— То есть Бог! — рассмеялся старший. — Так я и знал. Разумные обитатели планеты, вероятно, еще не все вышли из стадии религиозного сознания.

“Голгофа, мое распятие…” — голова Иисуса полнилась гулом, мысли путались.

— К тому же, — подсказал кто-то из сидящих в лаборатории, — аборигены планеты обладают не очень устойчивой психикой. Они слишком эмоциональны.

— Да, эмоциональность тоже сыграла роль, — согласился молодой ученый. — Наш зонд, этот клубок высокоорганизованной, но мертвой структуры воплотился в живой организм. Совершил как бы прыжок из небытия. Получив неожиданный дар — жизнь, не имеющую корней в органической истории планеты, наш сапиенс от радости бытия ошалел…

Словечко “ошалел” подействовало на Иисуса как удар. Верно, отметил он, грубовато, но верно…

Иисус чувствовал, что сознание его, оглушенное увиденным и услышанным, начинает погружаться в какую-то мглу. Призрачное пребывание Иисуса в том, “потустороннем” мире будто таяло, его тень на экране рассасывалась…

В это время старший случайно взглянул на экран, и седые брови его подскочили вверх.

— Я вижу на экране позитронную вибрацию. Уж не нащупал ли универсал, — старший добродушно усмехнулся. — Не отыскал ли он нашего ускользнувшего из-под контроля Бога?

Молодой ученый живо повернулся лицом к экрану и воскликнул:

— Так это же сеанс связи! Связь!.. Пока зыбкая. Он слышит и видит нас… Он понимает!

На этом все оборвалось. Черная завеса упала, скрыв “потусторонний” мир. Иисус потерял сознание.

Очнулся глубокой ночью. Страшно оставаться в непроницаемой тьме, напоминающей черное небытие, из которого он якобы возник. Иисус разжег костер и просидел перед ним до рассвета.

О многом передумал Иисус за ночь. В его волосы вплелись первые серебряные нити. Нелегко было расставаться с ослепительной идеей Бога. В конце концов он расстался с ней без особого сожаления. Бог стал атеистом.

“Так вот она, Голгофа, рационалистическое распятие, — с каким-то мстительным наслаждением думал Иисус. — Так мне и надо. Зарвавшийся мальчишка, ошалевший от радости земного бытия и всемогущества”.

Дальше его ждали еще более горькие муки — своего рода нравственная Голгофа. Сейчас, когда Иисус все знал и когда восстановился луч связи, он способен вернуться. Стоило лишь мысленно пожелать. Но нет, просто так уйти в свою “божественную трансценденцию” Иисус уже не мог. Это походило бы на трусливое бегство нашкодившего школьника. Он, инопланетный пришелец, вжился в земного человека, стал сыном Земли. Он любил Землю как свою родину и сейчас чувствовал тяжкую ношу моральной ответственности перед человечеством за все, что он натворил. “Заварил кашу”, — с едкой горечью вспомнил Иисус слова Саврасова. Метко сказано. Всю эту нелепую историю со вторым пришествием надо как-то достойно и вразумительно завершить.

Но как? Лучше всего вновь явиться народу, сбросив шутовское обличие Бога. Явиться, так сказать, с повинной. Пророчество Саврасова, быть может чисто случайное, сбывалось. Но прийти надо сначала к одному человеку.

Тяжко, невыносимо стыдно было это сделать. Весь день Иисус боролся с собой. Он то сидел у костра, пошевеливая угли, то стоял у шумящего горного потока. Покоя нигде не находил.

Поздним осенним вечером, когда на улицах Москвы гулял пронизывающий северный ветер с первыми хлопьями снега, в квартире Саврасова зазвенел звонок. Жена Саврасова открыла дверь и отступила назад. Перед ней стоял, зябко кутаясь во что-то похожее на синий плащ, странный человек, обутый в сандалии на босую ногу. Опомнившись, она крикнула в полуотворенную дверь, из которой лился в прихожую зеленый свет:

— Толя! Это, кажется, к тебе.,

В прихожую вышел Саврасов и, по-видимому, не очень удивился.

— Рад. Очень рад, дорогой товарищ, — приветливо улыбнулся он и осторожно спросил: — Бог?

И без того подавленный, гость при слове “Бог” поморщился и поник.

“Нет, тут не шутовская трагедия непризнанного мессии”, — с сочувствием и надеждой на взаимопонимание подумал Саврасов.

— Извините, дорогой, за непродуманное обращение, — виновато сказал он и участливо спросил: — Трудно?

— Да, — прошептал Иисус. — Стыдно…

— А чего стыдитесь? Того, что прошлись Богом по грешной Земле?

Иисус понуро кивнул головой.

— Боже мой! — весело воскликнул Саврасов. — Да тут и стыдиться нечего. Если вдуматься, то были вы в общем довольно правильным Богом.

Гость с благодарностью взглянул на хозяина.

— То же самое, но иными словами сказал мне Луиджи Мелини, — гость скупо улыбнулся. — Он сказал, что я безбожник.

— И он прав. Что же мы стоим? Проходите и будьте как дома. Думаю, надоело скитаться.

В рабочем кабинете Саврасова Иисус осмотрелся, и настроение его поднялось. Вид полок, до отказа набитых книгами, как и природные ландшафты, всегда производил на него отрадное впечатление.

Саврасов выдвинул на середину кабинета журнальный столик и поставил перед ним два стула.

— Садись. Извини, что обращаюсь на “ты”. Но мы вроде давно знакомы. Нам есть о чем поговорить.

— Надо сначала сменить балаганный наряд, — с кривой усмешкой возразил гость. — Я пришел в нем, чтобы меня здесь узнали.

— Ничего нет проще. Пожалуй, любой мой костюм подойдет.

Но гость открыл свой голубой саквояж и сказал:

— У меня здесь есть костюм и все необходимое, кроме ножниц, чтобы срезать бороду, и хорошей электробритвы. Конечно, переодеться, побриться я мог бы мгновенно, с помощью пространственно-временных перестановок. Но так приятно все делать самому, усилиями мышц. Где у вас туалетная комната?

Пока гость брился, принимал ванну и переодевался, Саврасов с усмешкой размышлял: пьет бог или нет? Решив, что для такой встречи не грешно пропустить по рюмке, он поставил на столик бутылку коньяка и закуску.

Появился гость. В новом, хоть и несколько старомодном костюме цвета морской волны, без бороды и гладко выбритый, он был почти неузнаваем.

Глянув в зеркало, гость остался доволен.

— Сейчас я хоть на человека похож.

— На человека? А как же с Богом? — попробовал пошутить хозяин.

Гость нахмурился.

— А ну его… к черту!

— Как так? — не удержался от улыбки Саврасов.

— Не напоминай мне о нем! — рассердился гость. — Не могу слышать о боге, черт бы его побрал! Сбил он меня с толку. И не Иисус я вовсе, а Гюнтер Шмидт. Гюнтер! Так и зови.

— Тогда за встречу, Гюнтер, — извиняющимся тоном произнес хозяин и поднял рюмку.

Гость охотно выпил одну рюмку и набросился на закуски. Он был голоден с утра.

Завязалась беседа. Такая непринужденная, как будто после небольшой размолвки встретились старые друзья. Гюнтер признался, что побаивался Саврасова как бог, но как человек всегда чувствовал к нему симпатию.

— Еще мне симпатичен Луиджи Мелини, — вздохнул Гюнтер. — Очень приятный и умный человек. Ты, Луиджи Мелини и создатели памятного мне фильма на многое мне раскрыли глаза.

— Не надо преувеличивать роль интеллектуальных вождей, — отшучивался Саврасов. — Тебе раскрыли глаза не мы, а все люди.

— В том числе и Вилли Менк? — искривил губы Гюнтер.

— А что, — весело возразил Саврасов. — Он-то, пожалуй, сыграл главную роль. Он и ему подобные. Таких людей абстрактной проповедью духовности не прошибешь. Нужна коренная ломка. В общем, ты сам разобрался, когда рыцарем духовности прошелся по нашей Земле.

С остреньким любопытством взглянув на гостя, Саврасов осторожно спросил:

— А сам… Сам ты из какого мира? Из будущего?

— Из потустороннего, из божественного, — усмехнулся Гюнтер и коротко рассказал о видении, посетившем его в горах Центральной Америки.

— Вот как! — немного удивился Саврасов. — Конечно, я догадывался, что ты, так сказать, не от мира сего. Но я предполагал, что ты нечаянно, утратив память, упал в нашу эпоху из будущего, когда все люди станут всесильными богами.