— У меня был бы шанс выжить? — Оллан протер рукой вспотевший лоб и почувствовал, как дрожат пальцы.

— Дело в том… — старик криво улыбнулся. — Жизнь не самое главное. Это сейчас тебе кажется так, но столкнувшись со смертью, ты поймешь, что есть вещи и пострашнее этого. Ты увидишь это, я тебе обещаю. И тогда ты пожалеешь, что в тебе нет духа настоящего вервольфа…

Еле слышный свист раздался в тот самый момент, когда старик договаривал последние слова — он сопровождался плавным движением посоха- и Оллан почувствовал, что не может сдвинуться с места, словно скованный тысячей незримых цепей.

Старик поднялся и посмотрел на неподвижного вервольфа.

— А еще ты будешь жалеть о том, что этого духа не было у тебя раньше. — сказал он, подойдя к Оллану вплотную. — Только все эти сожаления тебе не помогут. Ничего тебе не поможет. Ничего.

Насмешливый взгляд старика неожиданно привел Оллана в ярость. Он попытался рвануться и упал на земляной пол. Старик нагнулся к нему и негромко сказал:

— Если ты надеешься на чудо, то я могу пообещать тебе — чуда не будет.

Прошла ночь — полная страха и одиночества. Трансформация в волка не помогла — зверь остался лежать на полу, не в силах двинуть лапами. До Оллана доносились какие-то крики, слышимые откуда-то издалека, но он не мог разобрать слов и молча лежал на земле, испытывая непреодолимое желание завыть. Только это он тоже не мог сделать.

Оллан вернулся в обличье человека за несколько минут до того, как в сарай вошел Узур в сопровождении всё также одетых в черные одеяния двух спутников эмиссара.

Староста потоптался на пороге и, опять почему-то глядя в сторону, сказал:

— Ты прости нас, Оллан. Прости, если сможешь. Мы простые люди и мы не сможем противостоять… — он закашлялся. — Поверь, нам будет очень сильно тебя нехватать, даже если мы и не сможем потом этого понять. Прости.

Узур повернулся и вышел из сарая. Он не знал, что Оллан изо всех сил пытался спросить его, за что староста просил у него прощения. Пытался — но не смог.

После полудня его вытащили из сарая — два человека в черном положили его на лошадь и направились в центр поселка.

А там Оллан увидел огромный столб, врытый в землю и обложеный пучками соломы. Вокруг него молча толпились все жители деревни, но при виде Оллана толпа пришла в движение. Крики раздались со всех сторон, многие тянули к вервольфу руки, а через несколько секунд Оллан смог разобрать те фразы, которые кричали его односельчане.

— Люди, вот он! Проклятый оборотень! Убийца! Тварь! Сдохни, чудовище! Смерть оборотню! Смерть! Смерть! СМЕРТЬ!!!

Он был необычным вервольфом — в нем не было желания убивать, он никогда не испытывал злости и ненависти, и ему было намного тяжелее, чем другим оборотням, попавшим в лапы эмиссаров Двенадцати. Оллан понял, за что просил прощения Узур, понял, что страшнее смерти и совсем не почувствовал, когда огонь — Алый Огонь Очищения — лизнул его тело. Последнее, о чем он подумал, это то, что скорее всего, с ненавистью умереть было бы намного легче. Но он не умел ненавидеть и убило его не пламя, а боль, которая была во сто крат сильнее огня. Боль, которая действительно была страшнее смерти.

© 21 ноября, 2008

Биограф первой категории Пол Ленски любит ездить в метро. С его-то работой он вполне может себе позволить себе ездить на позолоченном бентли с бриллиантовыми дисками, но он ездит в метро.

Конечно же, он бывает там не под своим лицом. Его хоть и не показывают по телевидению, но знает огромное количество человек. Тех, которые сейчас толкают его в спину, топчутся по ногам и огрызаются на замечания.

Поэтому Пол Ленски искусно маскируется. Он может быть бородатым студентом, старенькой бабулькой-китаянкой, беременной проституткой и даже пьяным менеджером. Уж с теми возможностями, которыми обладает любой биограф первой категории, Пол Ленски может позволить себе любую маскировку. Наверняка, захоти он — и его превратили бы в самого настоящего джанхарского барса. Но джанхарские барсы не ездят в метро, так что Пол Ленски ограничивется вполне реальными персонажами.

Обычно он делает круг по кольцевой, прежде чем переходит на нужную ветку и едет на работу.

Свою работу биограф Пол Ленски обожает и по праву считает самой лучшей работой в мире. И дело вовсе не в том, что согласно Седьмому параграфу ему полагалется ежегодная государственная биографическая гран-премия. Деньги — это хорошо, но ведь не главное.

Процесс — вот что любит в своей работе Пол Ленски. Начиная с того момента, как перед ним появляется новый impersonal, и заканчивая тем, когда дверь закрывается за человеком, получившим новую биографию.

— 1724-09. Двадцать семь биологических лет, водитель категории А, Б и Ц. — говорил какой-нибудь impersonal.

— Иван Андреевич Демидов, имеет жену Анну, хочет ребенка, мальчика. Родился на Брянщине, родителей не помнит, рос в детдоме… — начинал Пол Ленски и закрывал глаза.

Он всегда закрывал глаза, когда рассказывал новую биографию. Картинки из жизни Ивана Андреевича Демидова слайдами мелькали в сознании Пола Ленски, а он лишь описывал их.

— В возрасте четырнадцати лет по глупости угнал мотоцикл, за что был поставлен на учет в милиции. Курил с пятнадцати до восемнадцати, потом бросил раз и навсегда. — рассказывал биограф.

— Простите, а я люблю картошку?

— Да, ты любишь картошку, особено жареную с луком.

— А пюре? Господин биограф, пюре я люблю?

— Да, ты любишь пюре. — благосклонно отвечал Пол Ленски и продолжал. — Но ты терпеть не можешь рыбу, особенно селедку под шубой. Ты собираешься этим летом поехать…

И он уже любит пюре, а вид селедки сейчас вызовет у него рвотные позывы. Он уже хочет рассказать своим друзьям про угон мотоцикла и вспомнить, как в детдоме объелся зеленых слив.

А Пол Ленски рассказывает дальше, вплетая нити его новой биографии в общую картину.

Потом impersonal уходит, а приходит новая особь, которая оказывается какой-нибудь Анной Георгиевной Демидовой-Ложкиной, имеющая мужа двадцати семи лет, втайне от него принимающая противозачаточные, но любящая его.

У них появляются новые друзья и родственники. Потом у тех появляются новые друзья. Они живут новой жизнью, согласно Первому параграфу и его шестидесятью восьми поправкам.

А потом, спустя от трех до пяти лет, в зависимости от производительности, все эти андреи демидовы исчезают из жизни, а в кабинете у биографа появляются новые impersonal.

Вот такая сложная работа у биографа первой категории. Государственно важная. Социально ответственная. Но Пол Ленски не боится трудностей и ответственности. В конце концов, именно поездки в метро закалили его дух, да и тело тоже.

— 16250-908, сорок четыре биологических года, профессиональный каменщик-штукатур.

— Аршак Маисович Тер-Оганян, в разводе, от первого брака имеет двух дочерей, от второго…

— Господин биограф, а в детстве я любил играть в футбол?

— Да, и очень неплохо…

— 18075-11, двадцать три биологических года, младший бухгалтер.

— Инна Романовна Гольдина, незамужем, встречаешься с байкером по прозвищу Скопер…

— Господин биограф, а мне когда-нибудь дарили много роз?

— Нет, но на двадцатилетие твой бывший парень Иван Демидов подарил тебе сто одиннадцать хризантем…

Судьбы сплетаются воедино. Биограф первой категории должен держать в голове одновременно истории примерно ста тысяч человек, а Пол Ленски мог держать до ста двадцати пяти тысяч.

А потом наступает момент, когда в кабинет к Полу Ленски входит очередной impersonal, и на датчике личного физиосканера тревожно загорается красная лампочка.