город стал театром двух революций на протяжении десяти лет. Экономические

социальные условия Пернамбуко, крупнейшего очага сахарной цивилизации, были

таковы, что наряду с могущественной сельской аристократией тут имелись круги,

проявлявшие живые народно-демократические тенденции. Это приводило к тому, что

учившаяся там молодежь становилась скорее радикальной. На нее оказывала влияние

сложная социальная действительность, которая здесь сильнее разделяла людей и

строже дифференцировала их, чем, например, в Сан-Пауло.

Элой Понтес приводит высказывание одного студента факультета в Ресифе: «Вы

там на юге — поэты. Мы же здесь — философы!»

Стр. 70. — Мне кажется, что если бы вместо Ресифе Кастро Алвес отправился в

университет Сан-Пауло, возможно, его поэзия не приобрела бы того социального

характера, который обессмертил ее. Если бы поэт ограничился песнями любви, мы бы

имели в нем лишь соперника Алвареса де Азеведо. В Сан-Пауло проявилась бы только

часть его темперамента, тогда как в Ресифе он раскрылся полностью. Шавиер Маркес

отмечает влияние на Кастро Алвеса Виктора Гюго. Рядом с французским поэтом я

поставлю город Ресифе с атмосферой, ноторая царила на факультете, они ответственны

за направление, которое приняла поэзия Кастро Алвеса. То была скорее атмосфера

политическая, чем литературная.

Стр. 72.— Призывы идут и из современных сензал. И по сей день их подхватывают

голоса многих литераторов. Нынешнее положение негров требует нового Кастро

Алвеса. Писатель Кло-вис Аморим, крестьянин из Реконкаво Баияно, так отзывается о

положении негров: «Работник — это батрак, испольщик, кото-

130

рый орудует серпом, болеет, пьет кашаеу и даже умеет петь, И песня его грустна:

В брюхе пусто, горек труд, Я спины не разгибаю. И невольно вспомнишь тут Про

тринадцатое мая

Действительно, печальна эта песня:

Злой надсмотрщик мне грози1, Словно пес, рыча и лая:

— Позабудь ты, паразит, Про тринадцатое мая

И Кловис Аморим продолжает: «Школа негритенка — работа на плантации. Там он

все познает, все начинает понимать.

— Негритенок, шевелись И работай веселее, Чтобы плети не прошлись По твоей

спине и шее!

День прошел, сгустился мрак... Отдохнуть бы до рассвета.

— Нет, шалишь, лентяй батрак! Поработай при луне ты1

На плантации учатся погонять быков в упряжке, вырубать кустарник, боронить

землю, возделывать сахарный тростник, резать солому в сараях. И тут негритенок

находит свою школу, а в ней хозяина, сахарный завод, рабство».

Стр. 73. — Эти стихи были еще довольно слабыми, но одно они дают возможность

заметить: тяготение к театру, которое уже начало проявляться у Кастро Алвеса и

постепенно становилось все сильнее. Существует также сонет поэта, посвященный

артистке Аделаиде до Амарал, который должен относиться к'периоду до разрыва с

Тобиасом, то есть к 1863—1865 годам. Эти стихи гораздо лучше тех, что он посвятил

Фуртадо Коэльо.

130

Стр. 77. — Афранио Пейшото говорит об этих экзаменах: «Именно поэтому ему

был поставлен зачет только по римскому и естественному праву, хотя говорят, что он

мог блестяще выдержать испытания. Дело было в том, что поэма «Век», прочтенная на

празднике факультета, была воспринята как оскорбление религии и политики,

поскольку в ней звучало возмущение против господствующих консервативных и

авторитарных идей и содержались либеральные и освободительные призывы к

молодежи».

Стр. 83. — Большая часть «Рабов» была написана в этом году. Педро Калмон

отмечает: «За один только июнь 1865 года он создал шесть поэм, взбудораживших весь

город».

Это Кастро Алвес написал:

1 13 мая 1888 гола в Бразилии был издан «Золотой закон»: об отмене рабства.

(Прим. перев.)

15* 131

«Взгляните: пара обрученных!» —

Про них так люди говорят.

«Мы славословим двух влюбленных!» —

Так хоры птиц про них звенят.

Стр. 86. — Говоря о стихах, которые Варела Фагундес написал в этой поездке,

Эдгар Кавальсйро замечает: «Он восхищается всеми ее красотами (Баии), но против

того, что «следы ног рабов» марают «столь благородную землю». На него произвел

большое впечатление невольничий рынок, который отнюдь не является свидетельством

спокойной и счастливой жизни народа».

Стр. 87. — Помимо Стихов Варелы, поэма, которая называется «Перелетные

птицы», имеет и другой эпиграф — из Томаса Рибейро: «Птицы, это весна! К розе! К

розе!»

Говорят, что Эса де Кейрос1, прочтя в эгой поэме две следующие строки:

Гам в селве солнце на закате Разводит вечера костры, —

пришел в восторг и заявил: «Здесь, в этих двух строках, — вся поэзия тропиков». А

другой португальский писатель, Антонио Нобре, назвал Кастро Алвеса первым

бразильским поэтом.

Стр. 90. — Поэт Эдисон Карнейро задает вопрос: «Не был ли Кастро Алвес знаком

с Карлом Марксом?» Этот же вопрос возник и у Силвио Ромеро, который

квалифицировал поэзию Кастро Алвеса как социалистическую.

Стр. 91.—Эваристо де Мораис пишет об эпохе, когда поэт начал свою

аболиционистскую кампанию: «Это было в 1865 или, по другой версии, в 1863 году,

когда работорговля еше фактически не закончилась; когда в Валонго еще происходили

публичные аукционы, на которых товаром для продажи были человеческие существа

всех возрастов, выставляемые в полуобнаженном виде для осмотра покупателями;

когда закон — обратите на это внимание! — закон разрешал разъединение ребенка и

матери-невольницы, чтобы эта последняя, будучи продана или сдана в аренду, могла

дать чужому ребенку то, чего не хватало ее собственному, — молоко ее груди; когда

правосудие — заметьте снова! — санкционировало наем молодых невольниц для явной

проституции, причем суды объявили, что это логическое следствие права

собственности на этих рабынь; когда коллективное сознание не восставало против

юридического положения невольников, которые считались просто животными и

заносились в ту же инвентарную опись, что и быки, лошади и свиньи; когда

репрессивный закон установил для рабов наказание розгами без ограничения; когда

практиковалось клеймение каленым железом «человеческого скота», которым были

населены фа

131

132

зенды и энженьо; когда политический престиж и социальное влияние почти всегда

зависели от масштабов пашни и сензалы, соответствуя большему или меньшему числу

невольников, которыми владеет хозяин; когда, наконец, все обладатели светской и

духовной власти — от императора до судей и полицейских, от епископов и

религиозных конгрегации до приходских священников в деревнях — были

рабовладельцами».

Стр. 96. — Пиньейро Виегас пишет: «Я думаю, что счастлив только тот, кто может

сказать: «Я родился свободным и умру свободным!» Трусы всегда рабы. Мятежник,

сам по себе, исключительно свободен».

Стр. 97. — Бесконечная дистанция отделяет Кастро Алвеса от посредственных

стихоплетов «искусства для искусства» и «внутренней действительности» нашего

времени. Наша благоразумная критика широко использует такой аргумент: обществен-

ная деятельность художника уродует его, истощает источники «чистой лирики», той

абстрактной лирики, которая является опорой плохих поэтов. Выдвигается и другой

аргумент, весьма излюбленный некоторыми поэтами- что поэзия—это только «во-

ображение». Творчество Кастро Алвеса самым уничтожающим образом опровергает

эту концепцию. Никто из тех, кто утверждает эти глупости, никогда не был и не будет

способен написать страницы нежной лирики, которыми певец «Рабов» обогатил бра-

зильскую литературу. Эти страницы и сегодня нельзя читать без волнения. Нельзя