Со слезами на глазах Аракчеев бросился в ноги Николаю.
- Ну-ну, старина, - приподнял его Николай.
- Ваше величество, вся Россия ждёт перемен. Казна пуста, народ ропщет под тяжестью налогов, враги подняли голову…
Вошедший дежурный офицер щёлкнул каблуками.
- Ваше величество, представители сословий собрались, дабы приветствовать вас.
- Пусть войдут,- Николай поспешил к трону. Аракчеев встал о правую руку императора.
Зазвучали трубы. Большие до потолка золотые двери, открыли лакеи в красных кафтанах и белых перчатках. Толпа духовенства, купечества, крестьян, дворян, придворных вошла в зал.
- Новый царь!
-Верой и правдой будем!
- Молод!
-Купечество с вами, ваше величество!
- Красавец!- прокатилось по залу.
- Его величество император всея Великой, Белой и Малой Руси, великий князь Польский и Финский… Николай Первый!- провозгласил дежурный офицер.
Николай встал, величественно пошёл по центру зала между рядами представителей сословий. Царь протягивал руку, руку целовали. Николай остановился у стоявшего в первых рядах высшего духовенства Фотия, вяло протянул кисть в жёлтой лайковой перчатке. Фотий поцеловал руку Николая.
- Архимандрит, - обратился Николай.
- Митрополит, - вежливо поправил Фотий.
- С сегодняшнего дня только архимандрит,- улыбнулся Николай.- Ведь я как царь как глава церкви… Когда я смотрю на вас, архимандрит, мне постоянно кажется, что мы уже где-то встречались при весьма странных обстоятельствах…
* * *
Усатый щекастый жандарм втолкнул Александра в общую камеру:
-Ну, господа арестанты, принимайте новенького! Задержан за бродяжничество…
Споткнувшись за подставленную арестантом ногу, бывший царь Александр растянулся на заплеванном каменном полу. Одежда на нём изорвалась, на рукавах из-под треснувшей рясы торчали острые углы локтей, оборванные края платья открывали бледные волосатые голени, чуть прикрытые нечистыми онучами, ветхая поддёвка покрылась богатой сетью дыр на груди и спине. Остатки шапки запутались в свалявшихся разросшихся волосах, заражённых колтуном и вшами. Густая борода носила следы вчерашних щей и теперешнего дождя. Клюка утерялась, а вещмешок многократно и бесполезно латался.
Взрыв хриплого хохота сопровождал падение Александра. Приподнявшись и сев на пол, Александр с любопытством и страхом рассматривал собравшихся вокруг него арестантов. Те с не меньшим интересом уставились на него. Все арестанты одеты были примерно одинаково: просторные некрашеные льняные порты, почерневшие от временем, бывшие некогда белыми полотняные рубахи с пришитыми спереди и сзади красными ромбами в виде тех, что на карте бубен.
Старшой, здоровенный рыжий детина, с жёлтой паклей волос на голове, с сально-мясистой лепешкой вместо лица, наклонился над Александром, дыхнул на него прокисшей рыбой и луком.
- Вот те и новенький! – двумя пальцами зацепив за поддеву, Старшой легко подтянул к себе Александра.
- Вот те на… новенький» бродяжка! Взят за бродяжничество, слышь, - обступили Александра другие арестанты, очень похожие оспенными рытвинами щёк, щербистостью зубов, сиплостью прокуренных голосов, широкими пигментированными скулами и приплюснутыми картошкой сизыми носами на Старшого, отличаясь лишь большей щуплостью форм.
- Божий странник я, братья-арестанты, - попытался объяснить Александр. Против воли в окружении десятка полтора разбойничьих рож, спустившихся с нар и обступивших его, он заговорил испытывающее, заискивающе. – Хожу по стогнам российским, исповедую слово Христа, питаюсь. Кто что подаст… Господи! Не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе твоём наказывай меня…- запел Александр.
- Божья коровка! – хмыкнул молодой лысоватый парень, но стоявший рядом длинный жердевидный арестант остановил его – Старшой ещё не сказал своего веского слова.
Арестанты глядели на Александра, как на заморское диво в зверинце. По-видимому, камера пополнялась не часто. Отсутствие каких-либо значительных интересов делало новоприбывшего предметом долгоиграющего интереса. Арестанты с жадностью любознательности ждали от Старшого определения судьбы новичка.
- Косой!- позвал Старшой одного из арестантов, вертлявого колченогого парня с выбитым глазом.- А посмотри, Косой, глаза у бродяжки белёсые?
Косой поглядел, дыхнув на Александра махрой и гнилым луком.
- Белёсые, Старшой…
- То-то я и гляжу, что белёсые,- протянул Старшой.- А белёсые глаза у кого бывают, Косой?
-Не знаю, - Косой зашмыгал носом, зачесался.
-Ну! – Старшой вывернул Косому руку.- У кого глаза белёсые?
- У пидарасов…- сказал Косой.
-Правильно. По глазам его белёсым вижу, бродяжка-то пидарас!- сказал Старшой.- Белёсость верный знак.
- Так что ж это, братцы?!- забеспокоился, затравленно озираясь Александр, страх его перед арестантами становился всё более животным. – Я же по-божескому, по-человечески… Я греха никому не творил… Я ж, ежели по правой щеке ударят, левую подставлю…
- А я тебя оп обеим ухам бить стану… по обеим. И справа, и слева торцану! – сказал Старшой.
Окружавшие его арестанты смеялись каждой шутке Старшого, смех их походил на ржание лошадей, смешанное с поросячьим визгом.
- Что же вы, не христиане?!- спрашивал Александр.
-А пидарасы христиане?- ехидствовал Старшой.
- Да не белёсые глаза у него, не бёлёсые, а синие,- вступился за Александра молодой хлипкий арестант.
- Смотри, как бы у тебя самого они белёсыми не оказались! – пригрозил Старшой. – Пидарас бродяжка, Робята! Опускай!
С воплями «Опускай!» арестанты навалились на жалостливо ползавшего на коленях Александра:
- Христом Богом молю! Ни за что ведь! Я же вам ничего не сделал!
- Ещё б ты мне че-нибудь сделал! – сказал Старшой, загибая Александра.
Около параши находилась заблёванная железная перегородка, отделявшая сортир , через неё и перекинули Александра. Четверо держали навытяжку руки, четверо ноги. Развязавший мотню Старшой, пошёл насиловать первым.
- Как назовём-то?
- Светкой. Пётр- Катька, а этот будет Светкой.
- Старшой говорит, глаза у него белёсые. А у кого белёсые – пидарас.
- А у Петра зелёные тогда были…
- Жопа-то мягкая, неработящая…- переговаривались арестанты.
Когда Александра насиловали, он плакал, извивался червяком, причитал:
-Ребята, да что вы нехристи?! Нерусские что ли?!
Ослабнув, он перешёл в истерику и, рыдая, хохоча, дергаясь всем телом, заорал:
- Я же – царь, сукины дети! русский царь! Как стоишь, сволочь! Русский царь я, Александр Павлович Романов!
Александр почувствовал, что его отпустили. Он бессильно свалился на пол.
- Грех, братцы, больного трогать… дурак, он ребята…
- Говорили, крестясь, смотря на него, арестанты
- С головой у него…Дурак!...- подтвердил Старшой.
- Грех, дурака-то…дурак! Дурак!- неслось от арестанта к арестанту.
* * *
Анна Истомина и кордебалет Загородного театра танцевали анданте из балета Люлли «Триумф Любви» Действие происходило в гостиной Трубецких. Здесь на ярко освещённой многочисленными свечами импровизированной площадке и позволили играть артистам. Звучал оркестр из восьми музыкантов. Белой бабочкой летала Истомина, её партнеры – мужчины танцевали в синих с позолотой костюмах. В полутёмном зале расположились зрители – человеку двадцать заговорщиков, те же, что и были прежде, присутствовали и новые лица; в военной форме в свитском.
Когда сцена кончилась, и слуги принесли ещё свечей, чтобы осветить зал, хозяйка дома Екатерина Трубецкая в блестящем вечернем платье, строго подчёркивающем её прямую фигуру, венчавшуюся прической а-ля Бабетта, приподнялась с кресел.
