«Кармен» с «Розой и Крестом» Блок подчеркнул, посвятив свою драму
Л. А. Дельмас, прототипу лирического цикла, хотя в период непосредственной
работы над драмой Блок еще не был знаком ни с этой актрисой, ни с ее
творчеством: посвящение обнаруживает линию преемственности между
героиней драмы Изорой и основным персонажем цикла «Кармен»222.
222 Возможно, что на эту преемственную связь замысла «Розы и Креста» и
«Кармен» указывает и следующее обстоятельство. На черновике, относящемся
к лету 1913 г. (следовательно, к поре до знакомства с Л. А. Дельмас),
стихотворения «Как океан меняет цвет…», открывающего цикл «Кармен»,
Попытка Блока ввести в общую совокупность своего творчества
«демократическое», «народное» начало в прямо театральных, объективных
образах «Розы и Креста» оказалась в основном несостоятельной; применение
театральности в лирике в качестве художественно обобщающего принципа,
придающего поэтическому персонажу объективную, историческую основу
(«музыкальный напор»), в цикле «Кармен» дало одну из вершин искусства
Блока. Основной персонаж цикла «Кармен» резко отличается от героини
«Заклятия огнем и мраком» прежде всего тем, что Блок не заставляет здесь, в
новом цикле, героиню «на самом деле» перевоплощаться, входить в разные
роли, демонстрировать свои различные действенные возможности, широту
своего характера. Подобные превращения в прежнем цикле были во многом
неестественны, вызывали художественное недоверие к лирическому персонажу.
Цикл «Кармен» строится тем способом подхода к большой обобщенной
ситуации, который был найден в «Итальянских стихах»: Блок не «играет»
спектакль знаменитой музыкальной драмы Бизе, потрясший его, но как бы дает
его свободное «описание». Развивая принцип открыто выявленных нескольких
планов, пластов внутри произведения на основе одной и той же сюжетной
ситуации, Блок не дает даже целостного «описания» всей ситуации, не «играет»
весь сюжет, строит цикл как бы в виде ряда воспоминаний, впечатлений от
особо поразивших «зрителя» эпизодов и граней сценического представления.
Конечно, и сам сюжет и главный персонаж драмы играют огромную роль в
смысловом целом цикла — несравненно большую, чем сюжеты картин или
сами картины в «Итальянских стихах». Музыкальный сюжет и его исполнение
как бы составляют ядро обобщения, «мифа» необычайной действенности. Но
содержательно не менее важен избранный Блоком принцип «описания»: он
вводит в действие, в его внутреннюю суть «зрителя», того, в чьем восприятии
все это живет, и, с другой стороны, — он дает возможность героине-
исполнительнице сходить со сцены, в широком смысле слова — входить в
современную жизнь. В сущности, совсем отсутствуют маски, в смысле дурной
условности: есть «стихия», воплотившаяся в большом явлении искусства, и
есть человек, носитель этой стихии, сходящий иногда со сцены и
обнаруживающий свое современное человеческое лицо, не совсем совпадающее
с тем, каким оно предстает на сцене, в художественном обобщении. Едва ли во
всем лирическом творчестве Блока есть стихи, где так естественно совпадали
бы «лицо» и «маска» и так органичны были бы, с другой стороны, их
отграничения. «Театр» становится жизнью, жизнь являет свою «стихийную»,
«музыкальную» сущность. Драматизм всего происходящего — именно в том,
что «стихия» живет в человеке, в художнике, но он сам, носитель этой большой
«народной» основы жизни, может не знать об этом, и потому владеющая
имеется такая (очевидно, более поздняя, возможно — 1914 г.) запись Блока: «До
той молоденькой испанки мне нет уже больше никакого дела» (Рукописный
отдел ИРЛИ, ф. 654, оп. 1, ед. хр. 61; автограф неоднократно
воспроизводился — см. III, 288). Запись сделана под рисунком, изображающим
Л. А. Дельмас.
человеком стихия подчас оказывается грозной, зловещей:
Но как ночною тьмой сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит порой ужасным,
И золото кудрей — червонно-красным,
И голос — рокотом забытых бурь.
(«Есть демон утра Дымно-светел он…»)
При таком решении основного образа еще менее способен полностью
отождествиться с трагическим героем музыкального представления
«наблюдатель», «зритель», тот, сквозь чье восприятие передается эта
мифологически обобщенная ситуация. Вместе с тем его восприятие вовсе не
есть восприятие «постороннего лица», и роль его в сюжете цикла отчасти
подобна роли Хосе: его с неудержимой силой влечет «стихийная»,
демократическая сущность Кармен; однако он остается при этом самим
собой — поэтом, художником, понимающим, осознающим, что его влечет и в
чем сила развертывающейся перед ним народной трагедии. Не надевая маски
Хосе, он органически входит в драму:
Он вспоминает дни весны,
Он средь бушующих созвучий
Глядит на стан ее певучий
И видит творческие сны.
(«Среди поклонников Кармен…»)
Получается так, что именно в «стихийной», народной, демократической теме
находит Блок-лирик наиболее точное и глубокое воплощение трагедийной
концепции «нераздельности и неслиянности» общественно-исторических
противоречий современности. Концепция «страшного мира» наиболее
органически становится предметом лирической трагедии в цикле «Кармен».
Сходя со сцены, исполнительница роли Кармен, стихийно-народной героини,
обнаруживает драматизм современной женщины, одной из участниц «вереницы
душ» «страшного мира», не переставая быть в то же время носительницей
«общих», «мировых» начал:
Здесь — страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную — постичь ее нет сил.
Там — дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.
Но таким же трагедийным персонажем современности, причастным к большой
народной драме и одновременно отмеченным проклятием отторжения,
отдельности от «стихии», свойственным «страшному миру», оказывается и
лирический персонаж — поклонник Кармен:
И в зареве его — твоя безумна младость…
Все — музыка и свет: нет счастья, нет измен…
Мелодией одной звучат печаль и радость…
Но я люблю тебя, я сам такой, Кармен.
(«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь»)
Введение цикла «Кармен» в композицию третьего тома, вместо ранних
циклов, неорганичных здесь, перекидывает мостик от концепции «Страшного
мира» к основному пункту, идейному зерну всего построения — к циклу «На
поле Куликовом». Однако для полной закономерности внутренних переходов в
композиции книги такой мостик еще недостаточен. Весь опыт Блока
переломных лет, готовивший его творчество 10-х годов, «задавал» на будущее
не только тему «стихии», «народа», но и тему «культуры», «интеллигенции», и
только во взаимосвязанности, во взаимопереходах этих двух начал возникала
историческая перспектива, связь «прошедшего» и «будущего». Концепция
современной городской жизни в ее трагических противоречиях, каковой
является «Страшный мир», в особенности нуждалась, для полной органичности
переходов, в теме социальной активности, осознанного отвержения
«прошедшего» и столь же осознанного устремления к «будущему». И тут
обнаруживается наиболее важное, значимое обстоятельство во всей истории
блоковской трилогии лирики. В окончательной композиции третьего тома
осознанная социальная активность в отрицании прошлого и утверждении
необходимости перехода к будущему сконцентрирована в разделе-цикле
«Ямбы», следующем за разделами «Страшный мир» и «Возмездие». В
композиции книги «Ямбы» образуют как бы гребень ритмической волны,
идущей от «Страшного мира» через промежуточные разделы и цикл «Кармен» к