Горец задрожал и, остановившись, хрипло прошептал:

— Что ты только что сказала?

— Я сказала «не останавливайся», — всхлипнула Гвен, прижимаясь к нему.

— Нет, что ты сказала до этого?

Гвен замерла. Она бессознательно выдала свою потаенную мысль — искреннее признание своих чувств. Господи, она любит его! Она, Гвен Кэссиди, влюбилась безумно и безоглядно. Она тихо повторила, вложив в эти слова все свое сердце, всю свою душу:

— Я люблю тебя, Друстан.

Горец приподнялся на руках и покачнулся, словно эти слова ударили его.

— Повтори, — выдохнул он.

— Я люблю тебя, — мягко произнесла она.

Он втянул в себя воздух и хрипло выдохнул, затихнув на пару секунд, словно впитывая ее слова всем телом.

— Гвен, моя милая маленькая Гвен, я думал, что никогда не услышу этих слов. — Он убрал волосы с ее лица и нежно поцеловал в висок. — Я люблю тебя. Обожаю. И буду любить до конца дней своих. Еще в твоем веке я понял, что ты создана для меня, что ты та, кого я искал всю жизнь.

Гвен закрыла глаза. Этот миг и его слова она запомнит навсегда.

Друстан снова стал двигаться, и Гвен выгнулась ему навстречу. Он заставил ее повернуть голову и начал целовать в одном ритме с медленными глубокими движениями бедер. Потом ускорил толчки, не прерывая поцелуя… Их секс был диким, животным единением, первобытной жаждой стать единым целым и никогда не разделяться. Горец толкнулся вперед, она вскрикнула. Она двинула бедрами, он зарычал.

Друстан подхватил ее, заставляя сесть, сжал ее груди и притянул Гвен для очередного поцелуя, не прекращая двигать бедрами. Кладовую заполнили звуки и запахи страсти.

Гвен первой достигла пика, и Друстан позволил себе взорваться, выкрикивая ее имя.

Он продержал ее в кладовой почти столько же, сколько она заставила его просидеть в туалете. Он просто не мог остановиться, не мог перестать касаться ее, любить ее. Друстан не мог поверить, что все сработало, что она еще в своем времени влюбилась в него, ответила на его свадебные клятвы и справилась со своей задачей, несмотря на то что он не оставил ей плана действий. Ему до сих пор не верилось, что Гвен любит его таким, какой он есть. Он снова и снова перекатывал эту мысль в сознании, как перекатывают на языке лучший бренди.

Друстан заставлял ее снова и снова повторять эти слова, пока он наслаждался каждым дюймом ее прекрасного тела. Только к ночи он осторожно высунул голову из кладовой, собрал их одежду и на руках отнес свою женщину в спальню.

На этой кровати она будет спать каждую ночь, поклялся горец, каждую ночь предстоящей вечности.

Бессета Александр неподвижно сидела в своем кресле, одной рукой сжимая Библию, второй — свои гадательные палочки. Она скривилась от собственной глупости. Ведь совершенно ясно, что именно больше помогало ей в жизни, и это определенно был не пухлый томик.

У нее снова было видение. Невин, кровь на его губах, кричащая девушка, Друстан МакКелтар с искаженным лицом и присутствие неведомого четвертого человека, которое тоже связано со смертью ее сына.

Что может сделать бедная женщина, чтобы помешать судьбе? Как ей, старой, больной, с ломкими костями и жидкой кровью, остановить приближающуюся трагедию?

Невин не прислушается к ее мольбам. Она не раз просила его оставить службу и вернуться в Эдинбург, но он отказался. Бессета притворялась смертельно больной, но он разгадал ее ложь. Иногда она удивлялась тому, что ее родной сын может быть настолько ослеплен верой в своего Бога и противиться ее «зрению».

Невин заставил ее пообещать, что она не причинит вреда Друстану МакКелтару. По правде говоря, она никому не хотела причинять вред. Она просто хотела, чтобы ее сын жил. Но вскоре ей стало ясно, что ради его безопасности можно и нужно причинить вред.

Долгое время Бессета сидела, застыв, словно каменное изваяние. Утро успело смениться ясным днем, и солнечные лучи немного развеяли тьму в ее сознании. А потом пришел вечер и горы ожили. Воздух наполнился уханьем сов, лягушачий хор на болоте приветствовал сумерки, и вдруг в привычный вечерний шум вплелось звяканье бубенчиков, веселые крики, топот копыт и скрип колес.

Бессета заставила себя подняться, подошла к двери и приоткрыла ее, чтобы выглянуть в щелку. Мимо ее жилища ехал цыганский табор, и при виде его Бессета потянула дверь на себя. Она боялась кочевых цыган. Подглядывая через тонкую, не толще волоска, щель, она насчитала семнадцать богато украшенных повозок, которые тянули красивые лошади под шелковыми попонами. Табор направлялся в центр Баланоха.

Невин когда-то говорил ей, что каждое лето цыгане приезжают к замку МакКелтаров, устраивают ярмарку в Баланохе, предсказывают судьбу и общаются с деревенскими жителями. После ярмарки — дикие танцы и фейерверки, а на следующий год в Баланохе рождаются черноглазые и темноволосые дети.

Бессета вздрогнула, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

Но в ее мозгу уже начала формироваться мысль, которая оттеснила все старые страхи. При помощи темных искусств, которыми наверняка владеют цыгане, она может спасти сына от смерти, не повредив никому… Ну, фактически не повредив. Кроме обычных товаров цыгане торговали могущественными заклинаниями и зельями. Стоило это недешево, но Бессета знала, где лежит оплетенная в золото Библия, которой будет более чем достаточно за все их услуги. Чем дольше она об этом думала, тем более удачным виделось ей решение проблемы. Она заплатит цыганам, они заколдуют лэрда, и выйдет так, что она не причинила ему вреда. Он будет просто… спать. Вечно. А Невин проживет свою жизнь в покое и безопасности.

Это означало, что придется договариваться с этими опасными дикарями, отважиться пойти в их жуткий лагерь, но ради своего любимого Невина она способна и не на такое.

Сильван и Нелл сбежали с балюстрады, как только Гвен выпустила Друстана из туалета. Нелл не нужно было смотреть на то, что произойдет после, она и так это знала. Странно еще, что дверь не загорелась, когда девушка тихо рассказывала Друстану о том, что они творили раньше.

Сильван мчался в свою башню, волоча за собой Нелл. Оба свалились на кровать, тяжело дыша и пытаясь успокоиться после быстрого бега по сотне ступеней. Когда сердце перестало грохотать в ушах, Нелл наконец поняла, в каком положении и где она очутилась. Она лежит на кровати Сильвана! Рядом с ним! Женщина напряглась и попыталась сползти с постели.

Сильные руки обняли ее за талию, не позволяя сбежать. Сильван повернул ее лицом к себе, приподнял ладонью ее подбородок, заставил посмотреть на себя. В его глазах сияли чувства, и он уже не прятал взгляд. В карей радужной оболочке поблескивали веселые золотистые искры. Нелл не могла отвернуться, просто не могла. Она молча смотрела на своего господина.

Потом медленно, так медленно, чтобы дать ей время отстраниться, если она того захочет, Сильван наклонился и поцеловал ее в губы.

Нелл задохнулась. Двенадцать лет она ни с кем не целовалась. Она хоть помнит, как это делается?

— Я очень давно никого не целовал, Нелли, — хрипло сказал Сильван, словно ощутив ее страхи. — Я прошу тебя проявить терпение. Возможно, тебе придется напомнить мне, как это делается.

Она вздохнула, и вздох превратился в легкий стон. Его нежность развеяла все ее тревоги. Все эти годы в замке МакКелтаров Нелл ни разу не видела Сильвана с женщиной. Она думала, что он просто скрывает свои слабости от домашних, а сам ездит к кому-нибудь из деревенских, но и мысли не допускала, что все это время он был так же одинок, как она. Ей так хотелось спросить, как долго он ни с кем не целовался, но она не могла выговорить этого вслух. Впрочем, он прочитал вопрос в ее глазах.

— С тех пор как умерла моя жена, Нелли.

Она охнула.

— Ты поцелуешь такого неумелого мужчину? — мягко спросил Сильван.

Не доверяя своему голосу, Нелл только кивнула.

Их первый поцелуй был мягким и нежным, неуверенным и деликатным, как только что возникшая между ними близость. Сильван не пытался углубить поцелуй, он прикасался к ней так, словно Нелл была сделана из фарфора. Нежно целовал ее губы, нос, подбородок, потом снова коснулся губами уголков рта. А потом отстранился и серьезно посмотрел на нее.