оповестил по литовским поветам, чтобы шляхетство собиралось укрощать мятежников.

Сам Радзивилл пошел к Могилеву с некоторыми панами, у которых были ополчения,

собранные из их волостей. Шляхта осадила Наливайка в Могилеве. Произошел пожар.

По словам самого Наливайка в его письме в королю, шляхта зажгла Могилев, чтобы в

нем погубить Козаков, а по известию историка Бельскаго’, его зажгли сами

могилевские мещане, чтоб не допустить Наливайка защищаться в стенах города и

заставить его скорее убраться. Наливайко уклонился от столкновения с литовским

гетманом,

з*

36

остановился в Речице и оттуда послал письмо к королю, просил отвести козакам

землю пустую для поселения между Бугом и Днестром на пространстве ниже Брадлава

на двадцать миль, с тем, чтобы козаки обязывались помотать Речи-Посполитой в

войнах, добывать языки и содержать караулы на своем иждивении. Но это, кажется,

делалось только для вида. Наливайко, не дожидаясь ответа на свой проект, продолжал

восстание, взял Пинск, забрал ризницу и документы пинского владыки, бывшего также

в числе составителей унии, ограбил имения Яроша Терлецкого, брата луцкого владыки,

мстя на брате последнему за унию и стал у Острополя. Между тем его сообщник,

Лобода, собирал козацкое ополчение на Волыни, готовясь действовать разом с

Наливайком. Но тут король для укрощения мятежа вызвал кварцяное войско,

находившееся в Молдавии, и оно, под начальством польного гетмана Жолкевского,

поспешило к Кременцу на Волынь. Козаки, не дожидаясь его, двинулись на восток.

Лобода стал разгонять шляхту в киевском воеводстве, и сам остановился в местечке

Ногребыще, а Наливайко, уклоняясь от столкновения с польским гетманом, двинулся к

Брацлаву, а потом повернул через реку Собь в дикую уманскую степь, тогда еще вовсе

незаселенную южную часть нынешней Киевской губернии. рассчитывая на горячность,

с какою преследовал его Жолкевский, Наливайко надеялся, что польский гетман туда за

ним погонится и тогда успех был бы на стороне Козаков. Польскому войску было бы

страшно войти в безлюдную пустыню, без продовольствия, зимою, изнуряясь

переходами из яра в яр, из дебри в дебрь, и притом не зная степных примет; козакам же

степь была ведома и они приучены были сносить такия лишения, какие невозможны

были для всякого иного войска. Тут бы Наливайко нб стал бегать от польского войска, а

сам принудил бы его вступить в битву, чтоб положить в снегах, на добычу зверям. Но

Жолкевский был не из таких, чтоб можно было его провести. Он не решился следовать

за козаками в снежную пустыню, а разместил свое войско в селениях, лежащих по

рубежу степи. Войско это так своевольствовало, что князь Острожский в письме своем

выражался, что бедные поселяне терпели от яголнеров больше, чем терпели бы от

Козаков. Сам Жолкевский стоял в Пикове. Козаки стояли за Синими-Водами в пустыне;

лошадей кормили прутьями и прошлогодней травой из-под таявшего снега, а сами

продовольствовались конским мясом. В таком стесненном положении Наливайко

послал в Брацлав к брацлавскому старосте Струсю просьбу помирить козачество с

коронным гетманом и правительством. Жолкевский не считал за Наливайком значения

старшины козацкого, нризнавая его только атаманом случайно набранной своевольной

ватаги, а обратился к Лободе, как признаваемому законно старшим над всем

козачеством. Но Лобода отправил польского гонца без ответа, а сам с своим войском из

Ногребыщ двинулся на восток к Киеву. Наливайко, завязавший сношение с Струсем

только для того, чтобы скрыть от поляков свои дальнейшие движения, прошел через

степь в украинские селенияи расположился у Триполья.

В погоню за отступающим Лободою отправился князь Рожинский, толькочто с

своим отрядом прибывший в польское войско. Лобода успел уже уйти к Киеву, а

Роикинский занял Белую-Церковь и послал приглашать к рему Жолкевского. Был конец

марта 1596 года. По рассчету Жолкевскаго

надобно было дождаться полной весны н просухи, но Рожинский торопил его и

польный гетман выступил ранее, чем предполагал.

Наливайко, находившийся у Триполя, узнал о занятии Рожинским БелойЦеркви и

поспешил туда. К нему присоединился другой предводитель козацкой ватаги, Савула,

ходивший перед тем в Литве.

Вечером 2 апреля заложил Наливайко свой табор против одной из брам (ворбт)

белоцерковских. Рожинский в следующую ночь хотел сделать вылазку на козацкий

табор. Но белоцерковские мещане держались заодно с козаками, дали знать Наливайку,

и ночью в то время, когда поляки вышли из брамы на козацкий табор, мещане другою

брамою впустили в город Налнвайка. Козаки ограбили все помещения поляков и

выступили из Белой-Церкви, чтоб напасть на поляков. Между тем Савула, оставленный

в таборе когда Наливайко двинулся в город, покинул табор, чтобы полякам показалось,

что он уже совершенно опустел, а потом, когда поляки, не встретивши никого в таборе,

вышли снова, вошел в свой табор, и таким образом поляков можно было принереть с

двух противоположных сторонъ—от города и от козацкого табора. Но Рожинский сбил

в тесную кучку свое войско, пробился сквозь Козаков и вломился сиива в

белоцерковский замок. Там он заперся. Польный гетман Жолкевский был уже недалеко.

Наливайко и Савула двинулись целым табором, направляясь к Киеву. Жолкевский

догнал их. Произошла битва. Коронное войско понесло урон. Наших, говорит

современник, пало до трехсот. Биться перестали, когда уже наступила ночь. Козаки

ушли к Триполыо.

Здесь оба козацкия ополчения Наливайка и Лободы соединились, и Наливайкова

ватага, ил за что-то недовольная, сменила его, признавши своим начальником Лободу.

Жолкевский не только поправился от понесенной неудачи, но усилил свое войско; к

нему привел свежия силы староста каменедкий Потоцкий и принес известие, что и

литовское войско, в отмщение за набеги Наливайка и Савулы, вступило в Украину.

Затем вслед прибыл к Жолкевскому из литовского войска с отрядом Карл Ходкевич,

будущий гетман, тогда еще молодой человек. Жолкевский послал его вперед к Каневу,

придав ему несколько рот из своого коронного войска. Ходкевич 11 апреля в первый

день Пасхи разбил козацкого полковника Кремпского и доставил Жолкевскому

известие, что козаки собираются перейти на левый берег Днепра. Надобно было

спешить за ними в погоню: Жолкевский двинул свое войско в Киев.

Козаки предупредили его: успели переправиться на левый берег Днепра, а за собою

сожгли все челны и плоты. Жолкевский должен был стать табором йод Печерским

монастырем и дожидаться, пока изготовят все нужное для переправы войска. Послали

собирать лодки на Нрипеть и по иным днепровским притокам, а между тем жители

Киева работали плоты и лодки по приказанию гетмана. Лобода стоял на левом берегу

Днепра и следил за движениями неприятеля. Козаки поставили у самого берега пушки,

чтоб палить на поляков, когда они станут переправляться. Между тем козаки ожидали

себе свежей помощи из Запорожья. Но Жолкевский в пору проведал об этом и

расставил по берегу Днепра пушки. Атаман Подвысоцкий плыл из Запорожья своим на

подмогу: у него была сотня чаек. Уже звук сурьм и

бой котлов разносился по окрестным горам. Вдруг подул верховой ветер. Поляки

стали палить по плывшим козакам. Трудно было козакам управлять веслами против

ветра. Не успели они проплыть под неприятельскими выстрелами. Несколько чаек

было разбито и потоплено. Подвысоцкий с остальными повернул назад.

Тогда Лобода, видя, что нет надежды на свежия силы из Запорожья, пустил по

Днепру колоду, взиткнул в нее письмо, в котором просил мира. Жолкевский,