где деньжонок. Поговори с Фединым — нельзя ли так устроить, чтобы у меня были

аккуратные 20 руб. за келью? Нужно написать или поговорить с Горьким о моей судьбе.

От Клычкова получил телеграмму из Новосибирска — мол, еду на север, но ко мне

не заехал, хоть проехать по Оби одно удовольствие, только хлеба нужно захватить на

дорогу. На пароходе его не подают почему-то. Таков сибирский обычай. Но мой милый

кум не заехал.

Всё, что пришлешь мне — за всё земной поклон. Потормоши моих знакомых, чтобы

угостили посылочкой, да объясни, что она идет сюда месяца полтора, а с закрытием

навигации в октябре месяце сообщение прерывается до зимней дороги. До Томска

триста верст лошадями, тогда почта идет быстрее, чем пароходом. Все мои знакомые,

если бы послали по посылке с крупой, сахаром, макаронами, то я был бы сыт.

Потрудись, похлопочи, тем продлишь мою горькую жизнь. Послал заявление во ВЦИК

и Калинину о помиловании в

Москву ценным письмом в 50 руб. на имя Клычкова, но страшно беспокоюсь, что

он отнесется к всему этому только для позы, разгиль-дяйно, ведь, в сущности, он с

Васильевым до чертиков рады моей гибели. Между тем таинственно нарождается во

мне новое сердце, а с ним и сознание, только слушая внутреннее сознание я послал в

Москву свои потрясающие заявления. Если бы было при мне мое инвалидное

свидетельство, то я бы смело пошел на комиссию и меня, если бы не освободили

совсем, то, наверное, перевели бы в место, где можно жить, не подвергаясь прямой

гибели. Прошу тебя сходить в Бюро врачебной экспертизы, куда ты водил меня, тогда

точно припомни. Подай заявление о моей инвалидности второй группы. Многих

ссыльных освобождают на основании такого документа. Ведь я совсем болен. И только

чудом жив. Дитя мое, услышь меня, не медли в помощи. Поговори с Валентином

Михайловичем, он близок к мед-миру, он тебе поможет получить свидетельство.

Если получишь, засвидетельствуй нотариально копию, это легко и пошли ценным

письмом или с обратной распиской. Дитятко, помоги! Вся надежда на твои труды. Как

ты будешь без полушубка зимой? Не может ли кто послать мне 1У2 кило ваты, черной

подложки 5 метр, и кисейки для стежки ваты, черных ниток две катушки № 30. Это

было бы очень нужно. Не может ли кума смастерить мне ватные штаны, они здесь

зимой неизбежны, портянки теплые, рукавички — хотя бы на вате потолще и повыше к

локтю. Шарф, шапку с ушами. Всё нужно мне голому. Если по доверенности получите

вещи, телеграфируйте, я вышлю адреса, кому их можно продать. Если можно, вышли

денег телеграфом. В июле я обедаю только через день, т. е. в двое суток раз. Скажи об

этом моим сытым друзьям.

Мое инвалидное свидетельство осталось в Москве, заложено в немецкую большую

Библию. Если Зин<аида> Павловна станет хозяйкой моей квартиры, то первым долгом

пусть отыщет этот счастливый документ и пошлет мне ценным письмом с обратной

209

распиской засвидетельствованную копию. Что нового в Ленинграде? Что написали

поэты, пусть мне пришлют. Так от меня всё невероятно далеко! Хотя езда от Питера

через Омск, четверо суток до Томска, потом пароход по Оби сутки с часами до меня.

Живу я в общежитии исполкома, есть здесь и гостиница рядом с тем домом, где я. В

гостинице № 3 руб. в сутки с кипятком. Если кто поедет, пусть знает. Погода здесь

переменная, но все-таки лучше, чем весной. Днем температура 18-20 градусов. Я два

раза купался. Есть хорошая баня, 50 коп. с человека — сосновая и просторная, очень

приятная. Знакомых я еще не завел. С ссыльными не схожусь — все это мне чужие до

духу люди, какие-то глупые троцкисты. А с остальными я только нукаю да дакаю в

разговорах, стараясь скорее отделаться.

Но <если> все мои вещи-то нельзя зашить в половик — маленькую перину и

послать посылкой: белье, белый материал для кальсон, если это будет стоить не дороже

самих вещей, а то и не надо, лучше деньги, за них здесь можно купить и подушки и

перину иногда очень дешево. Здесь попадаются прекрасные кошмы татарской работы

— узорные - тебе бы на пол или на стену, было бы прекрасно! Не забывай, дитя, деда.

Кланяюсь тебе низко и люблю кровно. Умоляю о письмах, о помощи, чтобы мне

собраться с силами, а там видно будет.

Кланяюсь прекрасной Неве, всем, кто знает меня. Где дядя Пеша? Пусть приезжает

сюда. В Нарым много приехало добровольцев. А ведь ему всё равно где жить. Жалею

расстаться с письмом, как с тобой говоришь, но делать нечего, в глазах зарябило, до

того дописал. Любимый мой, дитя мое, не замедляй письмами!

Прощай. Прости! Горячо целую. Желаю счастья. Прямых путей. Да будет твое

искусство чисто и не осуждено перед Вечными Очами. Душа моя с тобою. Жду письма

и помощи на пропитание.

24 июля 1934 г.

209. Н. С. ГОЛОВАНОВУ

25 июля 1934 г. Северо-Запад<ная> Сибирь, поселок Колпашево

Дорогой Николай Семенович, прошлую зиму я был поставлен в очень тяжелые и

невыносимые жизненные условия и в силу их отдалился от многих драгоценных моему

сердцу людей, старался лишний раз не быть и у Вас, подвергаясь, быть может, дурному

о себе самом пониманию, но ради моей судьбы как художника и человека прошу Вас,

помогите мне участием, ибо вся моя надежда на помощь тех, кто не может пройти

мимо трагедии поэта. Я сослан за поэму «Погорель-щина», ничего другого за мной нет.

Статья 58-ая, пункт 10-й, предусматривающий агитацию.

Я неминуемо погибну без помощи со стороны.

Услышьте, помогите!

Все свои прекрасные и заветные вещи в Москве я хотел бы предоставить Вам, на

Ваши оценку и усмотрение.

Сообщите телеграммой, возможно ли через Вас передать лично Калинину или

Ворошилову мое заявление о помиловании? Это самый верный путь к моему спасению.

Прошу великую Нежданову о помощи. (Так я и не окончил «Повесть об Алконосте

нежданном», где есть потрясающие по красоте русские рапсодии об Ант<онине>

Васильевне.) Если останусь жив — допишу — это небывалое и многоцветное, как

павлин, произведение.

Умоляю о посылке Вашу маменьку и сестрицу — чаю, сахару, макарон, крупы для

каши, сала, сухарей белых, компоту яблочного от цинги и т. п. Деньги только

телеграфом.

Сообщение почтой тянется месяцами, с октября до зимнего пути совершенно

прекращается.

210

История и русская поэзия будут Вам благодарны. Целую ноги Ваши и плачу

кровавыми слезами.

Николай Клюев.

210. Н. Ф. ХРИСТОФОРОВОЙ

28 июля 1934 г. Колпашево

Дорогая Надежда Федоровна! Получил Ваши посылки, как бы из другого мира

гостинцы. Такой сказкой пахнуло мне в душу от милых вещей, ведь они пришли из

Москвы, с Голутвинского переулка, где меня любили и где я видел столько ласки и

внимания, и только мучительные и безобразные условия, в которые я был поставлен за

последний год, разлучили меня с ним. Но всё к лучшему. Ваши сердечные прямые

слова как корпия на мои раны. Умоляю Вас о письме. Каждое Ваше слово я пью, как

липовый мед. Так мне никто не скажет. Я очень обрадован, что для Вас понятна моя

чисто внешняя неискренность, я очень страдал за это неприсущее мне по природе

свойство, но я пробовал раз в жизни обыграть черта в карты - теперь познал, что для

этого я не гожусь. Сколько труда было Вам с посылками! Как трогательны клубки с

шерстью! Облил я их слезами. Два платочка с голубыми каемочками — благодарю за

них, через всё я общаюсь с дорогими мне людьми, и вот уже три дня, как будто гощу у

Вас, вижу Ваши милые комнаты, где столько пережито мною чистых чувств, слов и

видений. Я готов оставить Нарыму руку или ногу, как медведь капкану, только бы ухва-

титься за порог Вашего жилища и рыдать благодарно, как может благодарить человек,