найти вокруг себя, что может ее поразить в своем круге, когда ее все так угнетает. Она

завидует Бреслау, которая живет в артистической среде, другим ученицам, которые живут

в бедных, но, как ей кажется, живописных кварталах; ей не нравится собственный квартал, настолько все здесь ровно и однообразно. Она приходит даже к выводу, что

“благосостояние мешает артистическому развитию”, что, конечно, является полной

глупостью, но простительно больному, раздраженному и юному существу.

Она принимается за портрет жены Поля, Нини, который теперь находится в музее

Амстердама, и постепенно вкус к живописи возвращается.

“ ...Я все-таки хочу идти, с закрытыми глазами и протянутыми вперед руками, как человек, которого готовится поглотить бездна”. ( Запись от 21 декабря 1881 года.)

Возвращается и вкус к жизни: скоро Новый год, болезненно хочется праздника,

настоящего, роскошного, тем более, что теперь можно тратить деньги, не считая,

романовские капиталы сохранены и приумножены в банках, и никто из них не пойдет с

сумой, разоренный процессом. А тетя Надин для любимой племянницы ничего не

пожалеет.

Башкирцевы устраивают большой прием по случаю Нового года, на который

приглашаются двести пятьдесят (!) гостей. В светских новостях влиятельная газета

“Фигаро”, рассыпаясь в любезностях, описывает роскошный прием, перечисляя всех

знаменитостей и их наряды. Два знаменитых актера, братья Коклены, Бенуа-Констан и

Эрнест, разыгрывают перед публикой два водевиля, “Капиталиста” и “Мы разводимся?”, в

три часа ночи всех ждет изысканный ужин. Выиграв процесс, Надин Романова и

Башкирцевы выходят на совершенно иной уровень по тратам и на глазах превращаются в

нуворишей, или проще сказать, новых русских. Можно представить себе, сколько стоит

прием на двести пятьдесят человек или приглашение Кокленов, звезд французского

театра, старший из которых уже с двадцати двух лет был пайщиком “Комеди Франсез”.

Это все равно, что купить сейчас себе на ночь Киркорова с Пугачевой. Кстати, уже через

несколько лет Бенуа-Констан Коклен вышел из состава театрального товарищества, продав

свой пай, и поехал гастролировать по всему миру, устроил, как говорят на театральном

жаргоне, “чёс”; собирал он полные залы и в России. Но все это не попадает на страницы

изданного дневника, хотя сама Мария подробно описывает прием, прибывших гостей и

даже легкий флирт с прежним ухажером Габриэлем Жери, “Архангелом”, который бродит

с ней по залам, целуя руки. Она, конечно, комплексует, что публика у них не такая

избранная, как ей хотелось бы, что не появился русский посол князь Николай Алексеевич

Орлов, престарелый вдовец, на которого она имела виды, но все же есть княгиня

Карагеоргович в рубиновом платье, мадам Гавини в белом муаре с испанской накидкой и

многие другие дамы, сверкающие драгоценными камнями, сама мадемуазель Башкирцева

порхает, как всегда в белом муслиновом платье, символе ее невинности и чистоты,

украшенном бенгальскими розами.

Но не вписывается такая жизнь в концепцию, избранную публикаторами дневника,

поэтому на его изданных страницах остается лишь аскетизм жизни художника,

постоянные мысли об искусстве и только об искусстве, священный огонь которого горит в

груди, возвышенное братство скромных служителей искусства, чудесные образы, роящие

в голове и сводящие нашу героиню с ума, живопись, живопись, живопись, разговоры

только о ней, что делает нашу героиню несколько маниакальной, зацикленной на одной

мысли, несвободной и подавленной навязчивой идеей. Год 1881-й кончается записью о

живописи и год 1882-й такой же записью и открывается, будто приема и не было, будто не

было танцев, уединений при розовых свечах, сверкания бриллиантов и наконец мечты

устроить собственный изысканный салон.

Глава двадцать первая

НАСТОЯЩИЙ, ЕДИНСТВЕННЫЙ И ВЕЛИКИЙ

ЖЮЛЬ БАСТЬЕН-ЛЕПАЖ

Наступил 1882 год. Новый год приносит знакомство с Жюлем Бастьен-Лепажем,

знаменитым художником, участником Салонов. Предоставим слово самой Марии

Башкирцевой:

“ М-me С. заехала за нами, чтобы вместе отправиться к Бастьен-Лепажу. Мы встретили

там двух или трех американок и увидели маленького Бастьен-Лепажа, который очень мал

ростом, белокур, причесан по-бретонски. У него вздернутый нос и юношеская бородка.

Вид его обманул мои ожидания. Я страшно высоко ставлю его живопись, а между тем на

него нельзя смотреть, как на учителя, с ним хочется обращаться как с товарищем, но

картины его стоят тут же и наполняют зрителя изумлением, страхом и завистью. Их

четыре или пять; все они в натуральную величину и написаны на открытом воздухе. Это

чудные вещи”. (Запись от 21 января 1882 года.)

Через несколько дней она встречает Бастьен-Лепажа на благотворительном бале в пользу

бретонских спасателей на водах и приглашает к себе. На следующий день, 28 января, Жюль посещает ее в мастерской, очаровывая женщин. Он хвалит работы Марии, говорит о

ее замечательном даровании и она готова броситься этому маленькому человечку на шею и

расцеловать его. Иметь такой же талант, как у Бастьен-Лепажа, становится отныне ее

целью. Выйти замуж за великого мира сего, богатого, известного, было бы отлично, но

лучше талант, как у Бастьен-Лепажа, “благодаря которому головы всего Парижа

оборачивались бы, когда проходишь мимо”.

Она задумывает большую картину - сцену из карнавала, но для этого нужно ехать в Ниццу.

Юг, от которого она упорно отказывалась, становится неизбежен и мил. 30 января она уже

в Ницце и заносит в дневник свои впечатления от последней встречи с Бастьен-Лепажем, что напечатано в дневнике, а также свои ощущения от возвращения в Ниццу, что остается

в рукописи:

“Здесь я схожу с ума. Я люблю этот край больше Италии, больше Рима, больше Испании.

Здесь я выросла, это почти моя родина, а я цепляюсь за Париж, пытаясь создать себе

положение, но годы, проведенные в Ницце, заставляют меня всегда возвращаться сюда”.

(Неизданное, 30 января 1882 года.)

Эти слова не напечатаны, ведь это так не патриотично любить чужую Ниццу, а не свою

родину. Как мы потом увидим, после ее смерти, мать постоянно будет доказывать, что

Мария мечтала только о России.

Вообще о поездке в Ниццу в русском издании дневника ни слова, потому что по замыслу

издателей, а теперь уже и переводчицы, должна остаться одна, но пламенная страсть -

живопись. Отдельные записи за время пребывания в Ницце есть, но они только о работе, всего остального как бы и не было, а поскольку нет упоминания Ниццы, то читателю

приходится думать, что дело происходит в Париже, куда они вернутся только к открытию

Салона, то есть к маю.

А между тем молодежь, как и положено молодежи, гуляет, ведь в Ницце зимний сезон, аристократии зимой положено съезжаться в Ниццу. В Ниццу, на виллу Мизе-Брон,

принадлежащую Габриэлю Жери, которую он любезно предоставил, приезжает наша

героиня, Мария Башкирцева, ее брат Поль с женой Нини, Дина; следом за ними

устремляется и князь Божидар Карагеоргович.

В Ницце начинается карнавал, ради которого все и отправились в путешествие. Следом за

молодыми в Ниццу прибывают и старшие. Для Башкирцевых все изменилось, у них

теперь появился статус, их наконец принимает и русский консул Паттон, и сестра

Константина Башкирцева, мадам Тютчева. Все они читали “Фигаро”, главную газету

великосветской хроники и светских сплетен, где описывался Новый год у Башкирцевых.

Башкирцевых начинают принимать.

В первый день карнавала на набережную выезжает праздничный кортеж из украшенных

цветами экипажей, в котором участвует и семья Башкирцевых. Описание одного из их

экипажей попадает даже в “Светскую жизнь”, издающую в Ницце. Экипаж и лошади