Гена махнул рукой одному охраннику, стоящему у входа, подмигнул второму, торчавшему этажом выше, и спокойно миновал два металлоискателя, через которые проходил каждый из посетителей (сейчас они, по приказу самого Комара, были отключены и поэтому не встретили «хозяина» и его «беретту», вкупе с «ТТ», веселым предательским звоном).
В холле перед кабинетом, некогда принадлежавшим Грибу, Комара уже ждали. К своему неудовольствию, Гена отметил, что гостей оказалось больше, чем он предполагал. Кроме Демы (крепкого сорокалетнего бандита, способного и череп раскроить ударом кулака, и финансовую отчетность составить — на все руки был мастером этот Дема, прибывший в Питер из Владивостока и заботливо подобранный Грибом) в холле находилось еще четверо.
Иван Федорович — бухгалтер, без него, само собой, ни один вопрос не решить. Тем более такой принципиальный, какой рассматривался сегодня. Двое его телохранителей — тоже понятно, их можно было ожидать. Но еще толкался возле пожарной лестницы невзрачный мужичок в кепочке (которую он никогда, сколько помнил его Комар, не снимал).
Невзрачный-то он, конечно, невзрачный, однако Комар не знал никого на земле, кто бы лучше этого мужичка владел ножом. Да и не только ножом. Казалось, не было такого вида холодного оружия, с которым не управился бы Григорий Васильевич. Так уважительно называли все, включая покойного Гриба, этого человечка, ростом и комплекцией напоминающего скорее подростка с признаками дистрофии, чем отчаянного бандита, просидевшего за «колючкой» около пятнадцати годков.
«А этот-то что здесь делает? Спелись они уже, что ли?» — с раздражением подумал Комар. О том, чтобы провалить сегодняшнюю операцию, не могло быть и речи: охранники в офисе были предупреждены, секретарша — тоже, основная ударная сила — Коля Смирнов — никогда не вызывал у Гены сомнений.
Конечно, на всякий случай, люди Комара в течение последнего месяца следили за Колей, прослушивая телефон и не выпуская его самого из поля зрения ни на минуту. Ни в каких подозрительных контактах он замечен не был. Как и обычно, в последнее время сидел дома, и даже по телефону ни с кем не разговаривал. Место сегодняшней акции тоже готовил правильно: никому, разумеется, об этом не сообщал. Ребята Комара проверили: отследили каждый шаг Смирнова — не подаст ли он кому какого-нибудь условного знака или весточки какой? Не подал…
— Извините за опоздание! — весело приветствовал Гена ожидавшую его компанию. — Столько дел навалилось — все разом не разгрести.
— Нехорошо, Комар, заставлять людей себя ждать. Чай, не чужие — свои. Чего же ты наше время не бережешь? — Иван Федорович неодобрительно покачал головой.
Он мог себе позволить упреки в адрес Комара — один из немногих в команде Боровикова. Иван Федорович Липский был не просто уважаемым человеком, а одним из «вершителей судеб», одним из тех «полубогов», которые отдавали приказы. Их никогда и в глаза не видел никто из низовых работников, и о них в организации лишь ходили многочисленные слухи и легенды.
— Иван Федорович! — решив не извиняться еще раз, дабы не ломать дальше и без того очевидную для всех комедию, произнес Комар. — Вы проходите в кабинет, там и поговорим. Прошу всех, господа, прошу, прошу!
Он привычно быстро отпер сложный замок и распахнул дверь, пропуская гостей вперед.
Когда все вошли. Комар шагнул вслед за ними — и запер дверь кабинета изнутри.
— Ну, давай, Гена, рассказывай, какие твои планы.
Иван Федорович расположился на диване. Он сидел, закинув ногу на ногу: между краем коротковатых брючин и верхом коротковатых носков выделялись бледные, поросшие черными волосами, жирные икры.
— Насчет чего это вы, Иван Федорович? — Гена уселся за стол Гриба.
Впервые, демонстративно и уверенно, он занял место Хозяина. Ему, по большому счету, было наплевать, на каком стуле сидеть — хоть на этом, хоть на другом, хоть на диване или в кресле для гостей. Но важен был жест! Важно показать, что он не только намеревается стать хозяином, но и фактически уже стал таковым. А они должны теперь либо принять этот факт и смириться с ним, либо…
Впрочем — что за «либо»? Участь, по крайней мере, троих из них была предопределена.
— Насчет чего? Чтой-то ты. Гена, непонятливый стал. На тебя не похоже.
— Может быть. Стрессы, знаете ли. Последствия душевных переживаний. Психологические травмы. То да се.
Он заметил, что Григорий Васильевич, так и не снявший кепочки (как, собственно, и плаща), сместился к двери, ведущей в коридор. Незаметно сместился, не шагая, а словно скользя по паркету кабинета.
— Ты мозги не пудри, Комар, — вмешался в диалог Дема. — Что ты придуриваешься? Не понимаешь, для чего мы пришли?
— Отчего же? Власть делить, судя по всему.
— Правильно, — Дема важно кивнул.
«Боже, как достали эти его рабоче-крестьянские замашки! Провинция — она и есть провинция. Хоть ты певец, хоть ты бандит, — все одно: деревня!..»
— Правильно, — повторил Дема. — Только не делить, а утвердить. Понять, кто у нас теперь главный.
— И кто же это, по-твоему? — улыбнувшись спросил Комар.
Дема потоптался на месте, сунул руки в карманы, снова вытащил.
— Говори, говори, не стесняйся. Все свои ведь… Как мне кажется! — ехидно улыбнувшись, с нажимом произнес Комар.
— Братва недовольна, — пробормотал Дема и, резко подняв голову, взглянул Комару прямо в глаза.
— Кем? — удивленно поднял брови Комар. — Кем недовольна? Надо разобраться! Кто это шалит у нас? Нехорошо…
— Кончай, Гена, — прервал его Дема как-то устало. — Кончай. Ты же все понимаешь. Тобой недовольна.
Комар ни на мгновение не упускал из поля зрения Григория Васильевича и заметил краем глаза, что тот как-то весь подобрался.
«Это уже нехорошо! — мелькнула у Гены быстрая мысль. — Похоже, пора форсировать события. А то еще, чего доброго, они первыми меня замочат. С них станется».
Он хотел было уже попросить Дему подойти поближе, чтобы открыть «огневую линию» для Коли, который должен был начать с Ивана Федоровича, столь удачно расположившегося на диване и являвшегося идеальной мишенью… (Двух его остолопов-охранников Комар в расчет не брал, с Демой тоже разобраться можно, а вот Григорий Васильевич — это, конечно, фрукт еще тот!) Но бухгалтер неожиданно взял инициативу в свои руки, встал с дивана и прошелся по комнате, разрушая всю мизансцену.
— Вот что, Гена, — сказал Иван Федорович. — Давай говорить серьезно. Ты ни хрена в бумагах не понимаешь. Деловая хватка у тебя есть — это да. Но сейчас время стволов и удавок кончается.
— Я бы так не сказал, Иван Федорович, — возразил Комар. — А что, не из-за этого ли мы здесь собрались — по такому интересному поводу?
— Из-за этого, из-за этого… — примирительно произнес бухгалтер. — Давай, Гена, как люди поговорим. У меня складывается такое впечатление, что ты, вообще-то, уже все для себя решил.
— Отчасти. Только отчасти, Иван Федорович.
— И что же, позволь узнать?
— Я решил, что нам нужно менять ориентацию.
Дема, торчавший у окна, фыркнул.
— Это что имеется в виду? — пробурчал он. — Ты про себя, что ли? За всю братву только не говори, ладно? А то и так тебя уже считают не очень… Правильным! — нашел он нужное слово.
Комар проигнорировал замечание Демы, пристально наблюдая за бухгалтером и стараясь не упускать из виду Григория Васильевича.
— Сменить ориентацию, по моему мнению, значит, подойти к проблеме глобально. Вот ты, Иван Федорович, чем хочешь заниматься?
— А как ты думаешь?
— Мне кажется, что ты претендуешь на вот это кресло… — Гена, махнул рукой на то место, которое много лет подряд занимал Гриб. — Так?
Бухгалтер молчал.
— Молчишь? А что ты можешь делать — кроме как счета перекидывать из одного банка в другой? А? С братвой разбираться умеешь? Вопросы решать? С людьми договариваться? С политиками болтать? Ты хоть в курсе того, что сейчас в Питере делается? Про выборы слышал что-нибудь?..
