— Очнулась, — он явно был рад тому, что я пришла в себя. — Сейчас я вытащу из твоего горла трубку и ты попробуешь дышать сама. Не бойся, это не больно, мы интубировали тебя, когда ты перестала дышать. Говорить не пытайся. Поняла?

Я моргнула.

Он аккуратно извлек из моего горла трубку и несколько минут наблюдал, как я дышу, потом нажал какую‑то кнопку:

— Сейчас придет медсестра, даст тебе попить и сделает укол. Тебе нужно больше спать.

— Доктор, — с трудом прохрипела, — где я? Что со мной?

— Ты не помнишь? В больнице, тебя привез твой отец. Ты была без сознания, сильно избита — серьезное сотрясение мозга, перелом ребра и еще по всякой мелочи. Ты помнишь, кто тебя избил?

— Да. — Говорить было невыносимо трудно, да и горло горело, как — будто по нему внутри прошлись наждаком.

— Я сообщил в полицию, к тебе на днях придет следователь, ты можешь ему все рассказать.

В палату проскользнула невысокая, полная женщина с усталым лицом и доктор принялся давать ей указания, что и когда мне колоть и давать. После чего подмигнул мне и вышел в коридор. Медсестра, напоив меня, сделала мне какие‑то уколы, после чего я моментально уснула.

Несколько дней подряд меня, после пробуждения, кололи уколами и остальное время я спала как убитая. А потом пришел следователь полиции. Перед его приходом доктор осмотрел меня. Посетовал, что выздоровление идет очень медленно, зрачки глаз так и остались разного размера, что указывало на то, что сотрясение очень серьезное. Распорядился после визита полицейского отправить меня на томографию еще раз и пригласил его в палату.

Высокий, черноволосый, массивный, подавляющий всех вокруг. Я мысленно застонала, следователь явно был из сородичей отца. Ну, а раз так, то особо болтать смысла не было, дело все равно прикроют. Это стало понятно сразу же после первых слов следователя.

— Кэйтлин? Кэйтлин Майло? Я Редфорд Сней, следователь, я буду вести ваше дело. Вы помните, что с вами произошло? Зачем вы пошли в лес? Кто на вас напал? Может, вы сами спровоцировали нападавшего?

— Да, я Кэйтлин, меня избил мой знакомый Рик Мэйсон, за то, что я отказывалась встречаться с ним. В лес я пошла погулять. Нет, я его не провоцировала. Напротив, просила успокоиться, проводить меня домой и поговорить. — С трудом прохрипела короткие ответы на тот ворох вопросов, какой он вывалил на меня, и замолчала.

Он нахмурился.

— Вы точно уверены, что напавший на вас, это Рик Мэйсон? Может, после сотрясения вы что‑то путаете или не помните?

— Точно.

— Вы знаете об ответственности за дачу ложных показаний? Она предусматривает административный штраф или срок. Если вы лжете, то это потом может обернуться против вас.

— Это Рик Мэйсон.

Мистер Сней, раздраженно дергая руками, собрал бумаги, которые принес с собой, и холодным тоном поставил меня в известность, что придет еще раз, когда мне станет лучше и я смогу членораздельно говорить. Тогда и составит протокол, который я должна подписать. И бумагу о своей ответственности за дачу ложных показаний — тоже. По полу проскрежетали ножки стула, хлопнула дверь, следователь удалился от меня явно не в духе.

Через несколько минут ко мне заглянул доктор и отправил меня на обследование. Ничего очень серьезного не обнаружилось и меня перевели в отдельную палату с туалетом и душем и я осталась в одиночестве. В больнице, вообще, было странно тихо, больных я не слышала. Медперсонала было мало — две медсестры, которые по сменам дежурили на этаже, доктор, его помощник, который иногда подменял его. И няня, которая еще и работала уборщицей. С ней я познакомилась в первый же вечер, когда меня переселили в палату.

Лежа в сумерках, я размышляла, что мне делать дальше. Дело явно будет спущено на тормоза. Рано или поздно меня выпишут из больницы и придется возвращаться домой, а вот там меня ждет что‑то очень и очень плохое. Рика теперь подсунуть мне, как мальчика, который в меня влюблен — не получится. После того, что он сделал, любой нормальный человек не подпустит его к себе и на пару метров. И что они придумают? Запереть меня, применить силу, дождаться, пока я рожу и. несчастный случай? Перспективы меня пугали.

В палату бесшумно вошла совсем крохотная, полностью седая старушка, присмотрелась ко мне и тихим, мягким голосом поинтересовалась:

— Если ты не спишь, деточка, то, может, я включу свет и уберу тут?

— Конечно. — Я искренне улыбнулась ей, от нее веяло давно забытым теплом, как от родного человека.

Она щелкнула выключателем, притащила из коридора ведро с водой и швабру и принялась сноровисто и быстро протирать пол.

— А почему тут так тихо, словно никого нет, а где остальные больные? — Не выдержала и задала ей вопрос, который уже несколько дней волновал меня.

— Детка, тут никого и нет, только ты. Больных вообще мало, а кто и заболеет, то приходит на прием, а потом долечивается дома.

— Странно, обычно в больницах много народа, жителей в окрестных городках много, а болеют мало, очень странно.

Она внимательно посмотрела на меня:

— А ты разве не знаешь? Хотя да…, — оборвала себя и, закончив уборку, на минуту подошла ко мне, погладила по голове и с нескрываемой жалостью произнесла:

— Тебе нужно быть сильной, девочка, очень сильной.

А я растерянно промолчала. С покрытого глубокими морщинами лица на меня смотрели молодые, полные горькой тоски глаза.

На следующий день, ближе к вечеру в палату явился отец. Он был не в духе, от взглядов, которыми он прожигал меня, можно было разжечь небольшой костер.

— Очнулась? Какого черта ты поперлась в лес? И зачем ты лжешь, что на тебя напал Рик? Он все время был со мной, и я это могу подтвердить! Лучше признайся, с кем ты спуталась и кто твой любовник, к которому ты бегала на свидание.

Я оторопела, вот значит, какую версию они будут отстаивать.

— Я гуляла, просто гуляла в лесу. У меня нет никакого любовника и это легко доказать. И напал на меня Рик.

Да, я сорвалась, может и стоило промолчать, но меня затопило холодное бешенство. Он собрался выставить меня лгуньей и гулящей девушкой? И это мой отец? Хотя, понятно, моя репутация его не волнует. Наоборот, когда он меня где‑нибудь запрет, то потом можно будет рассказывать сказку о том, что дочь нагуляла где‑то ребенка и бросила его на родственников, а сама куда‑то уехала. И ему поверят.

Отец смерил меня внимательным взглядом и хмыкнул:

— То есть, ты будешь настаивать на том, что говоришь правду? — он нехорошо осклабился. — Ну — ну… зря. Сразу тебе говорю, ничего у тебя не выйдет. Об остальном поговорим дома, когда тебя выпишут. И учти, выпишут тебя скоро, я буду настаивать, чтобы долечивалась дома.

Не дожидаясь моей реакции, он развернулся и вышел, с силой хлопнув дверью. А я заплакала: 'Мне конец'.

В дверь тихонько проскользнула няня и, присев на край кровати, прижала меня к себе и принялась поглаживать по спине.

— Ну, успокойся, тебе нельзя нервничать, голова будет болеть.

А я не могла успокоиться, вместе с рыданием у меня вырвалось:

— Лучше бы я умерла тогда. Все равно теперь никакой жизни не будет, они убьют меня.

Няня обняла меня покрепче и прошептала:

— Ночью я приду к тебе и мы поговорим, а сейчас ты успокоишься, и постарайся поспать. Нужно, чтобы ты быстрее выздоровела. Я помогу тебе, Кэти. Ради своего мальчика, я помогу тебе.

Ночью, когда в больнице воцарилась оглушительная тишина, няня пришла в палату. Села ко мне на кровать и решительно начала:

— Мой рассказ будет долгим, Кэт. Ты, как я поняла, совсем ничего не знаешь, к кому и куда ты попала. Я немного узнала о тебе, ты дочь мистера Майло. Твоя мама когда‑то жила тут, но потом ходили слухи, что она сбежала отсюда. Как ты попала сюда опять?

Моя интуиция подсказывала мне, что этому человеку я могу довериться и я, ничего не скрывая, рассказала ей о смерти мамы, о том, что я подслушала, о том, что произошло в лесу, что мне сказал следователь и что пообещал мне отец после моего возвращения домой.