тут в необычайно остром переплетении. Читая это стихотворение, невольно

думаешь, что Блок просто осознал логически стоящую перед ним

художественную проблему и решил испытать любое — сколь бы жестким оно

ни оказалось, — но прямое решение. Едва ли так могло быть, конечно, но

стихотворение в некоторых отношениях в кругу блоковской лирики

беспримерно. Прежде всего, Блок изображает здесь свою интимную драму, то,

что было, вероятно, наиболее болезненной коллизией его личной жизни.

Драматизм отношений поэта и Л. Д. Блок находит себе здесь совокупные —

одновременно и личные и общественные — истолкования. Самоочевидным

образом здесь речь идет не о действующих лицах художественного

произведения, не о «лирических персонажах», но о реальных людях, в чьи

сложные личные отношения с непреодолимой силой вторгается социальная

жизнь, общие особенности существования современных людей. Может быть,

это полное отсутствие средостений между материалом интимной душевной

жизни и искусством, общественным и личным придает стихотворению какую-

то особенную неприятную жесткость. Конечно, стихи как стихи тут не

получились. Но, по-видимому, Блоку нужен был такого рода «порог»,

переступив который он мог несравненно более гибко, свободно, непринужденно

делать переходы между лирическим и социальным началами в стихе. Сама

жесткость стыка этих начал в «Ангеле-Хранителе» делает их не отдельными

друг от друга «темами», но разными гранями одной душевной сущности,

выступающей в стихе.

Уже начальная лирическая формула стихотворения задает основную

внутреннюю тему вещи как слитную, единую и в социальном и в личном

планах: «Люблю Тебя, Ангел-Хранитель, во мгле» — «мгла» тут означает и

мрак, горечь внутреннего состояния единичной души, и тягостное

несовершенство «общих» отношений. Соответственно двоится и образ Ангела-

Хранителя — личное чувство «светлой любви» должно рассеивать и «мглу» в

восприятии «общего», но оно само оказывается изнутри проникнутым темными

началами. Сам Ангел-Хранитель оказывается в единстве с силами социального

зла:

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

По самому прямому, явному смыслу столкновения двух этих строк получается,

что объект любви, Ангел-Хранитель, в интимном плане оберегающий от личной

«мглы», — вовсе не таков в социальных отношениях. Тема общественных

отношений в этом контексте дается как необычайно острое личное переживание

социального неравенства. Но это вполне интимное чувство разделяет любящих:

Ангелу-Хранителю нет дела до «нищих и бедных». Столь резкое «вклинивание»

социального в интимные отношения превращает всю драму личного раздора,

индивидуальной внутренней розни любящих в один из знаков большой

общественной драмы. Интимный конфликт как бы выносится «на площадь».

Конечно, в художественном плане все это действительно очень резко, почти

грубо-социологично, и может быть объяснено только крайней и осознанной

необходимостью для Блока внутреннего слияния социального и лирического

начал, полного и явного проникновения социального элемента в те драмы

личных противоречий, которые рисует Блок. В данном случае это обеспечивает

поэту беспримерно обнаженное вынесение его реальных социальных

подтекстов на самую поверхность стиха:

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и не смею убить —

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня…

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои — поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Личная тема по прямой внутренней логике переходит в упреки себе самому

в недостаточной социальной активности, в индивидуальной невозможности

примкнуть к открытым революционным действиям. «Действительно великая,

действительно мучительная, действительно переходная эпоха» здесь в самой

открытой форме оказывается временем прямых социальных столкновений, в

которых следует определить свою позицию, эпохой народной революции, в

которой герою не хватает социальной действенности. Текст сборника «Земля в

снегу», конечно, значительно цензурно смягчен по сравнению с приводившимся

выше окончательным блоковским вариантом.

Подобная прямая постановка вопроса о социальной действенности может

быть темой в единичном стихотворении, — для ряда стихов она была бы

слишком лобовой, там она может быть подтекстом, позволяющим показывать

относительно разные стороны лирического характера. Так это и окажется на

некоторое время в последующем движении Блока-поэта. Особый лирический

поворот темы социального неравенства, присутствующий в стихотворении

«Ангел-Хранитель», разработан в стихотворении «Холодный день» (сентябрь

1906 г.). Здесь опять-таки тема социального неравенства сплетается с личной,

лирической драмой, решаемой иначе, чем в «Ангеле-Хранителе»: любящие друг

друга люди одинаково охвачены скорбью и ужасом перед лицом социальной

беды, эта беда ломает их общую судьбу. Возникает подлинно лирическая

ситуация дающая возможность человечески-значительного решения:

Стараясь не запачкать платья,

Ты шла меж спящих на полу.

Но самый сон их был проклятье,

Вон там — в заплеванном углу.

Ты обернулась, заглянула

Доверчиво в мои глаза

И на щеке моей блеснула,

Скатилась пьяная слеза.

Нет! Счастье — праздная забота,

Ведь молодость давно прошла

Нам скоротает век работа.

Мне — молоток, тебе — игла.

Значительность ситуации здесь заключается в том, что социальную коллизию

не запутывает тот причастный «мгле», в смысле бесплодной общественной

реакции, женский характер, который выступает в «Ангеле-Хранителе», —

поэтому сама социальная коллизия, в виде совести, становится источником

лиризма (разумеется, в положительном, жизнеутверждающем смысле

блоковской категории лирики). Вся поэзия лирической ситуации извлекается из

совести — в ней сливаются и лица персонажей, и социальная коллизия. Лиризм

и социальность выступают в единстве, — таким образом, темы стихов о

1905 годе из «Нечаянной Радости» как бы заново возникают здесь в ином,

внутреннем, лирическом освещении.

Само по себе такое решение социальной темы по природе подобного

сюжета может быть только единичным — это не художественный принцип,

которого ищет Блок, но частный случай. Суть дела ведь в том, что такого типа

лирические характеры людей, ломающих свою жизнь от острого личного

чувства социальной несправедливости, по самой логике вещей могут быть

только единичными. Общих способов подхода к современному человеку в

поэзии подобная ситуация не может дать ни при каких обстоятельствах, — само

такое острое чувство социальной тревоги может быть какой-то краской в более

широко развертываемом лирическом характере, но не его основой Проблема

основ лирического характера по-прежнему остается проблемой, сама же такая

ситуация в общем ряду блоковских стихов неизбежно становится

повествовательной, «рассказом в стихах». Она и выступает в книге «Земля в

снегу» как рассказ в стихах, среди других повествовательных сюжетов раздела

«Мещанское житье». Принципиальное творческое значение для эволюции

Блока имеет как раз весь этот раздел в целом. Он переходный, этот раздел, его

потом, во втором томе блоковского собрания лирики, не будет, — сейчас же он

необыкновенно важен. Поиски нового лирического характера здесь выступают