думаешь, что ради восточного православия турки сдружились с тобою? или ради
козацкой славы добывают себе счастья? Если ляхи не помогут тебе своею силою, то
зкивущис около народы вспомнят давния и свезкия вины Козаков, пробудится
ненависть, и придут на вас с оруэкисм. Если поляки, Литва, Русь будут друг друга
1) См. нерсмирныии трактат в Памяти, киевск. коми,, I, 111, G1.
266
губить, то ОИИИ всех нас завоюют. Хорошо быть тебе с многомощным королем,
который и теперь снисходит к тебе; но тяжко будет тебе его мщение, когда он вступится
за оскорбление величества. Милость королевская, как дуга небесная, возвещает мир.
Оставь гнев и надежду на брань; принеси вовремя покорность. Если же ты презришь
моим советом, то найдешь погибель благочестивой веры со всем украинским народом,
и кровь невинных падет на твою душу».
«Нельзя удержаться от меча, — отвечал Хмельницкий,—и до тех пор будем держать
его обнаженным, пока станет жизни и не добьемся вольности: лучше голову положить,
чем в неволю воротиться! Знаю, что фортуна скользка, но справедливость да
торжествует! Короля почитаем как государя, а шляхту и панов ненавидим до смерти, и
не будем им друзьями никогда! Если они перестанут нам делать зло, не трудно
заключить мир; пусть утвердят статьи мои! Если-ж начнут хитрить,-—война неизбежна
в ответ на их коварные мирные предложения. Пленников я выдам на коммиссии.
Скажите это королю; кроме написанных условий, ничего не будетъ».
Послы заметили, что у Хмельницкого во время произнесения этой речи
навертывались слезы.
Коммиссары сожалели, что не удалось им освободить пленников, и придумали для
этого иной путь. Они прослышали, чтообозный Чорнота имеет над гетманом силу,
отправились к нему и нашли его лежащим на похмелье. Они просили его
походатайствовать пред гетманом о выдаче пленников. «Не пиду,— сказал Чорнота,—я
хворый: вчора з ним пили цилу ничь, тым и не здужаю. Але я ему не радыв и не поражу
выпущаты пташок з клптки, та колиб я був здоровый, навряд вы сами выйшли-б
видисля!» Воевода выслал коммиссаров, остался с ним наедине и, намекая на то, что
Чорнота прежде имел неудовольствие с гетманом, обнадеживал его булавою. Козак
отвергнул предложение пана и, слава Богу, говорили поляки, что не выявил секрета, а
то-б они все пропали. Однако, по всему видно, что слух об этом распространился по
городу, потому что вечером были расставлены сторожа по валам, и народ утопил
несколько слуг из свиты Киселя, а многие из них от страха перешли к козакам.
16-го числа, собираясь к отъезду, послы отправили к Хмельницкому сказать, что
желают с ним проститься.
Гетман пригласил их к себе.
Воевода, по случаю подагрического припадка, который с ним случился почыо, с
трудом мог стать на ноги; его посадили в сани и повезли во двор, где он не входил в
покой. Хмельницкий приказал запереть двор со всех сторон и позвать пленников.
Пленники явились пред коммиесарами, бледные, с заплаканными глазами.
Хмельницкий подал воеводе условие, написанное 24-го числа и теперь им
подписанное, да, кроме того, два письма—к королю и к Оссолинскому. В заключение,
он подарил воеводе серого коня и шестьсот талеров; Кисель тут ясе отдал их
пленникам. Коммиссары еще раз хотели смягчить Хмельницкого относительно отпуска
пленников; пленники таише присоединили свои просьбы, бросившись к ногам
победителя, но гетман остался непреклонен. Тогда некоторые просили, чтоб их лучше
отдали татарам.
«Нехай Потоцький,-—сказал Хмельницкий,— пидожде брата свого: тодп
267
сего кажу посадыты. на пал перед листом, а того в мисти, та й нехай один па
другого дывлються!»—Впрочем, после этой угрозы Хмельницкий не преминул
подтвердить своего обещания отдать пленников па предстоящей коммиссии. -‘Однако,
не знаю,—заметил он,—каково кончится эта коммиссия, если молодцы наши не
согласятся на двадцать или тридцать тысяч реестровых и не удовольствуются своим
удельным княжествомъ».
Прощаясь, Хмельницкий сказал, что причина, заставляющая его отлагать
комииссию, зависит не от него, а от Козаков, потому что он не смеет поступать против
воли рады, хотя и желал бы исполнить волю короля.
Из современной корреспонденции видно, что сам упрямый Вишневецкий, получив
от сейма главное начальство над войском, вызывался на мировую с Хмельницким и
козаками. 20-го января он отправил к козацкому гетману двух посланцев: Миронича и
Вржостовского с ласковым письмом; он радовался, что Хмельницкий обещает
покорность королю, сожалел о прошедшем, обещал с своей стороны стараться, чтобы
все было предано забвению. «Мои предки,—писал он,—были издавна
доброжелательны запорожскому войску; некоторые из них вместе с вали проливали
кровь в битвах против врагов св. креста, расширяя пределы Польской Короны, и я
всегда был готов и теперь готов доказать вам свое расположение, если только вы
останетесь верны Короне; в таком случае я вам обещаю прилеясно стараться у короля,
чтоб вашей милости было отпущено ваше преступление: вы можете надеяться па мое
слово; в дружбе моей не обманетесь. Ваша милость жалуетесь на неприязнь мою к
войску запорожскому, но ведь и я испытал неприязнь вашего войска, когда своевольные
шайки напали на меня под Константиновом, вероятно без .воли своих старших, почему
и я, как водится на войне, дал отпор, но это не изменяет моего расположения к войску
запорожскому, особенно после того, как я узнал, что те, которые на меня нападали,
казнены смертью. Я желаю оставаться в добрых отношениях с их милостию козаками
—пародом рыцарским; пусть только они останутся добрыми подданными единого
отечества и, по примеру своих предков, обратят, вместе со мною, грозную и смелую
руку на неприятелей св. креста» х). Как принял Хмельницкий это послание—
неизвестно, но последствий оно не оказало; оно было составлено чересчур горделиво,
чтобы склонить гордого успехами Хмельницкого к мировой с своими заклятейшими
врагами.
Коммиссары уехали из Переяславля, потеряв несколько человек из своей свиты,
которые передались к козакам. Зато несколько пленников успели уйти с ними.
Когда коммиссары проезжали в Велогородку мимо Киева, не смея заехать туда,
потому что мещане города Киева заранее просили Хмельницкого, чтоб паны их ие
посещали, шляхтичи, католические духовные и евреи, уцелевшие во время смут, желая
убежать в Польшу, явились в Киев, думали пристать к, свите воеводы, и услышав, что
коммиссары едут мимо города, бросились за ними, чтоб их догнать; но русские
преследовали их и, поймав, убивали. Несколько ксендзов и монахов были привезены к
св. Софии; там привязали их, одного к другому спиною, к саням, на морозе. Многих
иудеев огра-
) Рук. Иубл. Библ. Ilist. Pol. F. IV, 30.
268
били и искалечили. Только убеждения митрополита могли подействовать на
ожесточенных киевлян и спасти от смерти остальных. Вслед затем, однако, гетман, для
усмирения беспорядков, не желая нарушить заключенного перемирия, поставил в
Киеве и других городах козацкую стражу, и бедные шляхтичи дышали свободнее, но
все-таки, по замечанию очевидца, страшились ходить по ночам, особенно между
пьяными *).
*) Dyar. Andrzeja Miastkowskiego, в книге Zbidr pam. о dawn. Pols. — Памяти,
кифвск. коми., I, 3, 314—360.—Истор. о нрез. бр.—Annal. Polon. Clim., I, 107—109.—
Ilistor. Jan. Kaz., I, 47.—Pam. do pan . Zygm. ИИ, Wfad. 1У i Jan. Kaz., 11,52—55.—
Летоп.' ловеств. о Мал. Росс., 125—126.— St. delle guer. civ., 44.— Engel. Geach. de Ukr.,
156—157.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Сейм.—Три предводителя.— Поход войска па Волынь.— Стычка с волынскими
