поэтому говорить, что общественная деятельность поэта повредила его поэзии.

Наоборот. Его большая, глубокая и непревзойденная лиричность исходит из его

гуманизма, из его близкой и тесной связи с жизнью людей и идеями эпохи: мышление

не только не сделало поэта бесплодным, наоборот, оно оплодотворило его и расширило

резонанс его поэзии, — его мировоззрение и поныне волнует нас. Если бы Кастро

Алвес уединился в своей башне из слоновой кости, его наследием, возможно, были бы

красивые стихи, но не большая поэзия. «Поэту нужно быть человеком действия». —

считал ОН.

Деянье с мыслью — две сестры родные, Их связь навек закреплена. И если мысль

— простор морской стихии, Деянье — в море том волна.

Стр. 108 — Педро Калмон пишет о смерти отца Кастро Алвеса: «Он стал жертвой

бери-бери (авитаминоз, болезнь обмена веществ; проявляется множественным

воспалением нервов. — Прим. перев.) — болезни, которая появилась недавно. Доктор

Алвес как бы интуитивно предчувствовал, что она его убьет, и привлек к этой болезни

внимание коллег, поставив вопрос об ее изучении на факультете».

О трех еврейках, дочерях Исаака Амазалака, Афранио Пейшото пишет: «Их было

три сестры (Сими, Эстер и Мари), и они отличались такой красотой, что хотя и были

некрещеными, однако сравнение с тремя грациями напрашива

132

лось у каждого, кто с восхищением любовался ими». Это была наследственная

красота:, мать их была так прекрасна, что народ останавливался, встречая ее на улицах

Баии.

Стр. 109.—Агрипино Гриеко, один из современных писателей, который много

занимался Кастро Алвесом и многое сделал для пропаганды творчества поэта, написал,

о «Еврейке»: «Он, как никто, сумел здесь рассказать о еврейке, и вся сентиментальная

и даже романтическая библия сосредоточена в нескольких его стихотворениях.

«Еврейка», его Песнь песней, заключает все, что можно поэтически сказать о

Палестине, доказывая тем самым, что эта книга о евреях является лучшим из

источников поэзии и еще не устарела: в «Еврейке» есть лилии долины, ветки мирты,

132

оливковые деревья, склонившиеся к Иордану, источники и стада, среди которых

купаются Суэаны, поток Седрон и арфа Давида; там, в этой дивной музыке, есть все».

Еще одна любопытная' деталь относительно «Еврейки». Тобиас Баррето

рассказывает, что ему довелось услышать в глухой провинции эту поэму Кастро

Алвеса, распеваемую в церкви под аккомпанемент органа как религиозный псалом,

посвященный деве Марии.

Стр. ПО. — Я уже правил гранки этой книги (это было в 1941 году. — Прим.

перев.), когда увидел в рио-де-жанейрской «Диарио да Нойте» телеграмму,

помещенную под заголовками: «Затруднения одной баиянки, пожелавшей выйти замуж

в Германии, — все испортила капля еврейской крови».

«Салвадор (Баил). Сенсацию вызвал опубликованный здесь репортаж о деле одной

девушки, которая, собираясь выйти в Германии замуж, послала в Баию письмо, в

котором запросила в местном архиве справку о генеалогическом дереве ее семьи с

целью доказать свое арийское происхождение.

Марго Мейншель — таково ее имя — сообщила в письме, что у нее имеются

данные по материнской линии, но недостает сведений по отцовской линии.

Были наведены справки, и одна вечерняя газета объявила, что бабушку Марго звали

Эстер Амаэалак, она была одним из увлечений Кастро Алвеса и имела еврейское

происхождение. Эстер упомянута в книге писателя Жоржи Амаду «Кастро Алвес».

Газета ссылается на примечания Афранио Пейшото к Полному собранию

сочинений баиянского поэта, документируя этим свое утверждение.

Эстер была упомянута как «белый цветок лиры Давида».

В заключение газета говорит, что Марго, возможно, разочаруется, узнав о своем

еврейском происхождении, так как это, вероятно, помешает ее браку с арийием».

Действительно, как я отметил ранее, Эстер Амазалак вышла замуж за немца, а в

наше время ее внучка не может выйти замуж из-за того, что ее бабушка оказалась

еврейкой.

Внучка одной из муз Кастро Алвеса подверглась нацистским преследованиям (что

еще больше связывает поэта с современ

133

ными событиями). Это приводит нас к мысли, что голос Кастро Алвеса, если бы

позт жил сегодня, с огромной силой протестовал бы против преследования еврейской

расы мировым фашизмом. Он любил называть себя евреем и не раз говорил: «Я еврей»

После негритянской расы его поэзия была ближе всего к еврейской.

Стр. ИЗ.— Кастро Алвес любил рисовать и оставил нам различные рисунки,

включая весьма интересный автопортрет. Он был неплохим художником-любителем.

Стр. ¡14.— Стихи, приводимые в этой главе, — из «Черной дамы», одной из многих

поэм, которые Кастро Алвес посвятил Эужении Камаре в том, 1866 году.

Стр. 116.— Коуто Ферраз пишет по этому поводу: «И я подумал, что Кастро Алвес,

очевидно, понял, что простая ликпи дания рабского труда с приспособлением бывших

рабов к капиталистическому режиму представила выгоду для господствую шего класса.

Он, видимо, понял также, что большой негритянский контингент нашего населения,

будучи уже в ту лору связан с экономическими интересами зародившегося

пролетариата, рано или поздно приобретет идеологическое сознание своего класса».

Весьма примечательны в этом смысле следующие стихотворения Кастро Алвеса:

«Слова консерватора» (где он доходит до утверждения, что «плод труда —

общественное достояние»), «Ясновидящий», «Признание», «Прошай, моя песня» и ряд

других.

Стр. 117.— Агрипино Гриеко пишет (в книге «Эволюция бразильской поэзии»,

1932): «Кастро Алвес был гением-самородком .. Для него сочинение стихов было

133

больше, чем простое ремесло. К тому же он был совершенно безупречен в личной

жизни; ему была чужда моральная нечистоплотность, и, мало того, что он был

гениален, он был к тому же исключительно добр, побуждал других к благородным

чувствам, был творцом жизни и вдохновения, живым гуманным маяком». И далее:

«Для него честь была наслаждением».

Вот слова Набуко об этом 1866 годе: «1866 год был для меня годом французской

революции: Ламартин, Тьер, Минье, Луи Блан, Кинэ, Мирабо, Вернье и жирондисты,

все это прошло последовательно в моем уме. Конвент в нем, казалось, заседал

.постоянно».

Стр. 118.— Некоторые современники Кастро Алвеса так отзываются об очаровании

его слова: «Когда он показывался толпе, приходившей в воодушевление только оттого,

что она его видела, когда вдохновение зажигало в его глазах ослепительный блеск

гения, он становился велик и прекрасен, как гомеровский бог» (Лусио Мендонса). А

вот другой отзыв: «Очарование этого голоса неотразимо, он из тех, что преображают

оратора или поэта и заставляют вспоминать прославленного глашатая Агамемнона,

которого обессмертил Гомер, — Тальтибиоса, голос которого походил на голоса богов»

(Р уй

134

Барбоза). И, наконец, еще один отзыв: «Всех, кто его слышал, охватывала дрожь

изумления, и они видели в стройном и симпатичном молодом студенте скорее

полубога, чем поэта, меньше поэта, чем ясновидящего; аудитория улыбалась или

плакала, немела от сильнейшего волнения или разражалась исступленными возгласами

«браво!» (Карлос Феррейра).

Стр. 120.— Палмарес составлял постоянную заботу Кастро Алвеса, который

намеревался написать эпопею о «негритянской Трое». Ему не удалось осуществить это

намерение, и по сей день Зумби ожидает своего поэта (.

Книга Эужении была опубликована сначала в Португалии под названием

«Поэтические наброски». При переиздании в Сеаре она была озаглавлена «Секреты

души» и, помимо собственных стихов актрисы, в приложении были напечатаны сти-