НЕКОТОРЫЕ ВОСТОЧНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ
На Дальнем Востоке формирование романа Нового времени имело место приблизительно в тот же период, что и в Западной Европе, в обстановке кризиса феодальной системы, развития городов, ремесел, коммерции, иностранных связей. Тем не менее взаимодействие литератур Дальнего Востока и Западной Европы практически исключено. Известное сходство между ними имеет исключительно типологический характер. Дальний Восток не знал ни Ренессанса, ни эпохи Просвещения, но сходство в плане эволюции жанра очевидно. Категория жанра оказывается более универсальной, чем категория культурных течений. Мы фиксируем на Дальнем Востоке, так же как на Западе, комическую переработку традиционного повествования вплоть до пародии (антироман), натуралистические тенденции, ослабление бурлеска и отделение романа от чистой сатиры, развитие психологического реализма и одновременно описания нравов, прозы обыденной жизни. Хотя региональные культурные различия грандиозны, эти параллели тем не менее имеют место.
На Дальнем Востоке точкой отправления и романической формой, которую надо было преодолеть, был не рыцарский роман, который не существовал, но героико-историческое повествование типа китайского "Троецарствия" или японского жанра гунки. В китайском и японском романе XVI-XVII вв. в отличие от Запада имела место реактуализация другой стороны того же архетипа, скорей развратника, чем плута. Напомним, что в средневековой сказке как на Западе, так и на Востоке эти два элемента скрещивались и что даже мифологические трикстеры объединяли часто эти два варианта в одном лице. Европейский роман XVII в. ("комический" роман) ставит на первое место тип плута, а эротический элемент оставляет на заднем плане. Исключение составляет только "Франсион" Сореля. В дальневосточном романе XVI-XVII вв., наоборот, на первый план выходит тип развратника, а плутовской элемент сравнительно слаб. Яркими примерами являются китайский "Цзинь, Пин, Мэй" и японские повествования Сайкаку. Эротический элемент в романе Дальнего Востока имеет сложную и противоречивую функцию: объединены сатира и эстетизация природной чувственности. Сравнивая Восток и Запад, надо учитывать более низкий уровень индивидуализма на Востоке. Вот почему частная жизнь в китайском романе проявляется как описание большой семьи или, наоборот, веселых кварталов, которые находятся вне нормального общества. По этой же причине дальневосточные романы не знают активного героя, человека действия. Робинзон Крузо невозможен на Востоке. В китайской литературе XVIII в. деятельный человек - это обычный чиновник, и такая фигура становится объектом сатиры (особенно в "Неофициальной истории конфуцианцев" У Цзин-цзы). Зато сентиментальный герой, противостоящий жизненной прозе, хорошо знаком Западу и Востоку. Бао-юй в романе "Сон в красном тереме" может быть назван китайским Вертером.
Перейдем к более конкретному изложению. В Японии XVII в. писатель Сайкаку выступает в качестве основателя движения укиё, которое направлено на изображение земной жизни и светских радостей. "История любовных приключений одинокого мужчины" Сайкаку представляет серию эротических похождений, начиная с детства героя и вплоть до его старости. Герой обладает повышенной чувственностью и заводит множество связей, особенно с проститутками различных рангов, а также с молодыми людьми из артистической среды. Йенноски (так зовут героя) во время своих странствий действует как плут. После шестидесяти лет он покидает мир, но вместо того, чтобы стать монахом, он направляется на корабле, носящем имя "Сладострастие", на остров женщин - символ царства чувственности и сладострастия. Сходную историю Сайкаку разворачивает параллельно в другом романе - "История любовных приключений одинокой женщины". Героиня также весьма чувственна, и это влияет на ее судьбу. Даже в старости над ее хижиной можно было прочитать надпись "Обитель сладострастия". В этом романе более детально и с известной горечью представлена картина нравов. Описание обыденной жизни, включая самую низкую, частично дается в юмористическом и бурлескном ключе. Первый из упомянутых уже романов Сайкаку выглядит как пародия на знаменитый средневековый роман Мурасаки "Гэндзи моногатари", о котором речь шла выше (еще до Сайкаку были созданы пародии на "Исэ моногатари" и "Хэйке моногатари", несомненно пародийно также и название сборника "Гэндзи-обезьяна").
Естественно, что европейский роман Нового времени отворачивается, как мы видели, от рыцарского и галантного романов, тогда как японский роман Нового времени в известном смысле противостоит галантным и героическим моногатари. Брутальный эротизм и плутовство занимают место галантной придворной утонченности и самурайского героизма.
В Китае формирование романа Нового времени начинается и заканчивается раньше, чем в Японии, хотя в более ранние времена в Китае, в отличие от Японии, роман не существовал. В средние века там были только новеллы и героико-исторические повести, которые можно сравнить с японским жанром гунки. Героико-исторические повести являются отправным пунктом для развития китайского романа. Например, анонимный роман конца XVI в. "Цзинь, Пин, Мэй" воспроизводит почти точно один из эпизодов средневековой повести Ши Най-аня "Речные заводи". Роман "Цзинь, Пин, Мэй" рассказывает о неком Сымын Цзине и его женах. Семья становится ареной повествования, но эта большая семья, раздираемая противоречиями, интригами, ревностью и т.д., представляет собой модель общества. Социальный фон описывается в сатирическом ключе. Сымын Цзинь - это выскочка, который обогащается незаконными средствами, коммерсант и чиновник, плут, который действует среди других плутов. Но он не только хитрец, он также - и прежде всего - развратник, погруженный в свои сексуальные отношения. "Цзинь, Пин, Мэй" как роман сатирический предшествует знаменитому сатирическому произведению XVIII в. "Неофициальная история конфуцианцев". Если же говорить о собственно романической, а не сатирической линии, то надо обратиться к роману XVIII в. Цао Сюэ-циня "Сон в красном тереме", который можно считать классической формой жанра. Так же, как западные романисты XVIII в., Цао Сюэ-цинь отказывается от низких, натуралистических моментов, от мотивов бурлескных, чисто сатирических, комических, плутовских. Он тоже описывает большую семью, но реализм повседневности уже объединен с реализмом психологическим, включая описания чувств возвышенных и утонченных. С этой точки зрения "Сон в красном тереме" напоминает западный сентиментальный роман. Грехи высоких чиновников, грязь в семейных отношениях не являются здесь объектом сатиры, но описанием прозы жизни сухой, бюрократической и, особенно, вульгарной. Главные герои противостоят этой вульгарной прозе. Бао-юй и его возлюбленная - личности действительно "романтические". Бао-юй любит все прекрасное и ненавидит чиновников, у него превосходный вкус, и он пишет стихи. Он становится жертвой практицизма своих ближайших родственников, в частности - своей бабки, жертвой традиций респектабельной большой семьи. На символическом уровне герой и героиня трактуются как два божества, которые посетили земной мир на короткое время. Роман дает нам живое описание характеров и сложных отношений меж людьми, полных противоречий и психологических недоразумений. Этот роман можно поставить в один ряд с лучшими европейскими романами XVIII в.
МИФОЛОГИЗМ В РОМАНЕ XX ВЕКА ( От литературы к мифу)
В литературе XX в. "мифологизм" выступает в качестве художественного средства, соответствующего определенной концепции мира. Он получает блестящее выражение в романе в процессе перехода от классического реализма XIX в. к модернизму XX в. Пафос мифологизма состоял в обнаружении постоянных и вечных принципов, скрытых под обыденной поверхностью и сохраняющихся неизменными при любых исторических изменениях. Мифологизм вышел за рамки социальные и исторические, в которых разворачивалось действие романов XIX в., когда точка зрения была исключительно историческая и социальная; модернистский роман отказывается от этой точки зрения, что является естественной реакцией на устаревший эволюционизм. Социально-исторический подход определял структуру романа XIX в., поэтому отказ отданного подхода способствовал нарушению сложившегося структурного порядка. Модернизм компенсирует этот беспорядок символическими средствами, в том числе мифологическими. Таким образом, мифологизм становится инструментом повествовательного структурирования. Кроме того, модернистский роман использовал простые повторения и технику лейтмотивов, отчасти подсказанную мифологической драмой Рихарда Вагнера. Модернистский мифологизм связан некоторым образом с фрейдистским и юнгианским психоанализом, который заменил социальную характерологию XIX в. Томас Манн хвалил Вагнера за синтез "мифологии" и "психологии". Необходимо подчеркнуть, что "глубинная" психология, т.е. психология подсознания, адресована личности, которая в значительной мере эмансипирована от социальных обстоятельств. Психология специфически индивидуальная трактуется в то же время как универсальная, что позволяет ее интерпретировать в терминах символико-мифологических. Но нельзя при этом сводить новшества модернистского романа исключительно к влиянию Фрейда и Юнга. Тем не менее юнгианский психоанализ, с его универсализацией и метафорической интерпретацией бессознательной игры воображения, облегчает переход от болезненной психологии современного покинутого индивида к психологии пререфлективной и, в сущности, социальной архаического общества. Этот переход смягчен иронией, подчеркивающей огромную дистанцию, которая отделяет человека XX в. от подлинных творцов мифа в древние времена.
