- Ты же вызвала « скорую помощь», на которой приехал тот врач, что и убил брата своим уколом.
- Врач не знал, что мой сын пьян.
- Тогда он не врач, а дурак! Он мог, по крайней мере знать, что аминазин с алкоголем не смешивается.
- Это гипертония… - начала мать, голос её осёкся; Валерий со всего размаха ударил дочь по лицу:
- Заткнитесь вы все!!
Валерий пошёл к машине. В кресле пассажира его ждал Дик.
- Что там за крики? – спросил он.
- Русская вендетта, - пояснил Валерий. – Поехали к «тамбовским».
Густая промозглая ночь спустилась на город. Тротуары пустели, транспортная суета замирала. Осколок луны вынырнул из-за туч, высветил одинокую фигуру, идущую по Литейному.
Софья сознавала, что внушает подозрение, любой околоточный может остановить её, и тогда беды не избежать. Приходилось лихорадочно думать о приюте. Прошло изрядно времени с момента покушения, Рысаков или Геля могли дать показания. Если так, жандармам раздали её карточки, и идти в освещённое многолюдное место равносильно самоубийству. Пришлось отказаться от мысли пойти на вокзал и уехать куда-нибудь, скажем, в Москву, на Урал, на Кавказ, в Псков или Варшаву. Спрятаться в парадной и переждать ночь, тоже не дело. Не факт, что не заметят жильцы, прислуга, консьерж, и тогда дело плохо. У неё есть браунинг и шесть патронов, длительную перестрелку она не выдержит, бежать в длинной юбке не удобно, последнюю пулю придётся оставить себе. И во что она превратиться внешне, если на корточках проведёт ночь в парадной, на чердаке, в подвале? На следующий день по пришедшему в негодность туалету, мятой прическе, неумытому неухоженному лицу её примут за падшую женщину. Вдруг её осенило. Да, да, да, падшая женщина. Вот под кого ей необходимо замаскироваться. Испорченная дворянским воспитанием она полагала, что женщиной из общества быть сложно, опять же языки, манеры надо знать, музицировать, а падшей куда проще. Одно слово чего стоит. Нужно пасть. Подобно заряженной частице с одного уровня перейти на другой, ниже, упроститься, забыть условности, а не чему-то научиться. Из активной стать пассивной, отдать тело на поругание, пусть, оно всё равно принадлежит Движению. Её душа или то, что как материалистка, она полагала вместо неё, функция матери, останется нетронутой. Избегнув опасности, обретя спасение, она продолжит борьбу. Софья подошла к тому месту тротуара, что называют панелью, и довольно долго стояла там, ожидая, что какой-нибудь подъехавший экипаж или извозчик подхватит её и отвезёт в уютное натопленное место, где она сможет поесть, выспаться, отдохнуть, принять ванную или душ, и заработать ещё денег, у неё были, но лишние не помешают. Даже ей, профессиональной революционерке, принять решение продать себя, переспать с первым выбравшим её мужчиной, давалось не легко. Обдуваемая промозглым ветерком, забрызгиваемая мелким дождём и грязью проносившихся экипажей, она ёжилась в промокшей насквозь дохе, на лице её блуждала напряжённая отчаянная улыбка, рука сжимала ледяную сталь браунинга. Она полагала, что надо улыбаться и улыбалась, но кареты, пролётки и ландо проносились мимо не останавливаясь. А она улыбалась, выставляла обтянутую юбкой ногу и ненавидела сытых царских сатрапов, мерещившихся ей за тёмными стёклами экипажей. Никто не останавливался, зато на противоположной стороне улицы появился человек в штатском, в котелке и с тросточкой, и ненавязчиво, что-то жуя, наблюдал за ней. Сначала она приняла его за потенциального клиента, но потом её словно заморозила мысль, что это шпик, выследивший её. Она несколько минут стояла без движения. Человек на противоположной стороне ничего не предпринимал. Он смотрел на неё и грыз семечки, Софья подняла руку и сделала вид, что ловит извозчика. Как бы убедившись в бесполезности найти свободную карету, она опустила руку и с деланной целью снова пошла по улице.
Огромная светящаяся вывеска «Весёлое заведение баронессы Элизабет фон Гроденберг» всплыло и запылало прямо перед её глазами.
Сморщенная, как печёное яблоко старуха, в парике цвета Навваринской победы, сидя на стуле за столом с самоваром, отхлёбывала чай, запах которого изрядно перебивался густым ароматом рома, и допрашивала стоявшую перед ней Софью.
- Ну и что ты умеешь?
Софья молчала, краснела, румянец стыда сменялся пламенем гнева, жегшим до корней волос.
- Ты не будешь рассказывать мне сказки, что никогда не спала с мужчиной и не знаешь, что это такое? – старуха перехватила жилистой рукой в митенках горячий подстаканник. – Что молчишь? Не хочешь работать у меня – достопочтенной баронессы Элизабет фон Гроденберг!.. Что язык проглотила? Я тебя суда не звала. А если намылилась поступить в благородное заведение, то потрудись отвечать на вопросы.
- Принесла рекомендации?
- Какие рекомендации?
- Что работала в подобных заведениях Вены, Парижа или Москвы. Без подобных рекомендаций не берём.
- Я не захватила с собой подобных рекомендаций, - уклончиво отвечала Софья. – Я не знала, что потребуются рекомендации.
- Милочка, у меня конкурс шесть человек на место… Есть справка от врача?
- Нет.
- Ты что прямо с улицы ко мне ввалилась? – старуха откинулась на стуле. Надела, взяв со стола пенсне на шнурке, водрузила на горбатый нос и две минуты с гротескным изумлением рассматривала Софью. Но совершенная внешность её с большими ясными глазами, чувственным ртом, развитыми бёдрами и узкой талией, произвели на неё известное впечатление, и она решила продолжить расспрос. Не часто в заведение баронессы обращались в поисках работы дамы благородных кровей. Софья ничего не говорила о своём происхождении, но старуха почувствовала, что у кандидатки на поступление в заведение имеется редкий дар, способный привлечь определённую публику, хотя большинство посетителей предпочитали скорее опускаться в удовольствиях, чем подниматься.
- И что ты умеешь делать?
- Я готова… спать.
- Как спать? Так – хр-хр-хр, - старуха изобразила спящего человека. Она захлебнулась от смеха и вставная челюсть чуть не упала в стакан. - Ладно, иди под… - помойся, потом поговорим, - сжалилась старуха, глядя на дрожащую от холода и унижения Софью. Сделав большой глоток чая, баронесса позвонила в колокольчик.
Вошли две одинаково одетые служанки, обе в красных платьицах, синих чулках и посыпанных бисером кокошниках, одна брюнетка, другая – русая. Брюнетка повела Софью в ванную, а русая выкатила из-за ширмы инвалидное кресло, с массой предосторожностей перевела туда баронессу, усадила, накрыла клетчатым пледом. Старуха нажала зелёную резиновую грушу, соединённую с бронзовым рожком. Рожок издал протяжный ноющий звук, напоминающий те, что производят карпатские трембиты. Сей знак означал, что наступила пора объезда владений, проверки чистоты комнат, туалетов и внешнего вида сотрудниц. Перерыв заканчивался и через сорок минут заведение открывалось на вечер, последний продолжался до утра. По красному с золотыми шнурами ковру; устилавшему паркетный пол, старуху везли по коридору, куда выходили комнаты. Подъезжая к комнате, баронесса трубила в рожок, дверь открывалась и показывала себя сотрудница. Вид ей следовало иметь бодрый, улыбку милую и широкую, рапортовать о готовности к труду и здоровье в свободной манере, о проблемах и пожеланиях высказываться ненавязчиво без нажима. Старуха интересовалась делами наперсниц, их привязанностями, семьёй, если таковая была, желаниями обновить гардероб, переменить комнату или уйти в отпуск, график его, как и кривые месячных, вывешивались в коридоре на видном месте. Баронесса, женщина образованная, посвящавшая свободное от работы время не только разбору ссор и интриг воспитанниц, но и чтению, как любовных романов, так и утопистов, установила в заведении некую коммуну, провозвестник будущего. « Девочки» за труды не получали ничего, клиенты проплачивали в кассе, на которой не доверяя ни кому сидела сама хозяйка. Отказавшись от зла в виде ничего не значащих кредитных бумажек, курс которых как в доказательство постоянно падал, баронесса солидарно с предложениями лучших умов планеты открывала сотрудницам возможность получения множества бесплатных услуг и удовольствий. « Девочки» бесплатно четыре раза в день ели, при чём на каждую позицию, будь то первое, второе или третье, выставлялся ассортимент из двух-трёх вариантов. Пробу снимал врач, прикреплённый к заведению, ему баронесса тоже не хотела платить, но после закатанной истерики, угроз уйти, отказа вместо денег принимать любовь сотрудниц, что как справедливо отметила Элизабет фон Гроденберг, тоже стоило не мало, она вынуждена стала платить врачу тайно, чтобы не портить сотрудниц. Девочки бесплатно получали медицинскую помощь доктора, бесплатно баронесса читала им по вторникам лекции, содержащие основы гигиенических и социально-утопических знаний, проще – как не забеременеть и почему вредны деньги. Бесплатно они проживали, скрывались от полиции, мылись, без их затрат фон Гроденберг их одевала, считаясь с внешностью и всегда справляясь о вкусах, которые к сожалению, нередко у девочек отсутствовали. Деньги выдавались, исключительно при расчётах, уходе из заведения, при этом нередко наблюдались скандалы, доходившие до рукоприкладства с тасканием за волосы. В подобных случаях вызывался околоточный, неизменно встававший на сторону баронессы. Понятно, что выбрать подобную жизнь могли лишь девушки отчаянные. Контингент баронессы составляли скрывавшиеся от правосудия воровки, мошенницы, попрошайки, детоубийцы, сироты, отставленные содержанки, не нашедшие места, потерянные или просто неумные. Оценив Софью, баронесса поняла, что и та явилась в весёлый дом не просто так.
