квартиру. Спросил, не шучу ли я, и если нет, то не принимал ли я сегодня

каких-нибудь психотропных препаратов. В ШАД, в рамках освоения

шаманских практик, у нас было несколько занятий, в ходе которых ученики

употребляли галлюциногены, и, теоретически, Ларс мог об этом знать, поэтому я не стал злится и просто пригласил его приехать и взглянуть на все

собственными глазами.

Ларс появился в «Алимитед хеус» через три минуты, в сопровождении

двоих помошников. Не знаю, какие удостоверения они продемонстрировали

полиции, но, видимо, вполне серьезные, поскольку полицейские стали

отвечать на их вопросы как паиньки — без всякого, хочу заметить, ментального контроля. Потом Ларс поехал наверх и лично осмотрел робота.

Все это время я был с ним рядом — не заводил разговоров, а просто

молча сопровождал, отслеживая изменения в настроении агента. Он был

удивлен увиденным, хотя и старался никак не проявлять свои эмоции.

Конечно, он мог имитировать удивление. Нельзя было исключать, что та

группа лиц, которой было поручено следить за мной и обеспечивать

безопасность, на деле сливала информацию другой группе — той, которая за

мной охотилась. Эта теория хорошо объясняла, почему мои таинственные

недоброжелатели были в курсе каждого моего чиха, а их самих до сих пор не

сумели вычислить и изловить. Поэтому я сначала «освободил» начальника

собственной службы безопасности, а затем — двух его помошников и задал

им несколько простых вопросов. Увы, информацию на сторону они не

сливали. Выяснилось заодно, что все трое — офицеры ВЕСБ, как я и

подозревал. Неудивительно. Лопухам с улицы герр Рихтер сторожить бы

меня не доверил. Осталось понять только, почему же эти профессионалы, которым поручили охранять меня, раз за разом пропускали мяч. Я

поинтересовался, какие шаги ими были предприняты для обнаружения

«недоброжелателей» после взрыва в аэропоезде — Ларс рассказал о

предпринятых ими мерах, и я не смог найти ничего, к чему можно было бы

придраться или что-нибудь, что они могли сделать, но не сделали. Однако те, кого они пытались найти, кажется, учли все и всегда были на два шага

впереди профессионалов из ВЕСБ.

Подобрый уровень организации преступной группы, если Ларс

оценивал его правильно, выглядел как-то совершенно неестественно. Тут

напрашивались три варианта: либо меня пыталась укокошить какая-то

элитная группа профи, существовавшая в самой ВЕСБ (но зачем? с учетом

тотального контроля над ВЕСБ со стороны Рихтера Эзенхофа этот вариант

выглядел малореальным); либо действовала аналогичная спецслужба другой

страны (что у нас там есть из потенциальных конкурентов? Весготия?

Китай?); либо… либо дело тут было вовсе не в уровне подготовки и

технического обеспечения агентов, а действовал фактор мистического

характера. Скажем, если за мной следил ясновидец, нашедший способ

скрывать свое внимание, то никакие, даже самые титанические, усилия

группы Ларса по обнаружению «хвостов» или «жучков» не могли принести

успеха в принципе — ведь ничего подобного не было и в помине.

Идея о том, что в этом деле замешана мистика заставила меня

взглянуть на происходящее несколько более серьезно, чем до сих пор: я

привык к своему превосходству над обычными людьми, но если против меня

действует несколько психокинетиков, о превосходстве можно забыть. Мой

талант, заточенный на прямое столкновение и порабощение, оказывался

практически бесполезен в ситуации, когда никакого непосредственного

противника не наблюдалось.

Это был худший вариант из возможных, и именно поэтому стоило

уделить ему повышенное внимание. Я вернул Ларсу и его помошникам

свободу и поехал домой. По пути мне пришло в голову, что рассматривать в

рамках третьей версии только психокинетиков-людей — глупо и

недальновидно. Тот же Паук никогда не был человеком (хотя и мог успешно

им притворятся), а опасность он в свое время представлял немалую. Да, теперь с ним покончено — но кто сказал, что у него вовсе не осталось каких

бы то ни было наследников? Далеко не все его схроны мы обнаружили и

выжгли. И если, чисто гипотетически, предположить, что у Паука мог быть…

скажем так, сынок-Паучок, то этот сынок — если только, конечно, он не был

полным олигофреном — должен был понимать, кого нужно устранить

прежде, чем устраивать в Европе свое паутинистое королевство.

Я вернулся в квартиру, но мысли о точившем на меня зуб Паучке

возвращались вновь и вновь. Тут было все — и мотив, и возможности. Не

было только ни единой зацепки, указывающей на то, что этот вариант имеет

хоть какое-то отношение к действительности. А если таковая зацепка есть, где ее искать? Сьездить в Прагу, осмотреть бывшую резиденцию Паука?

Вряд ли там что-то можно найти… но, наверное, все-таки сьездить стоит. Я

лег на кровать и погрузился в воспоминания о событиях годичной

давности…

12

Никто не знает, откуда взялся Паук и почему он поселился именно в

Праге. Вряд ли его привлекла эстетическая сторона старого города; я лично

сконяюсь к мысли о том, что Прагу он выбрал случайно, наобум, а может

быть — и не выбирал вовсе, а просто взял первое, что подвернулось под

руку. Неизвестно, откуда именно он взялся, но нет сомнений, что происходил

Паук не из человеческой плоскости мира, а выполз откуда-то из глубины, из

тех Трещин в ткани реальности, которые могли увести очень далеко… куда

дальше, чем я или герр Рихтер когда-либо заходили. Паук был чужд нашему

миру, но, несомненно, у нас ему понравилось, и он, появившись, стал

обустраивать себе гнездо, в которое довольно быстро превратил всю Прагу.

Почему я называю его «Пауком», несмотря на многочисленное потомство, которое породило это существо? Может быть, правильнее было бы говорить

«Паучиха»? Не знаю. Привык. Мы изначально говорили о нем как о «Пауке», и это прижилось.

Неизвестно, сколько времени он обустраивался в Праге, прежде чем

его заметили. Герр Рихтер полагает, что Паук вел захват города в течении

нескольких лет, но лишь в самые последние месяцы все стало слишком

очевидно — настолько, что уже невозможно было не замечать

происходящего. В городе пропадали люди, полиция и чиновники вели себя

странно, уютная старая Прага превратилась в лабиринт, из которого

становилось не так-то просто выбраться. Из некоторых людей, попавших в

паутину, Паук выжимал жизненные соки, употребляя, таким образом, своих

пленников в пищу. Других использовал как живые контейнеры для своих

паучат. Третьих — и это были преимущественно полицейские и чиновники

— оставлял почти нетронутыми, ограничиваясь лишь самим фактом

связанности души и сердца пленника с раскинутой над городом паутиной.

Человек становился слугой Паука, но идеальных рабов было мало, поскольку

Паук не имел ни времени, ни желания полноценно следить за всеми: его

«подданые» функционировали в полуавтоматическом режиме, выполняя

некие общие задачи, поставленные хозяином, но ведя себя при этом зачастую

совершенно абсурдно. Паук не был человеком и логика, по которой он

организовывал свою систему контроля, не была похожа на человеческую. Из

смешения этой новой, привнесенной в людей нечеловеческой логики и

старых схем поведения получался безумный винигрет, в некоторых случаях

сдобренный еще и третьей составляющей — насточивого желания человека

выйти из навязываемого ему нового образа поведения. Некоторым это

удавалось, они сбегали из Праги и тихо сидели по углам Восточно-

Европейской Конфедерации, зная, что стоит им открыто заявить о пережитом

— как обязательно найдется доброжелатель, который вызовет карету скорой