оружия и добился поддержки правительства. С прибытием Лабатута для принятия
командования независимыми силами майор Кастро отправился со своим батальоном в
Пиражу, чтобы присоединиться к войскам нового правительства. Там его воинственная
энергия развернулась в самых широких масштабах. Преемник Лабатута, полковник
Жозе Жоаким де Лима э Силва, реорганизуя армию, назначил его командовать
батальоном «попугайчиков» — так они назывались по значку, который носили на
мундирах. Во главе своих семисот солдат майор Кастро 3 июня 1832 года в
окрестностях столицы участвовал в сражении против войск генерала Мадейры. Приказ
полковника Лимы э Силвы, изданный после этого боя, свидетельствует о том, что все
передовые посты противника в Круз-до-Косме были захвачены 3-м батальоном под
командованием Жозе Антонио да Силва Кастро, причем у противника остались в
живых только двое солдат, которые были взяты в плен, тогда как потери
«попугайчиков» выразились лишь в одном убитом и четырех легкораненых».
По поводу суда над солдатами Шавиер Маркес сообщает: «Военная комиссия,
назначенная для суда над обвиняемыми, приговорила четверых к смертной казни. Они
125
были расстреляны в Кампо-да-Полвора. Некоторые офицеры и солдаты разбежались, а
оставшиеся были отправлены в глушь Мато-Гроссо».
Стр. 19. — Дона Ана Виегас... Мне вспомнилось: однажды Пиньейро Виегас сказал,
что он тоже испанец и происходит из семьи Кастро Алвеса. Не родственник ли в самом
деле Кастро Алвесу великий баиянский поэт и сатирик, имевший с ним столько точек
соприкосновения? Как бы там ни было, он был последним духовным потомком поэта,
ступавшим по улицам Баии. Наши современные стихотворцы могут считать себя
наследниками всех крупных поэтов Бразилии. Но только Пиньейро Виегас да еще
Доривал Каимми, этот прославленный сочинитель народной музыки, поэт негров-
рыбаков и богини вод Иеманжи, певец тайн Баии, обладают той же народной силой,
что отличала автора «Баркаролы любви». Этот композитор самб и песен и Пиньейро
Виегас — поистине потомки Кастро Алвеса.
126
В поэзии Кастро Алвеса замечается известное пристрастие к испанским именам, к
некоторым повторениям испанских мотивов. Он не забыл своего происхождения, и это
мне кажется существенным в его поэзии.
Курралиньо — ныне город Кастро Алвес. Жилберто Амадо считает, что «если бы
Амазонка запела, ее бы следовало назвать «Кастро Алвес»
Стр. 24. — Как мне сообщил Арлиндо Силвейра, адвокат из Сержипе, Медрадо с
того времени, как началась эта борьба, никогда уже больше не возвращались на свои
фазенды. Они превратились в своего рода цыган и на богато украшенных конях, с
серебряными стременами объезжали поселки сертана Баии. Они потеряли, как мне
сказал этот адвокат, все характерные черты фазендейро, и их трудно было отличить от
цыган-воров, которые группами бродят по сертанам северо-востока.
Стр. 26. — В своем исследовании о Кастро Алвесе, отличающемся туманностью,
Марио де Андраде временами все же делает удачные открытия. Одно из них таково:
«Кастро Алвес был у нас первым пропагандистом развода». Это приводит нас к уста-
новлению связи творчества поэта с судьбой Порсии и Леолино, обреченных на тайную
и трагическую любовь из-за «вечных уз», ибо Леолино был женат и, таким образом, не
мог соединиться с любимой женщиной в законном браке. Это утверждение лите-
ратуроведа и поэта — одно из метких наблюдений критика, в целом плохо
относящегося к поэту (я бы даже сказал, что модернистский поэт Марио де Андраде
доходит на этих страницах до ненависти по отношению к социальному поэту Кастро
Алвесу), — заставляет нас думать, что семейная трагедия, происшедшая в первые годы
жизни поэта, видимо, значительно повлияла на его отношение к жизни, на его
мировоззрение. Так или иначе, история Порсии и Леолино должна была иметь зна-
чение для Кастро Алвеса, как живой пример гнета предрассудков, которые душат
свободу человека в его самом естественном праве — праве на любовь.
По поводу этого влияния на поэзию Кастро Алвеса Аман-да Нассименто в своем
труде «Негр и Бразилия» (1940) пишет: «Жоаким Набуко и Кастро Алвес, два великих
борца за освобождение негров от рабства, во многом обязаны происхождением своего
гения и его пламенем влиянию окружавших их в детстве нянек негритянок».
Стр. 27. — Афранио Пейшото относительно няни мулатки Леополдины (в книге
«Кастро Алвес, поэт и поэма», Лиссабон, 1922) пишет: «...Здесь прошли самые нежные
годы детства поэта, убаюкиваемого своей кормилицей, мулаткой Леополдиной, которая
рассказывала ему грубые и фантастические истории сертана — первое очарование для
пылкого воображения ее приемного сына; сын Леополдины — Грегорио —
впоследствии прислуживал Кастро Алвесу». И Шавиер Маркес говорит: «...Поэт
провел почти все свое детство, окруженный матерински
126
126
ми заботами и ласками отца и оставаясь на попечении служанки майора Силвы
Кастро — мулатки Леополдины, которая была его кормилицей. Она, говорили
родственники, хорошо воспитала мальчика, и он питал к ней привязанность и нежную
дружбу. Она возбудила воображение ребенка фантастическими историями, легендами и
описаниями сцен рабства».
Стр. 32. — Кстати, о призраках... Я был учеником-интерном в Ипиранга-колледже в
Баие, в доме, где умер Кастро Алвес. Зала, в которой скончался поэт, была в то время
классной комнатой, и среди учеников ходила молва, что Кастро Алвес нередко
появляется там по ночам. Ученики помоложе не спускались в класс ночью, боясь
встретиться с поэтом. Вспоминаю, как однажды я с двумя приятелями решил провести
ночь без сна в ожидании появления Кастро Алвеса. Мы выскользнули из спальни,
спустились в залу, где умер поэт, и замерли там, дрожа от холода и страха. Я не могу
утверждать, появился поэт или нет, так как меня охватил сон и я проснулся, только
когда классный надзиратель, встававший раньше учеников, обнаружил меня спящим за
партой и решил отменить мне воскресный отпуск.
Любопытно, что биографы Кастро Алвеса пренебрегают некоторыми важными
фактами и значительными в его жизни личностями, в особенности в период его
детства. Относительно младшего лейтенанта Жоана Жозе Алвеса я сумел найти све-
дения тольчо у Педро Калмона. Остальные же не имели понятия об этом интересном
человеке, который не мог не оказать влияния на поэта.
Стр. 33.— Эдисон Карнейро пишет («Кастро Алвес», Рио-де-Жанейро, 1937): «Этот
старый театр, один из самых древних в Бразилии, был открыт 13 мая 1812 года, причем
пожар разрушил его в ночь на 6 июня 1923 года, меньше чем за месяц до столетия
независимости Баии (2 июля 1923 года)». И я отмечаю, что этот театр был ареной
некоторых важнейших фактов из политической и артистической жизни Бразилии.
Стр. 36. — Отец Кастро Алвеса был довольно видной личностью в Баие Его
биография, как известного врача, была опубликована Антонио Пасифико Перейрой в
«Медицинской газете Баии» (1897).
Стр. 39. — Об этих стихах Кастро Алвеса написал Эуклидес да Кунья («Кастро
Алвес и его время»): «Теперь часто вспоминают самые живые, вернее сказать, самые
гонгорские1 или кондорские2, стихи, звучащие с такой силой, что они навсегда
127
запечатлеваются в народном сознании. Так, в 1867 году в Ресифе, когда конная
полиция разгоняла собрание республиканцев, поэт выступил против полицейских,
декламируя резкие стихи, которые начинались так:
Принадлежит народу площадь. Как кондору — небес простор.
Видите, как здесь революционер принес в жертву лирика. Такие стихи сочинил бы
любой импровизатор-сертанежо. Между тем, хотя их и нет в книгах поэта, эти стихи
