— Что ты сказал, Билли?

— Надо подумать, Пелли, — хрипло прозвучал голос Мак–Вея. — Надо подумать. Я не хочу огорчать тебя, и я знаю, что ты будешь заботиться о ней… подумай еще… Ты, верно, не захочешь ограбить ее отца? А ведь она — это все, что у него осталось от нее… от той женщины. Подумай об этом хорошенько, Пелли. Ну а я лягу — и просплю целую неделю.

Билли проспал весь этот день и следующую ночь, и Пелетье не будил его. Он проснулся сам от своего долгого сна за час или два до наступления утра. Первый раз у него была возможность разобраться во всем, что случилось со времени его возвращения на мыс Фелертон.

Первая его мысль была — Пелетье и Маленькая Тайна. Он слышал глубокое дыхание товарища на противоположной скамейке и думал о том, все ли рассказал ему Пелетье. Неужели это возможно, что Блэк не рассказал ничего, что могло бы установить личность Маленькой Тайны? Возможно ли, что юрта и мертвая эскимоска тоже не открыли этого секрета? Как трудно допустить, что в юрте не было ничего, что могло бы пролить свет на это. Но ведь он верит Пелетье. Он знает, что тот не скрыл бы от него ничего, даже если бы это касалось обладания ребенком. Тут его мысль обратилась к Изабелле Дин.

Глаза у нее голубые, и в них такие же темные точки, как в глазах Маленькой Тайны. Это необыкновенные глаза, и он заметил темные точки, потому что они еще увеличивали их прелесть и напоминали ему фиалки, как он сказал Пелетье. Возможно ли, что есть какая–нибудь связь между Изабеллой и Маленькой Тайной? Он сознался, что это едва ли возможно, и все–таки он не мог прогнать из головы эту мысль.

Прежде чем Пелетье проснулся, он принял решение относительно своего собственного поведения. Он не скажет ничего о том, что с ним случилось на снежной равнине, по крайней мере пока. Он не скажет о своей встрече с Изабеллой и ее мужем и обо всем, что случилось потом. Хотя он был совершенно уверен, что Пелетье решительно ничего от него не скрывал, он не хотел доверить ему секрет своего обмана. Потому что он обманул… закон. Он отдавал себе в этом отчет. Он расскажет всю историю с вымышленным концом, когда они поедут в Черчилл, где он даст показания против Беки Смита.

А между тем он будет наблюдать за Пелетье, чтобы убедиться, не скрыл ли тот чего–нибудь от него. Он знал, что если Пелетье что–нибудь скрыл, то из какого–то болезненного преклонения перед этой крошечной девочкой, спасшей его от безумия и смерти. Он улыбнулся в темноте, подумав, что если Пелетье стремится к своей цели — сохранить Маленькую Тайну, то им руководят не более эгоистические побуждения, чем руководили и им, когда он вернул жизнь Изабелле Дин и ее мужу. Они исходят из одного и того же.

Он встал и позавтракал раньше, чем проснулся Пелетье. Маленькая Тайна еще спала, и оба мужчины двигались неслышно в своих мокасинах. В это утро солнце ярко освещало ледяную пустыню к югу, и Пелетье разбудил Маленькую Тайну, чтобы она посмотрела на солнце, раньше чем оно скроется. Но на этот раз оно целый час не скрывалось в сером тумане снежного горизонта. После завтрака Пелетье перечитал еще раз свои письма и дал прочитать их Билли. В одно из писем девушка вложила прядь волос, и Пелетье, не смущаясь, целовал ее на глазах товарища.

— Она говорит, что шьет теперь платье, которое будет носить, когда мы поженимся, и что если я не вернусь до тех пор, пока оно не выйдет из моды, она ни за что не выйдет за меня замуж, — весело закричал он. — Ты приедешь… приедешь к нам, Билли?

— Если будет возможность, Пелли.

— Если будет возможность! Ведь ты же выйдешь в отставку тогда же, когда и я?

— У меня немного изменились намерения.

— И ты останешься здесь еще?

— Может быть, на следующее трехлетие.

Жизнь в маленькой хижине значительно изменилась. Пелетье и Маленькая Тайна были счастливы, а Билли час за часом боролся с собой, чтоб победить свою тоску и отчаяние. Солнце немного помогало ему. Оно вставало с каждым днем все раньше и дольше оставалось на небе. Скоро оно стало так пригревать, что местами снег начинал подтаивать. На широких ледяных полях появились первые признаки приближения весны. В воздухе все чаще раздавались звуки лопающегося льда.

Большие глыбы откалывались от берегов, и море стало открываться. Сильные арктические течения с севера начинали с грохотом передвигать целые снежные поля.

Но прошел целый месяц, прежде чем Билли решил, что у Пелетье хватит сил совершить большое путешествие на юг. И после того он подождал еще неделю.

Однажды после полудня он вышел один на утес и смотрел на грозное движение арктических льдов. Стоя неподвижно в пятидесяти шагах от маленькой, видавшей бури хижины, представлявшей закон на этом уединенном передовом посту цивилизации на Американском континенте, он казался вырезанной на серой скале фигурой, среди темно–серого мира, нависшего над его головой и окружавшего его со всех сторон. Грозное однообразие мертвенного величия нарушалось только более темным оттенком неба и более светлым призрачным отсветом тумана, расстилавшегося над ледяными полями. Ветер все еще был резкий, и кругозор был ограничен близкой линией горизонта, который Мак–Вей называл всегда границей преисподней.

В этот день на сердце его лежала такая же тяжесть, как и на всем окружающем. Под его ногами мерзлая земля скрипела, и в воздухе звучало гулкое эхо лопающихся ледяных глыб. Уши его были полны непрерывным глухим грохотом, точно отголосками далеких раскатов грома, когда ледяная гора разлеталась с треском тринадцатидюймового орудия. В воздухе слышались точно какие–то непонятные рыдания, странные, тоскующие, раздирающие сердце звуки. За два дня до того Мак–Вей слышал грохот льдов в десяти милях от берега, внутри страны, куда он ходил за северным оленем.

Но теперь он едва ли слышал все эти звуки. Он смотрел на ломающиеся поля льда, но не видел их. Его сердце терзали не серый туман и мертвое однообразие, а те звуки, которые доносились до него порой из хижины — смех Маленькой Тайны и Пелетье. Еще несколько дней — и он расстанется с ними. И тогда — что ему остается? Из груди его вырвался стон, и он в отчаянии стиснул руки. Он будет один. Никто не ждет его в том мире, куда уходит Пелетье. Ни одна девушка не встретит его. Ни отца, ни матери — никого.

Он засмеялся горьким смехом навстречу холодному северному ветру. Порывы этого ветра несли с собой насмешливые призраки его прошлой жизни. За всю свою жизнь он знал только муки горя и одиночества. И вдруг на память ему пришли слова Пелетье: «Может быть, когда–нибудь у тебя будет ребенок»… Волна тепла прошла по его жилам и в минуту забвения и надежды он обратил глаза на юг и запад и увидел вновь милое лицо и улыбающиеся губы Изабеллы Дин.

Он опомнился, усмехнулся и посмотрел на лопающиеся ледяные поля на севере. Ночная тень еще приблизила горизонт. Стоны, треск и грохот неслись оттуда, и этот багровый хаос издали казался иссини черным. Несколько минут он стоял, вслушиваясь и вглядываясь в пустоту. Этот треск льда, это тягостное напряжение в воздухе и грозное однообразие мощных течений могли бы свести с ума другого человека. Но для него в них было что–то притягательное.

Он понимал, что происходит, и ценил силу невидимых рук природы. Ни один звук не был для него нов и непонятен. Но сейчас — когда он стоял тут — над всем этим хаосом господствовал звук, которого он никогда раньше не слышал. Его тело вдруг стало подвижным и напряженным, и он стал пристально смотреть на север. Целую минуту он вслушивался, потом повернулся и побежал к хижине.

Пелетье зажег лампу, и в ее свете лицо Билли казалось бледным от возбуждения.

— Пелли! Скорей иди сюда! — крикнул он в дверях.

Когда Пелетье выскочил, он схватил его за плечи и скомандовал:

— Слушай! Слушай, что это!

— Волки! — сказал Пелетье.

Поднявшийся ветер врывался в открытую дверь хижины. Это разбудило Маленькую Тайну. Она села на скамейке и испуганно заплакала.