шведским королем, трансформировавшуюся при его энергичном участии в проект русско-

шведского союзного трактата, в котором помимо прочего видели возможность вернуться к

старой идее совместных действий против революционной Франции.

Имея крайне слабые навыки в руководстве государственными делами, Зубов, разумеется,

нуждался в помощниках. Главным из них по иностранной части стал Аркадий Иванович Морков,

в молодости служивший при парижском посольстве, где в совершенстве познал искусство

дипломатической переписки. Безбородко, руководивший до 1791 года иностранными делами,

сделал его третьим членом Коллегии иностранных дел. Однако, как только влияние Безбородко,

не ко времени покинувшего Петербург, чтобы принять участие в мирных переговорах с турками в

Яссах, упало, Морков переметнулся к Зубову. Это принесло ему в короткое время графское

достоинство, ордена Александра Невского и Владимира I степени, четыре тысячи душ в

Подольской губернии, каменный трехэтажный дом на Дворцовой площади и многое другое.

Служебные успехи до крайности обострили не только самоуверенность, но и природную

скупость Моркова. Мало кто в Петербурге мог похвастаться тем, что был приглашен в его дом.

Он никогда не устраивал у себя обедов или ужинов. Француженка-актриса Гюсс, от которой он

имел двух дочерей, совсем одичала.

Остерман, расположившийся в кресле по левую руку от Зубова, был, несмотря на

первенствующее положение в Коллегии иностранных дел, фигурой сугубо

представительской. Департамент свой содержал в строгости, но в делах политических вел

себя предельно осторожно. Обязанности его ограничивались официальными приемами

иностранных послов и церемониальными обедами, которые он давал четыре раза в год по

официальным поводам. Иностранные послы, которые лишнего слова из него не могли

вытянуть, с досадой говорили, что он имел «unе têtе de paille»230.

Единственным действительно незаурядным человеком в этой компании был граф

Александр Андреевич Безбородко. Выходец из малороссийских старшинских детей, он с

1776 года по рекомендации Потемкина служил у Екатерины при принятии прошений.

Одаренный острым умом и необыкновенной памятью, он в скором времени понял все

тонкости течения государственных дел и сделался любимым докладчиком Екатерины.

После смерти Никиты Ивановича Панина основные вопросы как внешней, так и

внутренней политики шли через него. Действительный тайный советник, он был

награжден звездой ордена Св. Андрея и богатыми поместьями. Помимо этого ему

принадлежали более шестнадцать тысяч душ крестьян, соляные озера в Крыму, рыбные

промыслы на Каспийском море.

Перемену фортуны, случившуюся с ним в конце 1791 года, когда первенствующая

роль в государственных, в том числе иностранных делах, перешла к Зубову, Безбородко

переживал очень болезненно. Больше года он ежедневно являлся в приемную Екатерины с

единственной целью — напомнить о себе. Только к лету 1793 года Безбородко решился

объясниться с императрицей, которая, спохватившись, обласкала и обнадежила его.

Однако о возврате прежнего значения речи не шло. Безбородко подчищал за Зубовым и

Морковым огрехи в устройстве польских и турецких дел, дважды в неделю являлся на

заседание Совета, но и только.

Виновников постигших его несчастий Александр Андреевич тихо ненавидел, но, по

природному благоразумию, вида не подавал. Вот и сейчас, просматривая бумаги,

230 Соломенную голову (фр.).

заготовленные для конференции, Безбородко улыбался, делал уважительные комплименты

Моркову, основному составителю союзного трактата и вообще вел себя благодушно.

Наконец, появились шведы. Когда Рейтергольм, шедший первым, пожимал руку

Зубову, на его бесстрастном лице обозначилось некое подобие улыбки. Эссен, давний

доброжелатель России, смотрел с неподдельной приветливостью. Штединг, за которым с

папкой под мышкой тенью двигался секретарь посольства, извинился за небольшое

опоздание.

Конференция носила партикулярный характер, поэтому тратить время на проверку

и обмен полномочиями не стали, решив сразу приступить к чтению текста союзного

трактата. Зачитывать статьи поручили секретарю шведского посольства. Безбородко, слабо

знавший французский, — в киевской семинарии, которую он окончил, преподавали только

латынь — следил по русскому тексту.

В первой статье трактата заявлялось о возобновлении Дроттингольмского союзного

договора, — текст его объявлялся неотъемлемой частью нынешнего трактата, причем сам

договор рассматривался как никогда не приостанавливавшийся.

По второй статье, предусматривавшей взаимную гарантию границ и обоюдную

помощь в случае, если одно из государств подвергнется нападению извне, слегка

поспорили. Шведы предложили снять скопированное Морковым с 5-й статьи

Дроттингольмского договора упоминание о Франции как о главном враге европейского

мира. Зубов с Морковым поупирались, но, в конце концов, согласились изложить эту

статью в следующей редакции:

«Высокие договаривающиеся стороны дают взаимное обещание, что в случае,

если одна из них подвергнется нападению со стороны третьей державы, другая сторона

окажет ей поддержку в соответствии со статьей 5 Дроттингольмского договора»231.

Третья статья предусматривала уступку Россией Швеции нейтральной территории,

образовавшейся в результате Абосского договора на границе между русскими и

шведскими владениями в Финляндии, с той, однако, оговоркой, что новое

территориальное разграничение не должно было составить затруднений для взаимного

обеспечения безопасности границ.

Следующими статьями оговаривалась процедура редемаркации остальных участков

русско-шведской границы, которая должна была быть завершена комиссарами обеих сторон

в двухмесячный срок — к 15 декабря 1796 года; взаимное предоставление статуса наиболее

231 АВПРИ, ф. Трактаты, д. 515/156, лл. 19-24об. – «Projet du Traité d’alliance entre Sa Majesté L» «Impératrice

de toutes les Russes et Sa Majesté le Roi de Suède»

благоприятной стороны до заключения нового торгового трактата; возможность закупки

Швецией русского зерна в портах Финского залива на сумму до пятидесяти тысяч рублей

ежегодно; взаимную выдачу с даты подписания договора государственных преступников,

укрывшихся на территории одного из договаривающихся государств по первому надлежаще

оформленному требованию.

Эти четыре статьи особых дебатов не вызвали, хотя шведы и попытались для

порядка придать обратную силу договоренности о взаимной выдаче государственных

преступников, естественно имея в виду остававшегося в России Армфельта.

Исправления пришлось вносить только в заключительную, восьмую, статью,

определявшую срок действия трактата в восемь лет и предусматривавшую в русской

редакции его подписание и ратификацию в течение 8 дней, то есть до отъезда короля из

Петербурга, который намечался на 17 сентября. Рейтергольм вежливо, но твердо сказал, что

в соответствии с шведскими законами решение о браке (тем более официальное объявление

о нем) может быть принято только после совершеннолетия короля, которое наступит 1

ноября.

После продолжительных и жарких споров, во время которых Зубов бегал

советоваться к императрице, решили, что договор будет подписан полномочными и

ратифицирован императрицей и королем немедленно. По вступлении короля в

совершеннолетие, но в срок не более двух месяцев, последует дополнительная

ратификация его шведской стороной, после чего договор будет считаться окончательно

вступившим в силу. Окончательную точку поставил Морков, предложивший дополнить

последнюю фразу статьи восьмой, заканчивавшуюся словами: «dans l’espace de deux