верно!”

Она заключает свое рассуждение о живописи словами: “Нужно, подобно Веласкесу,

творить, как поэт, и мыслить, как мудрец”.

Надо сказать, что как художественный критик, она значительно опережает в развитии себя

же художника. Мысль о том, что в живописи главное - краски, а не чувство, и тем более не

мысль, принадлежит уже будущему, а не прошлому, в котором она копается вместе со

своими академическими учителями. Хотя картины Диего Веласкеса, на основании

которых она приходит к этому заключению, картины художника его последнего периода, вполне академичны и укладываются в те схемы, которыми пользуется академизм Салона

ее времени - это достаточно многофигурные и сложные композиции с вполне

литературным сюжетом и простонародным бытовым оттенком.

В тот же день, когда она была в музее и делала копию с картины Веласкеса, произошло

знаменательное событие; однако из-за ее небрежности или малоосведомленности оно не

имело никаких последствий.

К ней подошли двое пожилых людей. Она была одета скромно, в черном и в мантилье, как

все здешние женщины и видимо, поэтому, подошедшие господа засомневались.

- Вы ли m-lle Bashkirtseff? - поинтересовались они у художницы и, получив

утвердительный ответ, представились. Один из них оказался богатым русским

негоциантом Козьмой Терентьевичем Солдатёнковым, другой его секретарем и

компаньоном по путешествию.

Козьма Терентьевич спросил Башкирцеву, продает ли она свои картины? Она имела

глупость сказать, что нет.

Солдатёнков был крупнейшим русским книгоиздателем и владельцем картинной галереи, где были собраны картины русских художников, которые после его смерти в 1901 году по

его завещанию были вместе с личной библиотекой переданы в Румянцевский музей. После

революции его обширная коллекция русской живописи была распределена между

Третьяковской галереей и Русским музеем, а также частично переданы и в другие музеи. В

его коллекции были “Вирсавия” К. Брюллова, “Вдовушка” П. Федотова, “Проводы

покойника” и “Чаепитие в Мытищах” В. Перова.

Вероятно, Башкирцева не знала, кто такой Солдатёнков, или просто растерялась, но так

или иначе, ее работы не попали в его собрание. Однако, сам факт такого обращения

известного мецената, собирателя русской живописи, свидетельствует о том, что

долгожданная слава Марии Башкирцевой уже начиналась. В самом деле, слышать про

юную художницу, случайно узнать, что она работает в музее и подойти с предложением

купить работы - это ли не начало славы, которой она так вожделела?

Одно из писем своему другу, учителю и конфиденту Жулиану Башкирцева озаглавливает

“Живописное путешествие по Испании мадемуазель Андрей”. О если бы она

путешествовала одна, а не с тетей и мамой, которым совершенно наплевать на музеи, на

искусство, на великих художников, их заботит только ее здоровье, хотя и ее будущая слава

тоже прельщает. Но сколь тернист и труден путь к этой славе они даже не представляют.

Сама она уже хорошо это понимает. Впрочем, совместная поездка, едва начавшись,

заканчивается: вскоре их догоняет депеша от отца и старшая Башкирцева их покидает, срочно выезжая в Россию, где возобновлен вялотекущий процесс о наследстве господина

Романова; видно, что не все документы Бабанины выманили у судьи, что-то осталось. И

претенденты на наследство, родственники Романова, делают свой ход.

С одной мамой, тетей Надин, Марии легче, чем с двумя. С тетей у них начинается

настоящее путешествие по Испании. Хотя она предпочла бы путешествовать все-таки

одна. Жить с семьей - это счастье: хорошо хворать в семье, лечиться, делать интимные и

нужные вещи, на худой конец, делать покупки с семьей, ездить в театр, на прогулки, но

путешествовать с семьей! От этого увольте! “Это так же приятно, как - вальсировать со

своей теткой. Это смертельно скучно и даже несколько смешно”. (Запись от 25 октября

1881 года.)

Однако ей все же приходится вальсировать по Испании в паре с собственной теткой. Из

Мадрида они едут в Толедо, главный город одноименной испанской провинции. Муся,

которая много про него наслышана и думавшая увидеть нечто из эпохи Возрождения,

поражена его мавританским видом, “лабиринтом кривых узких переулков, куда не

проникает солнце, где жители точно остановились только на время - так плохи все эти

дома”.

“Я сказала вам, что собор великолепен по роскоши, богатству и особенно по легкости; кажется, что эти колонки, резьба и своды не могут противостоять времени; боишься, что

такие сокровища развалятся; это так красиво, что чувствуешь какое-то личное опасение; но вот уже пять веков, что стоит это чудо терпения, непоколебимое и прекрасное. Вот

мысль, которую выносишь оттуда: лишь бы это сохранилось! Чувствуешь страх, что это

будет испорчено, повреждено; я желала бы, чтобы никто не имел права тронуть пальцем

этого создания; люди, которые ходят в нем, уже виновны, мне кажется, в том, что

способствуют чрезвычайно медленному, но неизбежному разрушению этого здания. Я

знаю, что пройдет еще много веков, но... При выходе оттуда - высокие зубчатые стены с

арабскими окнами, выцветшими на солнце, мечети с грандиозными столбами, с арабскими

украшениями. Но поезжайте в Рим и посмотрите, как садится солнце за купол, и все эти

удивительные мелочи, все эти резные камни, готические и арабские двери, все эти мелкие

и хрупкие чудеса с их надменным характером - все это спадет, как чешуя, и покажется вам

детскими украшениями”. (Запись от 14 октября 1881 года.)

Она, разумеется, немного ошибается, собору уже шесть с половиной веков, он заложен в

1227 году на месте мечети, хотя, как и все готические соборы, разрастался и достраивался

в последующие века. Все это может по-настоящему нравиться, только если ты не видел

Рима. После Рима ни что не может потрясти ее сердце.

Возвратившись в Мадрид, они наконец посещают близ города знаменитый Эскориал, как

его называют, “восьмое чудо света”. Сколько таких “чудес света” разбросано по всему

миру! Построенный в шестнадцатом веке Хуаном де Эррера, дворец-монастырь короля

Филиппа II, считается одним из высших достижений архитектуры классицизма. Однако

архитектор учел и особенности испано-мавританской архитектуры, украсив дворец

угловыми башнями и шпилями, неприступными стенами, характерными для крепостей-

алькасаров, внутренними двориками с водоемами. Дворец Эскориал положил начало

новому стилю архитектуры в Испании, названному по имени архитектора эрререско.

Нельзя удержаться, чтобы не привести описание этого дворца, оставленное нам Марией

Башкирцевой, тем более, что эти страницы дневника в последнем по времени издании

Захарова подверглись сокращению, как и описание собора в Толедо.

“Я провела день в Эскориале... Наконец я видела, как во сне эту огромную глыбу гранита, мрачную, печальную, величественную. Я нахожу это великолепным; эта величественная

грусть очаровательна. Дворец напоминает по форме жаровню св. Лаврентия, что придает

ему отчасти вид казарм, извините за выражение; но он стоит среди выжженной местности, мрачной, волнообразной и производит глубокое впечатление своими гранитными стенами, толщиной в парижский дом, своими монастырями, колоннами, галереями, террасами,

дворами... Мы в королевских покоях, отделанных некрасивыми и слишком яркими обоями; впрочем, кабинет короля - прелесть; там есть двери с деревянными инкрустациями и с

украшениями из полированного железа и чистого золота; одна гостиная, обитая парчой, тоже прелестна. Какой контраст с комнатой Филиппа II! Этот тиран жил в голой и бедной

келье, выходящей в низкую мраморную часовню, которая, в свою очередь, сообщается с

церковью. Ему виден был из постели алтарь, и он мог в постели слушать мессу. Я не могу