Мучительность кризиса 1908 г. для Блока заключалась не только в том, что

приходилось бороться с воздействиями извне, но и в том, что надо было

преодолевать определенные идейные навыки и склонности и в себе самом.

Подход к действительности и современному человеку с точки зрения

трагедийно понимаемой исторической перспективы, который вырабатывался у

Блока в ходе кризиса 1908 г., в дальнейшем, несмотря на все зигзаги,

катастрофические скачки, свойственные поэту на всем протяжении его пути,

становится основным, определяющим. Для того чтобы полностью было ясно,

что речь идет о действительно определяющей для Блока мировоззренческой

посылке, необходимо здесь привести одну из формулировок проблемы,

относящихся к концу жизни поэта: «Неизвестно, наконец, в большей ли мере

определяются действия человека его личной волей, чем исторической

необходимостью. Человек во многом — раб своей эпохи, и часто судьба ведет

его туда, куда он идти не хочет…» («О девизе для театра», 1920 г., VI, 477).

Понятно, что такой резкой определенности в решении проблемы исторической

необходимости (как бы односторонне она ни звучала и на новом этапе) у Блока

нет еще в ходе кризиса, подводящего итоги его развитию в эпоху первой

русской революции. Но поиски трагедийно понимаемой исторической

перспективы составляют самую суть этого кризиса и выхода из него на новый

этап творчества.

Нахождение и творческое осознание исторической перспективы в качестве

того идейного, творческого единства, которого искал Блок, придает большую

определенность его выступлениям на тему о «народе» и «интеллигенции» в

конце 1908 г. Эти выступления опять-таки связаны с именем Горького, со

стремлением Блока выделить в современной культуре деятельность Горького

как представителя «народа», социальных низов. Усиливается, сгущается

трагедийность в самой постановке вопроса; яснее, чем прежде, Блок понимает,

что он обращается к «интеллигенции», представляющей, по его мнению,

социальные верхи старого общества, к «старой интеллигенции», находящейся в

«предсмертном сне» («Стихия и культура», декабрь 1908 г., V, 353). Больше чем

когда-либо Блок убежден теперь, что разрыв между этой «старой

интеллигенцией» и «народом» трагически непоправим. Вместе с тем Блок

говорит о «согласительной черте» («Народ и интеллигенция», ноябрь 1908 г., V,

324) между «народом» и «интеллигенцией».

Здесь сплетаются воедино сильные и слабые стороны блоковских

представлений о перспективе истории. С одной стороны, «согласительная

черта», по Блоку, означает единство исторического источника, единство

истории России, порождающей и «народ», и «интеллигенцию». Подлинная

культура создается на этой «согласительной черте», т. е. создается фактически

народом, определявшим и в прошлом развитие культуры. Тут у Блока есть свои,

не до конца осознанные и разработанные, трагические коллизии: он и в

прошлом видит в культуре представителей «народа» и «интеллигенции»:

«Ломоносов, как известно, был в свое время ненавидим и гоним ученой

коллегией… На наших глазах интеллигенция, давшая Достоевскому умереть в

нищете, относилась с явной и тайной ненавистью к Менделееву» (V, 324). Тут

ясно сказывается стремление Блока к исторической дифференциации и в старой

культуре, к связыванию и старой культуры с перспективой истории.

Основное для Блока, однако, современность, ее трагические коллизии. И

тут выступают слабости Блока: сущностью самой перспективы истории

является «музыкальный ритм», т. е. общие представления Блока об истории

носят идеалистический характер. Поэтому за единством исторической

перспективы в «согласительной черте» проступает отсутствие у Блока четких,

точных представлений о борющихся силах современности: «… вопрос о

сближении не есть вопрос отвлеченный, но практический… разрешать его надо

каким-то особым, нам еще неизвестным, путем» (V, 324).

Иначе говоря, главным вопросом является вопрос о социальном поведении,

социальной активности в обстановке крайнего обострения объективных

общественных противоречий. Прямого ответа на такой конкретный вопрос Блок

дать не в состоянии. Однако это значит также, что идея «согласительной

черты», на которой «вырастают подчас большие люди и большие дела» (V, 324),

никак не говорит о склонности Блока искать искусственные синтезы,

примиряющие общественные противоречия. Напротив, здесь речь идет о

социальном поведении, трезво учитывающем наличие трагических коллизий в

современности. Главное для Блока — понять противоречия культуры и истории

в их объективности и в их внутреннем единстве. «Мы еще не знаем в точности,

каких нам ждать событий, но в сердце нашем уже отклонилась стрелка

сейсмографа» (V, 359) — таков трагедийный итог блоковских размышлений о

противоречиях современности в связи с проблемой «народа» и

«интеллигенции». Отклоняющаяся стрелка сейсмографа говорит об

объективных грядущих социальных катастрофах; конкретные их формы Блоку

неясны, так же как неясен ему и вопрос об определенных формах поведения

сейчас. Это и есть историческая перспектива в своеобразном блоковском

истолковании: признание объективного характера противоречий, нахождение их

в прошлом, анализ трагического их обострения в современности

(производимый поэтическими, но не научно-логическими средствами) и

представление о неминуемом их взрыве в недалеком будущем.

Именно эта попытка Блока поставить вопрос об объективно-трагическом

обострении современных противоречий в форме коллизии «народа»

(социальных низов) и «интеллигенции» (культурных социальных верхов) в его

выступлениях осенью 1908 г. вызвала дружное неприятие и даже отчасти

третирование Блока со стороны представителей разных направлений

буржуазной общественности. Вот как описаны в газетной корреспонденции

прения по одному из этих выступлений Блока: «Проф. Рейснер, Б. А. Мякотин,

Филатов, Неведомский, Базаров, Акимов, Махновец и в особенности Столпнер

резко нападали и на докладчика и на реферат, презрительно обзывая его

“детским лепетом”, ненаучным, непродуманным, выбросившим за борт не

только логику, но и факты — целую яркую полосу совместной работы

интеллигенции с народом, когда не было розни, когда не только мысли, но и

кровь сливались в одно, заполняя “реку Непрядву” — символическую грань,

будто бы лежащую между интеллигенцией и народом»153.

Характерно здесь непонимание именно подтекстового единства

внутреннего противоречия в поэтической мысли, той перспективы, которая

составляет у Блока самую суть построения: «интеллигенция» и «народ»

толкуются как определенные социологические категории (что прямо

противоположно замыслу Блока), и на этом основании отрицается их «рознь»,

т. е. объективный трагизм современной ситуации, чреватой революцией.

Примечательно, что «мистические анархисты», в близости к которым обвинял

Блока Белый, полностью отрицают самую постановку вопроса об объективном

характере коллизии, — так, согласно газетным изложениям, Вяч. Иванов в этих

обсуждениях отрицал вообще трагическое расщепление общества в

современности: «… в сущности, ни народа, ни интеллигенции нет, и пора

перестать оперировать этими понятиями. Есть только отдельные люди, более

или менее думающие, более или менее развитые»154. При таком толковании

ложной и надуманной становится сама постановка вопроса о трагических

противоречиях современной жизни, ибо тот «синтез» противоречий культуры,

который предлагался Вяч. Ивановым, очевидным образом снимает возможный

драматизм жизни в либерально-постепеновской культурнической работе.