мнений вовсе не любили друг друга. Вода и огонь менее различны, чем они. Долгие годы я

прожила с этими советниками, нашептывавшими мне на ухо каждый свое, однако дела

шли и шли блистательно. Но часто приходилось поступать, как Александр с Гордиевым

узлом, - и тогда происходило соглашение мнений. Смелый ум одного, умеренная

осторожность другого — и ваша покорная слуга с ее курц-галопом между ними

придавали изящество и мягкость самым важным делам».

3

В первые полтора года царствования Екатерины Панин формально не играл

главной роли в государственных делах. С ним советовались по вопросам внутренней и

внешней политики, он принимал иностранных послов, однако канцлером оставался

Михаил Илларионович Воронцов, спокойно и с достоинством принявший наступившие

перемены.

Основной заботой Никиты Ивановича оставалось воспитание великого князя.

«Сначала мне не было воли, а после по политическим соображениям не брала его

от Панина, — признавалась Екатерина в начале 80-х годов тому же Храповицкому. — Все

думали, что если не у Панина, так он пропал».

Решение императрицы поставить воспитателя сына у руля российской внешней

политики, последовавшее 27 октября 1763 года, удивило тех, кто знал о сложной

49 Добрый как барашек, он имел куриное сердце – (фр.).

50 Его ум был естественен, он всегда шел своим путем, а я только следовала за ним – (фр.).

подоплеке их взаимоотношений. Всю жизнь вращаясь в придворных кругах, Никита

Иванович, тем не менее, так и не стал «ласкателем», как выражались в веке осьмнадцатом,

галантном. Нередко бывал он резок, капризен и неудобен. Случалось, что Екатерина не

общалась с ним месяцами, потом, однако, отношения налаживались.

Конечно, своей образованностью, отточенным интеллектом, развитым в гостиных

Стокгольма и Копенгагена, Панин выделялся в блестящей, но безликой толпе придворных,

доставшейся Екатерине от предыдущего царствования. Воронцов был болен, вице-канцлер

Александр Михайлович Голицын годился только для целей представительских, Бестужев

стал стар и суетлив. Глядя на них, даже недоброжелатели Панина признавали его

порядочность и неподкупность, качества, столь же редкие в те далекие времена, как и

ныне.

И, тем не менее, достоинства Панина отягощались недостатками, причем

немалыми. С прискорбием надо признать, что Никита Иванович был медлителен до

чрезвычайности, если не сказать ленив. Просыпался он к полудню, завтракал неспешно, с

удовольствием — повар его считался лучшим в столице. Затем — манеж, Панин был

большим любителем и знатоком лошадей. Обед с переменой блюд эдак в шестнадцать и

прогулка в карете по городу. По вечерам Никиту Ивановича можно было видеть либо в

приемных залах императрицы, либо в петербургских гостиных. Роста он был

гренадерского, комплекции апоплексической, но при всем том сохранял вальяжность,

благоухал парижской парфюмерией, поблескивал голландскими бриллиантами, из-под

желтых обшлагов его голубого обер-гофмейстерского кафтана струилась белая пена

брюссельских кружев.

Был Панин по обычаям своего века и тонким ценителем женской красоты.

Неделями, бывало, не могли попасть к нему на прием иностранные послы — Никита

Иванович проводил дни напролет у прекрасной, но ветреной графини Строгановой,

первой красавицы Петербурга. Строганову сменила Наталья Шереметева, самая богатая

невеста северной столицы, на которой он собрался жениться, но та скоропостижно

скончалась в мае 1768 года, как говорили, от оспы.

Приходится только удивляться, как при таком образе жизни Никиты Ивановича

продвигались иностранные дела. Они, однако, продвигались совсем неплохо. В

ответственный момент Панин без видимых неудобств сбрасывал с себя панцирь сибарита.

Он обладал замечательной способностью схватывать самую суть в цепи дипломатических

силлогизмов, и его собеседники чувствовали, что всесокрушающая логика этого человека

делает его достойным соперником и герцога Шуазеля, и самого прусского короля.

Случалось, что министры иностранные, вернувшись после приятной беседы с

Никитой Ивановичем, только в кабинете своем понимали, что сказанное Паниным не

совсем, мягко говоря, могло понравиться их государям. Задумывался посол — и перед его

мысленным взором вставало доброжелательное, неизменно улыбающееся лицо Никиты

Ивановича, ясный взгляд его серых глаз. Однако, как ни старался, ни в чем не мог

упрекнуть он русского дипломата. Достоинства Панина плавно переходили в недостатки, а

недостатки — в достоинства.

4

Внешняя политика России в XVIII веке определялась формулой краткой: Турция,

Польша, Швеция.

Со Швецией дела обстояли относительно просто. Борьбу за выход России на берега

Балтики выиграл Петр I под Полтавой. Мечты о реванше владели, однако, умами многих

шведских политиков, вследствие чего главной задачей русской дипломатии было

препятствовать всеми возможными средствами восстановлению в Швеции самодержавной

власти короля, ограниченной парламентом. Панин, который долгие годы провел в

Стокгольме, знал об этом не понаслышке.

На южном, турецком направлении Екатерина унаследовала важнейшую задачу

окончательного выхода России к Черному морю, присоединения Крыма и Южного

Приднестровья, необходимых для развития торговли с Левантом и странами

Средиземноморья. За свободу мореплавания в Черном море воевал Голицын при Софье,

Петр ходил в Азовские и Прутский походы, Миних сражался при Анне Иоанновне. Ради

этого же полководцам Екатерины предстояло вести две кровопролитные войны с

Османской империей, а послам — противостоять в баталиях дипломатических.

Политика России в Польше определялась необходимостью обеспечения

безопасности западных границ Империи и грузом накопившихся проблем: взаимными

территориальными претензиями, стремлением России облегчить участь православного

населения польской Украины и Белоруссии, подвергавшегося религиозному гнету

католиков и униатов, массовым бегством в Речь Посполитую крепостных крестьян и

староверов.

В царствование Екатерины польский вопрос приобрел едва ли не главенствующее

значение для русской внешней политики. Произошло это в силу обстоятельств печальных,

но объективных.

В конце сентября в Дрездене скончался польский король Август III. С его смертью

пресеклась саксонская династия, занимавшая польский престол с 1697 года С древних

времен Польша держалась беспорядком. Еще при исконно польской династии Пястов,

правившей до 1370 года, шляхта и католическая церковь получили привилегии,

подкосившие королевскую власть. В XIV–XVI веках. при польско-литовской династии

Ягеллонов Польша окончательно превратилась в шляхетскую республику. Польский трон

стал добычей авантюристов королевских кровей из разных стран Европы. В 1572 году,

после смерти последнего Ягеллона — Сигизмунда Августа, кто только ни претендовал на

этот престол: герцог Эрнест, внук австрийского императора Максимилиана II; принц

Генрих Валуа, брат французского короля Карла IX; предпоследний из Рюриковичей —

Иоанн Васильевич Грозный; были также партии шведского короля, семиградского воеводы

Стефана Батория, польская партия, требовавшая Пяста. Сейм выбрал самого податливого

из претендентов — Генриха Валуа. Но через год он тайно бежал из Кракова, променяв

польский престол на вожделенный французский.

Впоследствии на троне древних Пястов сидели отпрыски шведской династии Ваза,

саксонские курфюрсты, ставленник Швеции и Франции Станислав Лещинский. Славные

имена Батория и Собесского теряются в толпе коронованных проходимцев, пытавшихся