ирма Брейер.

– Вы бы еще час копались! – запальчиво крикнула Таня, когда начальство подошло ближе. – Теперь-то уж он, конечно, уехал!

– Кто уехал? – Вожатый отпер калитку и пропустил Таню внутрь.

– Николаева, ты окончательно сошла с ума… – начала Ирма трагическим голосом, но Таня перебила ее, обращаясь к вожатому:

– Как кто – лейтенант Сароян, ясно! Он просто хотел объяснить, в чем дело. Вы бы еще через час пришли! Он ждал, ждал и уехал – он очень торопился в часть, его эта дурацкая история и так задержала, – а вообще он хотел сам все рассказать, потому что…

– Постой ты, не тарахти! Какая история? Тебе когда было сказано вернуться в лагерь?

– Господи, ну к восьми, к восьми! Мы уже ехали назад – понимаешь? – так приблизительно в половине восьмого, как раз успели бы – и вдруг заднее колесо ка-а-ак отлетит, правда! Ой, Петя, я так перепугалась, ты себе представить не можешь – думала, перекинемся…

– Ух ты, страхи какие, – сказал вожатый, – Ну, и?

– Ну, и у нас не оказалось в машине домкрата, понимаешь? И как назло – никого на дороге! Наверно, часа полтора сидели и ждали, а потом ехала одна полуторка, и они нам помогли. Ну вот, видишь…

– Да, вижу, – буркнул вожатый. – Это ты сама сочиняла или лейтенант помогал? Сказки мне будешь рассказывать – полтора часа они сидели на дороге и ни одной машины не увидали… в полвосьмого, говоришь? Ладно, вот нарочно вывезу тебя завтра в то же время на то же место, и посмотрим с часами в руках – сколько машин там за полчаса пройдет.

В молчании они дошли до девчачьего корпуса, и Таня обиженно сказала:

– У тебя никакого доверия к людям…

– Такие уж люди, – сказал вожатый. – Завтра Нина Осиповна с тобой побеседует, так что готовься заранее.

– Ну Петя, ну я-то при чем? – жалобно возопила Таня. – Я ведь тебе говорю – была авария, разве я виновата?

– Еще бы, ты никогда не виновата, ты ведь у нас ангел. Иди, иди, нечего…

Пока Таня умывалась, Ирма Брейер стояла у нее над душой, словно подозревая преступницу в намерении снова удрать; потом с тем же ледяным видом надзирательницы довела до самых дверей спальни.

– Покойной ночи, Николаева, – сухо сказала она. – Не шуми, когда будешь раздеваться. Завтра мы поговорим.

– Ирмочка, я ведь уже все рассказала – зачем же еще? – Таня тяжело вздохнула. – Хочешь тянучку?

– Нет, спасибо, и сама не смей. На ночь, после чистки зубов, ничего сладкого. Ты, конечно, этого тоже не знаешь?

"Ой, ой, хоть бы Люся уже спала…" – думала Таня, на цыпочках пробираясь по спальне. Но Люся не спала. Едва Таня добралась до своей кровати и, затаив дыхание, начала раздеваться, рядом послышался шепот подруги: