Элазар бен Яир, вождь оставшегося лагеря сикариев, отпрыск рода Хизкии и Иехуды Галилеянина, все сыновья которых пожертвовали своей жизнью ради свободы, убедился, что спасения нет. Раньше он верил, что его отряду удастся отомстить римлянам за разрушение Иерусалима и Храма; теперь уже было ясно, что нет никакой возможности выполнить это намерение. Но сикарии были связаны клятвой никогда и ни при каких условиях не покоряться Риму, и эта клятва не позволяла им сдаться и уступить крепость врагу. Окруженные со всех сторон врагом, они не имели и возможности спастись бегством — позорным бегством. Несмотря на безысходность положения, Элазар бен Яир и не помышлял ни о сдаче, ни о бегстве. Он обращается к соратникам с пламенной речью и напоминает им, что ”они давно решили не быть рабами ни римлянам, ни кому-либо иному, кроме Бога, ибо Он истинный и справедливый властелин всего человечества”. Еще он говорит им, что они, сикарии, духовные сыновья зелотов, ”они восстали первыми и воюют последними”. Бог разгневался на свой народ, потому что он был грешен пред Ним. Поэтому нельзя последним защитникам свободы согрешить нарушением данной ими клятвы. Они останутся верными идее свободы до конца. Ведь они знают, что ожидает их, их жен и детей, если они сдадутся врагу. Итак, ”пусть жены умрут неоскверненными, и дети — не испытавшими позора рабства!”
Так уговаривает Элазар бен Яир всех оставшихся в Масаде совершить великий, страшный и потрясающий подвиг. Он предлагает всем до одного, с женами и детьми, покончить с собой, предав огню все ценности, имеющиеся в крепости, кроме запасов продовольствия, чтобы римляне не подумали, что голод, а не ненависть к рабству заставил их совершить этот ужасный шаг.
Воины колебались. Они жалели не себя, а жен и детей своих. Раздалось рыдание... Тогда Элазар обратился к ним со второй речью, более длинной и проникновенной, чем первая. Это одно из самых прекрасных выступлений, приводимых во всей книге "Иудейская война". Оно поразительно и по своему содержанию и по своей убедительности. Понятно, что никто не записал эту речь дословно, и нельзя ручаться за каждую ее фразу. Но в общих чертах ее содержание не может быть далеко от истины. Нечто вроде того, что Иосиф Флавий влагает в уста Элазара, и должен был сказать герой Масады — один из величайших героев силы духа всех времен. Именно такое сочетание зелотских и ессейских идей (при стоической окраске у Флавия), какое мы находим в этой речи в том виде, как она передана в "Иудейской войне", могло выйти из уст великого сикария. И только при помощи идей, выраженных в речи, в которых горячий патриотизм и глубокая религиозность спаяны воедино, смог Элазар повлиять на всех осажденных в Масаде и привести их к решению сотворить тот великий и страшный подвиг, единственный в своем роде в истории человечества.
В своей второй речи Элазар бен Яир сначала подчеркивает, что "несчастье человека — жизнь, а не смерть", так как смерть освобождает душу, заключенную в оковы тела, и позволяет ей возвратиться к извечному источнику чистоты — Богу. "Глупо гнаться за свободой в жизни и гнушаться вечной свободы" (то есть посмертной) . Но даже если мы будем считать, что жизнь — это высшее благо для человека, а смерть — несчастье, то в настоящий момент надлежит нам избрать смерть, ибо таково Божье веление: если бы не так, то Бог не дал бы погубить свой народ и спалить свой Храм.
Это ессейские идеи. А дальше он развивает мировоззрение зелотов.
Римляне захватят всех, убьют мужчин или большинство из них, а остальных, в особенности детей и женщин, продадут в рабство; женщин еще осквернят и надругаются над ними. Стоит ли оставаться жить после всего этого? Жизнь в рабстве — чего она стоит? А жизнь в позоре — неужели можно назвать жизнью? Кому нужна такая жизнь? Если не удалось нам отомстить римлянам при жизни, так отомстим им нашей смертью. Наши жестокие враги тешатся мыслью, что они всех нас возьмут в плен. Превратим же их радость в печаль и ужас, оставив им ужасное зрелище наших перерезанных тел, и вместо того, чтобы презирать нас, им останется только изумляться нашей решимости и храбрости!
Пламенная речь подействовала. В последний раз герои Масады обняли своих жен, прижали к груди своих детей и расстались с ними, обменявшись поцелуями. Потом они собственными руками зарезали всех по одному... Затем, собрав в одну большую груду все драгоценности, находившиеся в крепости, они сожгли все, чтобы ничего не попало в руки врага, кроме продовольствия, дабы не подумали римляне, что голод заставил их наложить на себя руки. Покончив со всем этим, мужчины выбрали из своей среды по жребию десять человек (.миньян), чтобы они, по воле своих товарищей, исполнили роль палачей. Каждый лег возле своей жены и детей, которых только что лишил жизни, простер на них руки и спокойно ожидал, пока придет его черед. Когда же их осталось всего десятеро, один из них, опять выбранный по жребию, зарезал девять своих товарищей... Оставшись единственным живым человеком в Масаде, последний из сикариев, последний воин за свободу поджег крепость, вонзил в себя меч и пал мертвым около своих товарищей...
По словам Иосифа Флавия, спаслись только одна старуха и еще одна хитрая женщина, родственница Элазара бен Яира, которая спряталась вместе с этой старухой и со своими пятью детьми, очевидно, когда отправилась набрать воду из подземного водопровода. Эта-то сообразительная женщина и рассказала римлянам, вступившим назавтра в крепость и, к своему огромному удивлению, не встретившим никакого сопротивления, подробности ужасающего происшествия... Всех покончивших с собой — мужчин, женщин и детей — было 960 человек. Это душераздирающее событие произошло в первый день праздника Пасхи 73 года. Такова была "пасхальная жертва", подобной которой никогда не приносилось на алтарь.
Так погибли последние герои Иудеи периода разрушения Второго храма, герои Масады.
Римляне нашли лишь трупы и дымящиеся головни... Рассказ оставшейся в живых женщины и представшее их глазам зрелище ошеломили и ужаснули их. Как предполагал Элазар бен Яир, римляне не радовались смерти своих врагов, а поражались небывалой доблести и презрению к смерти сотен героев. И — кто знает? — может быть, промелькнула у них мысль, что такая нация непобедима.
Герои Масады не умерли: их имя и память о них будут жить вечно. Они на веки веков стали символом физического и духовного героизма, преданности и самоотверженности.
I
В 1932—1935 гг. исполнилось 1800 лет со времени восстания Бар-Кохбы и разрушения Бетара. Некоторые, согласно талмудической традиции, считают, что это великое событие произошло на десять лет раньше (Ш.И.Рапопорт, И.А.Галеви, М.Ауербах), но тот факт, что Адриан был вторично коронован императором на восемнадцатом году своего царствования, т. е. в 135 г. н. э., является в какой-то мере доказательством того, что война в Иудее, продолжавшаяся два с половиной года, по свидетельству Талмуда, или три с половиной, по свидетельству Иеронима, одного из отцов христианской церкви, тогда уже завершилась победой Адриана. Можно примирить эти даты: вся война продолжалась три с половиной, осада Бетара — два с половиной года.
Но прежде всего возникает следующий вопрос. В 70 г. н. э. Иерусалим был превращен в груду развалин, почти вся Палестина была опустошена, Храм сожжен, десятки тысяч евреев убиты, отданы на растерзание диким зверям или проданы в рабство. И вот прошло лишь 62 года — и опять отчаянное восстание! Неужели повстанцы ничему не научились на страшном опыте своих отцов, на страданиях, перенесенных менее семидесяти лет тому назад?
Ответ на этот недоуменный вопрос содержится в
еще более поразительном факте. После разрушения Второго храма восстания не прекращались вплоть до разрушения Бетара. Имеются определенные основания предполагать, что небольшие восстания происходили уже во времена императора Домициана, преследовавшего всех потомков царя Давида, намереваясь раз и навсегда положить конец надежде народа на пришествие Мессии, потомка Давида. Он успокоился только тогда, когда убедился, что родня Иисуса Христа, тоже претендовавшего на роль Мессии, — самые простые, необразованные люди, без всяких политических притязаний. Преследования со стороны этого императора имели характер явно политический и были, по-видимому, вызваны восстанием или опасением его.
