построения Кодака и в 1649 г. гонец Речи-Посполитой Хмелецкий, жалуясь на

татарские наезды, заметил, что если будут они повторяться, то позволится запорожцам

с своей стороны делать набеги, чтб показывает прекращение или, по крайней мере,

уменьшение последних *).

1)

Опис. Укр. Бош. 20.

2)

Annal. Polon. Clim. 1. 21. (Manu facta manu destruo).

3)

Hammer, Y, 271.

*) Ibid., 347.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Развитие шляхетской свободы.—Слабость королевской власти.—Упадок

воинственного духа.—Планы Владислава.—Тьеполо.—Тайное сношение с козаками.—

Сейм 1646 года.— Свидание Оссолинского с Хмельницким.—Похищение королевской

привилегии.—Ссора Хмельницкого с Чаплинским.—Жалобы Хмельницкого.—Поездка

Хмельницкого к королю.—Замысел восстания.—Бегство Хмельницкого в Сич.—

Хмельницкий у крымского хана,-—Тугай-бей.—Сборы поляков.—Поход на

Хмельницкого.—Переход реестровых Козаков на. сторону Хмельницкого.—

Желтоводская битва.—Битва под Корсуном,—Поражение польского войска.—Плен

гетманов.—Сношение Хмельницкого с Московским Государством.—Смерть

Владислава.—Посольство козацкое в Польшу.—Возстание Южной Руси.

Царствование Владислава IV было золотым веком личной шляхетской свободы.

Тогда ова дошла до такого предела, за которым, при тогдашних условиях жизни,

понятиях и нравах, наступало для неё самоуничтожение. Шляхтич достиг совершенной

независимости от короля; прежде дворянство платило в казну поземельную подать,

двухгрошевый налог с лана, и тем, по крайней мере, выражало признание над собою

власти короля и свое подданство. При Владиславе прекратился этот взнос. Шляхтич не

обязан был никакою постоянною платою королю и государству, никакими

государственными повинностями, кроме посполитого рушенья—ополчения,

собираемого в исключительных случаях крайней опасности. В своем имении он был

настоящий государь, полновластный, самостоятельный, самодержавный, со всеми

принадлежностями верховной власти, мог на своей земле строить замки, города,

содержать войско, вести с кем угодно сношения, даже войну, если сил у него хватало, а

над своими подданными имел безапелляционное, абсолютнейшее (Jus absolutissimum)

право жизни и смерти, и мог управлять ими со всем произволом азиатского деспота.

Одинакое право имели как знатный владетель многих городов и волостей, так и

небогатый владелец нескольких волок земли.

Само собою разумеется, что такая идеальная личная свобода на деле не могла быть

достоянием всех в равной степени, потому что не все в равной степени обладали

средствами делать то, на что имели право. Этим самодержавным правом в широком

размере могли пользоваться только богатые паны «можновладцы, магнаты», и

действительно были примеры, что польские паны вели сношения с иностранными

владетелями, как независимые государи, держали

111

большое войско и нападали войною на соседния государства, как, напр., Мнишки и

Вишневецкие на Московское Государство, или Потоцкие и Корецкие на Молдавию.

Остальная шляхта, будучи победнее, должна была примыкать к богатым и сильным и

угождать им; только по отношению к своим подданным всякий шляхтич был то же, что

магнат по отношению к своим, в этом никто не подрывал его могущества. Порабощая

себе на самом деле мелкое шляхетство, магнаты не покушались отрицать за ним ирава,

уравнивавшие его с ними самими; напротив, магнаты становились защитниками и

охранителями этих прав; а шляхта своею громадой поддерживала магнатов, потому что

получала от них выгоды. И у магнатов, и у шляхты по отношению к королю было

единое желание—ограничить власть его и быть как можно от него независимее.

ПГляхта не боялась магнатов, не считала ни унижением, ни тягостью служить им,

потому что такая служба для каждого имела вид свободы: панов было много,

следовательно, шляхте оставался выбор, и нередко тот, другой, третий пан заискивал

расположение шляхты и приобретал её услуги ценою выгод; притом, шляхтич смотрел

на богатого и знатного пана все-таки как на своего брата, и чувство этого равенства по

правам утешало его, когда бы даже обстоятельства или привычка вынуждали его

ползать перед знатною особою. Напротив, король был один, и королевская власть

имела значение принудительности; шляхта понимала, что король не свой брат, и если

дать ему силу, то с ним нельзя будет торговаться и показывать перед ним достоинство

свободного человека, а придется служить ему и повиноваться, когда нет на то ни охоты,

ни личной пользы. Поэтому как ни ограничила в то время шляхта власть короля, а все

еще не переставала бояться, чтобы она еще паче не усилилась; страх козней деспотизма

беспрестанно тревожил ее, и она старалась не допустить ничего такого, чтб

увеличивало её опасения. В этом она опиралась на магнатов, как и магнаты опирались

на нее, для поддержания своей независимости. Король нужен был шляхетству, как

представитель единства шляхетской нации, но шляхетство берегло его, так сказать, на

случай, и хотело видеть в нем стража своих шляхетских вольностей или, правильнее

сказать, своеволия, каким и был этот король, помимо собственнной воли. Кроме суда по

некоторым делам, относящимся к королевским имениям и городам, притом такого суда,

которого приговоры часто не исполнялись, да еще сверх того, кроме права созывать

посполитое рушенье в крайних случаях, главная обязанность короля состояла в раздаче

королевщин (т.-е. староств, экономий и других имений под наименованиями: данин,

лен, эмфитеутов) особам шляхетного достоинства за так называемые заслуги и в

назначении их на должности, с которыми соединялись доходы. Как только делались

вакантными доходное место или королевщина, тотчас являлось по нескольку

соискателей, и те, которые сами не принадлежали к сильным, богатым и влиятельным

родам, приобревшим историческую знаменитость, обращались к посредству магнатов:

последние хлопотали перед королем за своих клиентов. Дать или не дать для короля, в

таком случае, значило угодить такому-то магнату или огорчить такого-то, и не раз

случалось, что король поставлен был в затруднительное, иногда унизительное для

своего достоинства и даже комическое положение. С Владиславом это случалось не

один раз. Так, вскоре по своем вступлении на престол, он дал виленское воеводство

Тышкевичу, а потомъ

112

не мог устоять против негодовании сильной фамилии Радзивиллов, нарушил свое

слово, лишил Тышкевича того, что ему недавно дал, и на его место назначил одного из

Радзивиллов: это доставило большое удовольствие членам этого рода, которые, при

своем католическом фанатизме, несмотря на то, что получивший воеводство их родич

был диссидент, восхищались успехом своей фамилии, достигшей такого могущества,

что король, ей в угождение, нарушал монаршее слово. Случалось, что Владислав

обещал одно и то же двум соискателям, не в силах будучи устоять против их

покровителей магнатов, потом увертывался и не знал как выпутаться, а в конце концов

наживал себе великия неприятности. Однажды сделалось вакантным место писаря

новогродского. Двое магнатовъ—подканцлер литовский Сапега и польный литовский

гетман Радзивилл, представили ему своих клиентов. Король обещал и тому и другому, а

потом находился долго в затруднении и, наконец, рассудив, что Радзивилл сильнее

Сапеги, утвердил должность за креатурою польного гетмана. Тогда литовский

подканцлер взволновал собравшийся сейм и произвел большие беспорядки. Случалось,

из угождения сильным панам Владислав не только нарушал данное слово, но признавал

правым делом явную несправедливость. Князь Иеремия Вишневецкий послал свое