стихотворения на меня было действием грома… “Куликово поле” было для

меня лейтмотивом последнего и окончательного “да” между нами». Белый

пытается обосновать свое примирение с Блоком в духе теософии, овладевшей

им с 10-х годов и толковавшейся им в связях с соловьевством, — оказывается,

годы вражды с Блоком «… соединили нас в духе»170. Принося Блоку

«… покаяние во всем том, что было…»171, Белый в своих ранних мемуарах

169 Соловьев С. М. Воспоминания об Александре Блоке — В кн.: Письма

Александра Блока, с. 33.

170 Белый Андрей. Воспоминания об А. А. Блоке. — Записки мечтателей,

1922, № 6, с. 119.

171 Письмо Андрея Белого Блоку от конца августа — начала сентября

1910 г. — Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, с. 233.

опирается на анализ финальных стихотворений цикла, устанавливая в них

аналогии с романом «Петербург», т. е. для своих антропософских и

соловьевских построений пытается использовать современные аспекты

блоковского цикла.

Нет ничего удивительного в том, что из «примирения» с Блоком на основе

такого извращенного представления о пути Блока ни у Андрея Белого, ни у

С. М. Соловьева ничего не получилось. Оба они хотели как бы вычеркнуть из

этого пути все творчество Блока революционных лет и таким образом

искусственно соединить «Стихи о Прекрасной Даме» с неверно понимаемым

циклом «На поле Куликовом». Примечателен в этом смысле следующий эпизод,

о котором рассказывает С. М. Соловьев. Пытаясь в соловьевском духе

истолковать и тесно связанные с циклом «На поле Куликовом» блоковские

«Итальянские стихи», С. М. Соловьев, тем не менее, нашел в них

«кощунственные» мотивы и поделился этим наблюдением с Блоком. «Когда я

сказал об этом Блоку, он мрачно ответил: “Так и надо. Если б я не написал

"Незнакомку" и "Балаганчик", не было бы написано и "Куликово поле" ”»172.

Самую логику, закономерность своего пути Блок не согласен подчинять

соловьевским схемам. Обобщающий итоговый цикл вел Блока не назад, к его

первой книге, но к будущему, — он оказался в дальнейшем одной из основ

крупнейшего достижения Блока — гениального третьего тома его лирики.

4

В своем дальнейшем развитии Блок уже не отступает от найденного им в

цикле «На поле Куликовом», каковы бы ни были конкретные трудности в

освоении и воплощении того или иного жизненного материала, тех или иных

духовных коллизий, которые входят в поле его художественного внимания.

Напротив, он развивает, уточняет и углубляет обретенное там, формально как

будто бы не прибегая в одном персонаже, в границах одного сознания к столь

прямым и непосредственным переходам от истории к современности. «На поле

Куликовом» в этом смысле представляет собой поэтический перевал, где

основной новый принцип, прояснивший эволюцию, выражен наиболее резко и

последовательно. Непосредственно продолжают «укладывание» нового

принципа «Итальянские стихи»; на ином материале они обнаруживают

неслучайный характер соотнесения истории и современности для создания

широкого содержательного нового качества лирического «я», открывают

существенно новые возможности для разработки поэтического образа человека.

Концепция цикла «Итальянских стихов» возникает во время путешествия

1909 г. Тут проявляется одна специфическая особенность блоковского развития.

Художественное дело Блока все время сложными, противоречивыми

соотношениями переплетается с общественной жизнью страны и личной

жизнью поэта.

172 Соловьев С. М. Воспоминания об Александре Блоке. — В кн.: Письма

Александра Блока, с. 36.

Крупнейший поэтический перелом в дооктябрьском творчестве Блока

происходит в годы реакции, все сгущавшейся после спада революционной

волны и третьеиюньского переворота. «Глухота и чернота» общественной

атмосферы в какой-то степени откладываются в творческом сознании Блока. К

1909 г. относятся также два трагически переживавшихся Блоком события

личной жизни: рождение и смерть ребенка Л. Д. Блок в начале года и смерть

отца, А. Л. Блока, в конце. Привыкший сопоставлять факты личной и «общей»

жизни, Блок воспринимал эти события и в свете исторической перспективы,

представлявшейся Блоку, как большому художнику, вполне конкретно, в смене

исторических и «реальных» поколений. «Итальянские стихи», таким образом,

появляются как бы в черной раме личных потерь и на мрачном фоне

общественной реакции. Эти обстоятельства следует учитывать не в

«извинение» Блока — художника трагической темы, но скорее для того, чтобы в

должной мере оценить патетическую мощь утверждения исторической

перспективы в самом цикле. О них надо помнить в особенности для верной

оценки высказываний Блока, связанных с возникновением «Итальянских

стихов».

Блок как бы убегал в Италию от мрачных восприятий российской

действительности и вместе с тем искал временного успокоения от трагизма

личной жизни. Более чем когда-либо Блок воспринимает личное и общее в

единстве — очень отчетливо это видно в письмах Блока, относящихся как к

самой поездке в Италию, так и к поре, непосредственно ей предшествующей:

«… пришли очень черные дни. Когда я говорю шутливо, мне ужасно не до

шуток, страшно тяжело. Думаю, что эта тревога имеет совсем не одни личные

основания» (письмо А. Н. Чеботаревской от 30 января 1909 г., VIII, 273). Важно

и исследователю видеть все это в единстве, в общем комплексе. Блок едет в

Италию с мыслями об общественном мраке, наступающем в России, о

сгущающемся трагизме личной жизни — иначе говоря, поэтическая формула

«О Русь моя! Жена моя!» и тут развивается в новом трагедийном повороте

идейно-духовной жизни Блока и определяет внутреннюю логику появления

«Итальянских стихов». Тема России как тема трагедийного единства

противоречий по-новому здесь реализуется, неотделима от «Итальянских

стихов». Существуют мемуарные свидетельства о том, что все свое творчество

Блок рассматривал в позднюю пору как посвященное этой его главной теме,

теме России: «Не я один поражен был на вечере в Тенишевском зале подбором

стихов, исключительно зловещих, и тоном голоса, сумрачным до гневности. —

“О России, о России!” — кричали ему из публики, после стихов из цикла

“Пляски смерти”. “Это все — о России”, — почти гневно отвечал он»173.

Говорить так с полным основанием Блок мог только после нахождения нового

творческого единства в цикле «На поле Куликовом», и в этом смысле

«Итальянские стихи» иначе освещают и развивают ту же единую тему.

Мысли об общественной реакции в России питают трагическую мрачность,

173 Зоргенфрей В. А. А. А. Блок. — Записки мечтателей, 1922, № 6, с. 146 –

147.

владеющую Блоком и перед поездкой в Италию, и во время самой поездки. В

письме к матери от 19 июня 1909 г. из Милана Блок пишет: «Трудно вернуться,

и как будто некуда вернуться — на таможне обворуют, в середине России

повесят или посадят в тюрьму, оскорбят, — цензура не пропустит того, что я

написал» (VIII, 288). При этом Блок признается: «Единственное место, где я

могу жить, — все-таки Россия, но ужаснее того, что в ней (по газетам и по

воспоминаниям), кажется, нет нигде» (там же). Объяснение такой трагедийной

двойственности восприятия России издалека следует искать в том едином

комплексе, в котором все это возникает. Среди писем Блока от первой половины

1909 г. есть единственные в своем роде документы по ясности выражения

общественной позиции поэта: это письма к В. В. Розанову. В них с

необычайной четкостью выражается, в качестве идейно-мировоззренческой

основы, историческая перспектива, в которой Блок видит Россию. Есть Россия,