Ощутив собственную значимость, я важно надула щеки, решив позже напомнить Клавке, что искусствовед и филолог — суть разные вещи.

Проша нервно заелозил в кресле.

—    Э-э, понимаете ли, дамы, — робко заговорил он. — Мы только месяц как открылись. Вернее, даже не открылись еще. Если повезет — через десять дней заработает первая экспозиция. В связи с этим купить картины более чем за триста долларов мы не сможем.

Прохор с сожалением развел руки в стороны. Клавка восторженно пискнула, но тут же взяла себя в руки:

—    Смеешься?! Да ты икры сожрал больше! Не-ет, меньше чем за пятьсот не отдадим. Каждую!

На меня навалилась ужасная слабость. Отвалить за «Демократию» и зеленых шахтеров такие деньги! Подозреваю, что Прохор еще меньше нас разбирается в живописи, раз предлагает подобную сделку.

Совладелец арт-галереи напыжился, вспотел, закатил глаза и через полминуты выдохнул:

—    Согласен! Когда можно забрать картины?

—    Картины против денег, — припечатала я. — Как говорится, утром деньги, вечером стулья, вечером деньги — утром стулья. Дальше по тексту.

Резкий звонок в дверь прервал приятную беседу. Душа у меня переместилась в район пяток, и я шепотом спросила:

—    Кто это?

Клавка, воодушевленная удачной сделкой, отстранение пожала плечами:

—    Открой и узнаешь.

На цыпочках я прокралась к входной двери и замерла. Посетитель еще раз позвонил, а потом забарабанил в дверь чем-то очень тяжелым.

—    Кто там? — просипела я.

—    Кто?! — взревел Сашкин голос. — Это ваш ум, честь и совесть!

Я метнулась обратно в комнату и без сил плюхнулась на диван, обреченно выдохнув:

—    Сашка пришел.

Взгляд Клюквиной заметался по углам комнаты в поисках надежного укрытия.

—    Откроешь? — спросила я, заранее зная ответ.

-Ха!

Стук в дверь сделался невыносимым.

—    Может, я открою? — предложил Прохор.

—    Давай, — быстро согласилась я. — Только очки сними. На всякий случай.

Прохор снял очки и вышел в коридор. Мы с Клюквиной прислушались. Стук в дверь прекратился. Зато раздался какой-то странный глухой удар, всхлип, и на пороге возникло то, что еще утром было Сашкой, а сейчас более всего походило на Кинг-Конга-убийцу.

—    Мама! — простонали мы с Клавкой и, не сговариваясь, полезли под журнальный столик.

Ткнувшись пару раз в мосластый клюквинский зад, я пожалела, что в свое время не купила большой обеденный стол — там все-таки намного просторнее!

Кое-как угнездившись под миниатюрной столешницей, мы с Клавдией обнялись и дружно задрожали.

«Господи, пронеси мимо сию карающую длань! — взмолилась я. — Нет на мне столько грехов, честное слово. Наоборот, стараюсь только добро делать. Так нешто за это наказывать? Ты вспомни, сколько я за свою жизнь старушек через дорогу перевела и бездомных собачек домой перетаскала? И потом, у меня самая гуманная профессия в мире. Аминь!»

Прочитав молитву, я осторожно высунулась из укрытия. Сашка стоял возле столика, уперев руки в бока, и гневно сверкал очами.

—    Саш... — всхлипнула я и осеклась.

Весь вид Шуши говорил о том, что наш с Клавкой смертный час приближается со скоростью света. Хлопнула входная дверь.

—    Ну, вражина, берегись, — разозлилась Клюквина, вылезая из-под стола. — Ты только что сорвал нам сделку на тысячу долларов. И кто ты после этого?

Позавидовав Клавкиному бесстрашию, я проявила благоразумие и поудобнее устроилась под столом.

—    Короче, так, — продолжала Клюквина, — ты нам должен штуку баксов. Ну, и плюс проценты за моральный ущерб. Итого... Две с половиной тысячи американских рублей. Поторопись, Сашок, а то счетчик включится!

Я выглянула из своего укрытия, чтобы не пропустить самое интересное. Саня по-прежнему молчал, но его лицо постепенно приобретало нормальное, почти человеческое выражение. Шестое чувство подсказало мне, что опасность физического уничтожения миновала и можно выбираться на волю. В этот момент на пороге комнаты возникли два милиционера с автоматами Калашникова на шее. За их спинами маячил Прохор. Что-то в нем неуловимо изменилось, но что именно, было пока неясно. Я решила проявить осторожность и не спешить покидать уже насиженное место под столом.

—    Вот он, — указал Проша на Сашку и снова скрылся за спинами блюстителей порядка.

—    Та-ак, граждане, что здесь происходит? — спросил пожилой милиционер с погонами лейтенанта.

Мы с Клавкой обменялись красноречивыми взглядами и временно онемели, а Александр Михайлович почему-то обрадовался:

—    Здорово, мужики! Чего всполошились? Ничего страшного здесь не происходит. Я вот свататься пришел... Только девчонки между собой никак не договорятся, кто замуж за меня пойдет. Вот и повздорили малость. Нет, я, конечно, готов на обеих жениться, но, увы, закон это запрещает! А я закон уважаю! Давайте выйдем в коридор, я вам еще кое-что объясню...

Милиционеры повели автоматами и неохотно последовали приглашению. Причем один из них встал так, чтобы видеть и то, что происходит в коридоре, и не упускать из виду нас. Я, кряхтя, выбралась из-под стола и уселась на диван рядом с Клавдией. Прохор робко протиснулся в комнату и опустился рядом со мной. Только теперь удалось рассмотреть произошедшие в нем изменения: под вторым глазом у бедняги зрел брат-близнец соседнего фонаря. Жалко парня, уже второй раз из-за своей доброты страдает! Помнится, кто-то говорил, что добро должно быть с кулаками. Но нельзя же так буквально и за столь короткий промежуток времени! Хотя есть люди, которые всю жизнь получают тумаки и затрещины. Был у нас подобный экземпляр в институте. Где-то до третьего курса Леха Пименов (так звали это ходячее недоразумение) ничем не выделялся из общей массы студиозусов. Ну разве только своим хроническим невезением. Если где-то с крыши падала сосулька с крыши, то Леха непременно оказывался в нужном месте и в нужное время. Опасности и неприятности подстерегали парня буквально за каждым поворотом. Кстати, наш факультет располагался в здании бывшей школы имени Лаврентия Павловича Берии. Может, это обстоятельство, а может, просто длительное отсутствие капитального ремонта служило источником постоянных сюрпризов: то пол провалится, то потолок рухнет, то прорвет канализацию и затопит деканат... В общем, дерь... в смысле, проблем хватало. И почему-то все они сыпались именно на Лешку. Причем в прямом смысле: штукатурка на голову, нога, попавшая в дырку в полу; дверь в туалет заклинивало именно тогда, когда там предавался размышлениям Пименов. Короче говоря, жизнь бедолагу не баловала. К середине третьего курса он решил круто изменить свою судьбу и вступил в «Общество адвентистов седьмого дня». Все бы ничего, да только Леха принялся проповедовать какую-то ересь среди широких студенческих масс. Попервоначалу над ним смеялись, а потом он настолько всем надоел, что его вежливо выслушивали и давали по шее. Таким образом, невезучий Пименов путем проб и ошибок выяснил: предначертанное судьбой не изменить. Он плюнул на адвентистов и принял жизнь такой, какая она есть. Может, и Прохор входит в касту любителей тумаков?

—    Ну что, друзья мои, поговорили? — весело спросил Сашка, возвращаясь в комнату и усаживаясь в кресло.

—    А эти где? Которые в форме? — нахмурилась Клюквина.

—    Кто? Друзья из органов? Так они уехали по своим неотложным милицейским делам. Давайте по порядку. Сначала с вами, девушки. Где вы изволили сегодня пропадать? Зачем охранника в ванной заперли?

—    Мы выполняли президентскую программу! — брякнула я и сама испугалась собственной смелости.

Клавка, не ожидавшая, что мы с ней птицы столь высокого полета, заинтересованно заморгала.

—    К-какую программу? — поперхнулся Шуша.

—    Что значит, какую? Обычную президентскую программу. Их у него, вообще-то, несколько...

—    Да говори ж ты толком! — прикрикнул Сашка. — Вот послал бог характер: смесь шейкера с саранчой! Какая программа?