Но не только в Галилее Иоханан был ярым патриотом, близким к зелотам и далеким от сикариев. Флавий, его заклятый враг, замечает без всякого умысла, что и в Иерусалиме Иоханан сначала был на стороне умеренных и, ”притворяясь другом народа, сопровождал Ханана бен Ханана днем на совещания с правителями, а ночью в обходах постов”. Конечно, Флавий решает, что все это Иоханан делал для шпионажа в пользу зелотов, противников правящей аристократии, и хотя он клялся Ханану, что не раскроет им ничего, нарушил свою клятву. По тому, как развивались события, ясно видно, что вначале Иоханан считал иерусалимское руководство, во главе которого стоял ”его задушевный друг” раббан Шимон бен Гамлиэль, настоящим руководством повстанцев и действовал заодно с ним против сикариев и даже против крайних зелотов. Но понемногу — может быть, после того, как раббан Шимон сошел со сцены, потому ли, что скончался, потому ли, что отказался от своего поста из-за невозможности сотрудничать с Хананом бен Хананом, человеком неискренним — Иоханан убедился, что привилегированные люди общества не преданы восстанию беззаветно. Тогда он отвернулся от них и сблизился с зелотами, хотя зелоты и не сделались от этого строгими последователями Иоханана. Недаром говорит Иосеф, что Иоханан ”был храбр на дурное”, а ”так как он был не из темного люда, то многие члены Синедриона выступали в его защиту”. Я уже предположил в другом месте, что ”одним из зелотов”, который успешно уговаривал идумеев перестать участвовать в уничтожении умеренных крайними зелотами и вернуться к себе на родину, был Иоханан Гисхальский. ”Один из зелотов”, сумевший переубедить 20 тысяч человек, не был обыкновенным человеком; а если бы это был другой известный зелот (например, Элазар бен Шимон), то Флавий назвал бы его по имени. Только ненавистного ему Иоханана Гисхальского Флавий не желал помянуть добром; а так как Иоханан сблизился тогда с зелотами, хотя и не идентифицировался с ними, то автор ”Войны” называет его ”одним из зелотов” — лишь бы не признать, что он сотворил доброе дело. Лишь позднее, когда восстание начало не на шутку разгораться и принимать все более и более крайние формы, когда на его поверхность всплыл простой народ, в сердце которого коренилась неприязнь к богачам и привилегированным и который подозревал их всех в отсутствии боевого духа, считая, что война не удается лишь потому, что верхушки неискренне поддерживают восстание, —лишь тогда Иоханан был увлечен течением и стал более крайним. И все-таки при всей своей ненависти к Иоханану Иосеф не осмелился открыто обвинить его хотя бы в одном убийстве какого-нибудь аристократа или умеренного, в то время как он называет имена убитых Шимоном Бар-Гиорой. Огромное различие отделяло Иоханана Гисхальского от Шимона Бар-Гиоры — то самое различие, которое отделяло лагерь зелотов от лагеря сикариев.
VI
Что нам известно о Шимоне Бар-Гиоре?
Так как у Бар-Гиоры не было прямого столкновения с Иосифом Флавием, в нашем распоряжении имеется гораздо меньше сведений о нем, чем о Иоханане. Но то, что мы знаем о нем, достаточно, чтобы понять, почему два великих вождя восстания враждовали друг с другом.
Иоханан был немолод, когда стал одним из главарей мятежников. Это следует из того, что раббан Шимон бен Гамлиэль, который в дни молодости, конечно, не мог достичь вершин власти, был ”старым задушевным другом Иоханана”. Не может быть, чтобы старый (т. е. давний) задушевный друг почтенного человека, назначенного правителем страны (маловероятно, что в то время молодой человек мог стоять во главе власти), был молод. Может 'быть и то, что Иоханан был нездоров, так как ему пришлось принимать ванны на горячих источниках Тверии.
О Шимоне Бар-Гиоре Флавий говорит, напротив, что он был ”молодым человеком из Гереша, уступал Иоханану в хитрости, но превосходил его физической силой и смелостью”. Более молодой и более сильный, Шимон был также большим экстремистом. Флавий рассказывает, что он совершал ужасные убийства. В каждом богаче и аристократе он видел предателя, а для предателя существует лишь одно наказание — смерть. Но Флавий невольно роняет такие похвальные замечания: ”...а особенно почитаем и уважаем Шимон, и его подчиненные так преданы ему, что каждый из них готов отдать жизнь по его приказу”. Молодой человек, под знаменем которого собираются десятки тысяч воинов, обожающие его до того, что готовы пожертвовать жизнью по его приказу, — это не простой разбойник. Он готов убивать во имя идеала, исходя из очень опасного принципа ”цель оправдывает средства”, опасного потому, что запальчивые и крайние идеалисты, придерживающиеся его, не проверяют, убивают ли они действительных предателей или же людей необоснованно заподозренных. Бар-Гиора — это крайний революционер с мессианским идеалом, осуществление которого связано с ”войной против Гога и Магога” и с ”предмессианскими несчастьями”, крайний революционер типа Марата, Робеспьера, Ленина и Троцкого; все они творили много зла во имя идеала добра — свободы, равенства и справедливости...
У нас имеются явные доказательства того, что именно так обстояло дело с Шимоном Бар-Гиорой.
Шимон Бар-Гиора — главарь сикариев, и поэтому зелоты борются с ним и не хотят допустить его с войском в Иерусалим. В другом месте я уже выразил предположение, что он — это тот самый ”Аба Сикра (”отец сикариев”) , глава насильников” (Гиттин 57а) и что, может быть, его настоящее имя было ”Бен-Батиах, главарь сикариев” (как в мидраше Эха Рабба), а ”Бар-Гиора” может быть всего лишь укоряющим прозвищем, так как если бы Шимон в самом деле был сыном прозелитов , то Флавий не преминул бы открыто упрекнуть его в этом, как он упрекал Ирода, называя его Полуевреем”.
Еще в начале восстания Шимон убегает к сикариям в Масаду, к югу от Эйн-Геди, в то самое место, в окрестностях которого, по словам Плиния, жили ессеи. Сикарии — и весьма вероятно, что среди них и Шимон — напали на Эйн-Геди, уничтожили римский гарнизон, находившийся там, а добычу принесли ”в пустыню”, то есть в пустыню Эйн-Геди, где расположились ессеи. Шимон и его сикарийские воины дают торжественную клятву не сдаваться римлянам и не просить у них пощады, что бы ни случилось. Социальный характер их восстания проявляется, между прочим, в том, что Бар-Гиора провозглашает приказ, обязывающий выпустить на волю всех рабов. Этот важный акт, обнародованный посредством разосланных повсюду глашатаев, привлек на его сторону не только рабов, но и массу влиятельных граждан, которые ”повиновались ему как царю”. Ни в одном другом постановлении не выразился так социальный характер сикарийства, как в этой прокламации об освобождении рабов. Именно своей социальной тенденцией сикарии главным образом отличаются от зелотов и Последователей Иоханана”. У последних не социальная революция играет главную роль, а антиримское восстание. Они противодействуют богачам и аристократам и преследуют их, лишь поскольку те миролюбы. По их мнению, теперь, в час тяжелой войны, не время изменять социальные порядки, так как этим они оттолкнут от национального восстания большую и наиболее влиятельную часть народа. Сикарии же не опасаются этого — ведь пришествию Мессии предшествуют пред мессианские мучения, а в период этих тяжелых мучений и следует осуществить идеал равенства и справедливости любой ценой! А если из-за этого богачи и знать порвут с восстанием, то зато к нему присоединятся большие массы простого народа, и потеря возместится.
Эта угроза крайней социальной революционности и побуждает Иоханана бороться с Бар-Гиорой почти целых три года (67—70). Вражда дошла до того, что один уничтожил запасы зерна, которые другой заготовил для воюющих. Только когда Тит дошел до Гиват-Шаула (на расстоянии пяти километров от Иерусалима), они помирились, и лишь после того, как Иоханан одолел Элазара бен Шимона, а последний присоединился со своим войском к ”людям Иоханана”, в городе остались два хозяина — Иоханан и Шимон. Все разногласия между зелотами и сикариями были забыты только тогда, когда первая стена Иерусалима содрогнулась под ударами римских таранов. С того дня Иоханан и Шимон воевали плечом к плечу до конца войны — до полного разрушения Иерусалима.
