вооруженные силы в достаточной боеготовности и быть готовыми, получив необходимые

данные о возможной угрозе и необходимые указания по повышению боеготовности, выполнить

их точно и в срок.

«И сейчас задаешься вопросом: когда осознал Сталин свою ошибочную позицию по

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

300

отношению к договору с Германией? Конечно, когда наступление стало фактом, его отрицать

было невозможно. Но неверие, или, может быть, правильнее в данном случае сказать, сомнение,

что немцы напали на Советский Союз, существовало даже после первых известий о войне. Что

переживал в этот момент лично Сталин, когда ему доложили о начале войны, мне не известно,

но говоривший со мной по телефону Г.М. Маленков, которому я доложил о налете на

Севастополь в 3 часа 20 минут, явно не хотел верить. Доказательством этому служит его

перепроверка моих сведений у командования Черноморского флота.

Это дает основание сделать вывод, что день-два тому назад или даже накануне, когда

давались указания Наркомату обороны о возможном нападении, твердого убеждения в

готовившемся нападении не было. Это и привело к тому, что указания, данные вечером 21 июня,

не были категоричными и требующими принятия самых срочных и решительных мер по

повышению готовности».

Интересное свидетельство адмирала: оказывается, действительно военные получили

«день-два тому назад» и тем более «накануне» указания о «возможном нападении»! А потом эти

же военные и рассказывали, что даты нападения они не знали…

Война — это большая политика. И похоже, нарком ВМФ не шибко в ней разбирался.

Стоило Сталину только чуть перегнуть в подготовке к войне, в приведении в б/г, как из жертвы

агрессии СССР мог моментально оказаться агрессором. Даже в итоге став победителем, после

войны СССР, оставаясь именно жертвой, имел моральное преимущество в глазах мирового

общественного мнения. И попытки Запада — США и Англии выставить СССР именно

агрессором и виновным в развязывании Второй мировой войны при жизни Сталина

проваливались (именно для этого гальдеры и готы с кейтелями и рассказывали под протоколы

свои фантазии в 1948 году, но об этих протоколах гитлеровских генералов придется поговорить

в отдельном исследовании-книге). А ведь именно в эти годы, когда немецкие генералы

рассказывали, как СССР, по их мнению, собирался напасть первым, в США выходили

брошюрки с «документами, разоблачающими» политику СССР. Тогда же начали раскручивать

историю с «секретными протоколами» к «пакту Молотова — Риббентропа» от 23 августа 1939

года.

«Дав указания, правительство не включилось в приведение в готовность Вооруженных

Сил в целом (почему я как нарком ВМФ оставался еще в неведении) и не приняло мер о

срочной информации заинтересованных наркомов, связанных с военными делами».

Вот здесь Кузнецов привирает. НК ВМФ подчинялся СНК (правительству СССР)

напрямую, и Кузнецов от правительства и должен был получать необходимые указания.

«А как много можно было бы сделать даже в эти последние предвоенные часы, если бы

хоть в субботу все было поставлено на ноги! Упущенное время, конечно, целиком наверстать

уже было невозможно, но лишить противника тактической и оперативной внезапности времени

еще хватало. Вызванные по ВЧ командующие пограничными округами могли еще за

остававшиеся 10—12 часов привести в полную готовность не только такие части, как авиация,

находящаяся на аэродромах, или зенитные средства ПВО, но и в движение все остальные

части».

Это было бы как раз замечательным подарком Гитлеру, который и заявлял в

меморандумах 22 июня, что СССР активно готовится к войне — собирается первым напасть на

Германию. Отдача сигналов боевой тревоги для приведения в полную б/г даже днем 21 июня

была опасна именно с этой точки зрения.

А вот вечером 21 и ночью 22 июня уже павловы-коробковы как раз и сделали все, чтобы

сорвать подъем войск по тревоге.

«Медленная передача указаний не поспела к началу войны только потому, что этого не

требовало правительство или, точнее, Сталин, все еще сомневавшийся, будет нападение или не

будет…»

Это правда: то, как Тимошенко и Жуков передавали достаточно короткий текст

«Директивы № 1» от 21 июня в западные округа, ни в какие ворота не лезет.

Только в одном округе, Одесском ВО, вполне хватило времени даже уже в ночь на 22

июня, получив приказ наркома после 1.00, привести в боевую готовность свои дивизии и

перегнать самолеты, и зенитные средства с артиллерией у них оказались в частях, а не на

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

301

полигонах и в учебных центрах.

Вот только зря Кузнецов обвиняет в этом Сталина.

Как раз военные и сорвали передачу указаний «Директивы № 1» в войска.

«Официально Сталин в течение всей войны, и особенно пока не определился успех в ней,

наши неудачи в начальный период объяснял “внезапным и вероломным” нападением Гитлера.

Мне лично не раз доводилось слышать, как на приемах иностранцев еще в 1942—1943 гг. он

подчеркивал, какие преимущества приобрел агрессор, напавший на нас, и легко было заметить,

как этим он хотел объяснить и наше вынужденное отступление».

В политике адмирал, похоже, так и остался профаном — Сталин постоянно напоминал

западным политикам и политиканам, что СССР именно «жертва агрессии». И не дай Бог они это

забудут. А вот дальше адмирал выдал замечательные слова о Верховном Главнокомандующем

И.В. Сталине:

«В последнее время все чаще высказывается мнение о виновности прежде всего Сталина

в том, что он чуть ли не запрещал находиться в повышенной боевой готовности. Это не так… и

не подтверждается документами. Он, конечно, требовал не провоцировать войны, но это совсем

иное дело.

Когда я, будучи наркомом ВМФ, в предвоенные дни докладывал ему о переводе флотов на

повышенную готовность, то не встречал возражения. Не поддаваться на провокации и повышать

готовность — вещи разные. Больше того, чтобы не поддаваться на провокацию, нужно быть в

повышенной готовности и всему руководству находиться на своих местах, чтобы, если

понадобится, отреагировать на осложнение обстановки. <…> Провоцирует агрессора не

повышенная готовность, а соблазн легкой победы, когда он видит неготовность противника.

Военное руководство независимо от поведения политических руководителей обязано

было повышать готовность тех войск, которые находились в приграничных округах,

предупреждать о злонамерениях врага в последние предвоенные недели и дни и, наконец,

быстро оповестить округа о надвинувшейся угрозе, как это произошло вечером 21 июня.

Длинная телеграмма из Наркомата обороны, которую я видел в 22 часа с минутами (это

было, точнее, сразу после 23.00 — видимо, здесь у Кузнецова опечатка. — Авт .) в кабинете

наркома обороны маршала С.К. Тимошенко и которая, как теперь известно, не была

своевременно даже получена адресатами, показывает, что до этого времени в округа были даны

лишь директивы общего порядка и почти ничего не было сделано по повышению готовности в

приграничных округах».

Правда, адмирал опять ошибается, говоря о том, что не совсем знает, какие необходимые

указания по повышению боевой готовности были именно до 21 июня отданы в западные округа.

Другое дело, что павловы эти указания и особенно приказ ГШ от 18 июня игнорировали…

«После того как Тимошенко и Жуков посетили Сталина, требовался необычный стиль

указаний по радио и по телефонам хотя бы в два — три адреса: Павлову, Кирпоносу, Попову и

др.»

Кузнецов, ознакомившись с текстом «Директивы № 1», дал короткий приказ-команду на