Я не упомянул бы об этом событии, если бы Сен-Берен не попытался его преувеличить. Мучимый бессонницей в эту ночь, он будто бы видел возвращение нашего проводника и под большим секретом сообщил капитану Марсенею, что Морилире вернулся не с запада, откуда мы пришли, а с востока, то есть со стороны Канкана, куда мы направляемся и где он не мог искать никаких забытых вещей: следовательно, наш проводник лгал.

Такое сообщение, быть может, заслуживало бы внимания, если бы оно исходило не от Сен-Берена. Но Сен-Берен! Он так рассеян, что легко мог спутать запад с востоком.

Однако возвратимся к теме. Мы бродили по Канкану: мадемуазель Морна, Барсак, Сен-Берен и я под руководством Чумуки и Морилире.

Но я вижу, что мне следует вернуться немного назад.

Знайте, что в предыдущие дни Морилире не переставал нам надоедать, расхваливая достоинства некоего предсказателя Кеньелалы, живущего в Канкане.

Его послушать, так этот Кеньелала обладает удивительным «вторым зрением». Морилире несколько раз настаивал, чтобы мы лично в этом убедились. Бесполезно говорить, что все мы, не сговариваясь, отправляли его прогуляться подальше. Мы не для того приехали в сердце Африки, чтобы обращаться к ясновидцам, пусть даже самым выдающимся.

И вот, когда мы гуляли по Канкану, Морилире и Чумуки останавливаются в двух шагах от хижины, не представлявшей ничего особенного. По случайности, которая, по-видимому, была подстроена, мы оказались перед жилищем знаменитого Кеньелалы. Они снова советуют нам посетить его, мы опять отказываемся. Но они не желают признать свое поражение и снова начинают возносить хвалу почтенному колдуну.

Зачем нужно Морилире и его товарищу Чумуки, чтобы мы пошли к их Кеньелале? Неужели нравы этой страны настолько «просветились», что наши два бездельника получат комиссионные от их феномена?[46] Быть может, они наняты им привлекать клиентов, как венецианские гондольеры заманивают туристов к фабрикантам хрусталя и кружев? Вот довод в пользу господина Барсака!

Но двое сообщников не унимаются. Они так настаивают, что мы наконец уступаем, чтобы только отвязаться от них. Доставим им это удовольствие, и если они заработают несколько монеток, тем лучше для них.

Мы входим в отвратительную, грязную хижину, куда совсем не проникает свет. Кеньелала стоит посреди своего жилища. После того как он пять минут бил себя в грудь и повторял «ини-тили», что означает «добрый день», он наконец садится на циновку и приглашает нас последовать его примеру.

Он берет горсть мелкого песку, с помощью маленькой метелки рассыпает его веером. Потом выпрашивает у нас дюжину орехов кола, наполовину красных, наполовину белых, и, бормоча непонятные слова, быстро раскладывает их на песке в виде различных фигур — кругов, квадратов, ромбов, прямоугольников, треугольников — и делает над ними странные знаки, как бы благословляя их. Наконец, он заботливо собирает орехи и протягивает грязную руку, в которую мы кладем плату за предсказание. Теперь нам остается только спрашивать. Он вдохновился. Он будет говорить.

Мы должны предложить ему по очереди несколько вопросов, он без промедления будет отвечать. Когда мы кончаем спрашивать, он говорит, в свою очередь, очень живо и быстро, как человек, знающий свое дело. Они невеселы, предсказания нашего мага! Если мы им поверим — чего, к счастью, не случится, — мы выйдем из его заведения, полные забот и тревог.

Он начинает с меня; я спрашиваю о судьбе того, что для меня всего дороже на свете, — о моих статьях, которые вам посылаю.

— Скоро, — говорит он мне по-арабски, — никто не будет получать от тебя известий.

Вот так удача! Но волшебник говорит: «Скоро». Значит, за это письмо я могу быть спокоен.

Кеньелала переходит к Сен-Берену.

— Ты получишь, — предсказывает он ему, — рану, которая помешает тебе сидеть.

Я думаю о крючках. Он опоздал, старый шут. Он блуждает в прошлом, потемки которого ему, без сомнения, осветили Морилире и Чумуки.

Теперь очередь мадемуазель Морна.

— Тебя поразит удар в сердце, — произнес Кеньелала.

Ну и ну! Не глупо! Заметьте, он не уточнил, будет ли рана физической или моральной. Я склоняюсь ко второму предположению и подозреваю, что наши два проводника не без греха и тут. Мадемуазель Морна, очевидно, поняла пророка, как и я, потому что она краснеет. Держу пари, что она думает о капитане Марсенее.

Но наш волшебник умолкает, потом смотрит на Барсака с угрожающим видом. Ясно, что нам предстоит самое важное предсказание. Он пророчит:

— За Сикасо я вижу белых. Для вас это — рабство или смерть.

Он очень весел, этот дед.

— Белых? — повторяет мадемуазель Морна. — Вы хотите сказать: черных?

— Я говорю: белых, — торжественно подтверждает Кеньелала, который симулирует вдохновение самым забавным образом. — Не переходите за Сикасо. Иначе — рабство или смерть.

Разумеется, мы принимаем предупреждение иронически. Кого этот гадатель хочет уверить, что на французской земле есть достаточно многочисленная группа белых, которая может быть опасной для такой значительной колонны, как наша?

За обедом мы все, не исключая боязливого Бодрьера, много смеялись над этой историей, а потом больше о ней не вспоминали.

Но я думал, и думал очень серьезно. В конце концов, ложась спать, я пришел к заключению, что… что… Да вот, судите сами.

Запишем сначала условия задачи.

Существуют два с половиной факта.

Половина факта — это отсутствие Морилире в Тимбо и на последней остановке, перед Канканом.

Два факта — предполагаемое отравление ядом «дунг-коно» и зловещие предсказания черного колдуна.

Установив это, будем рассуждать.

Факт первый. Мыслимо ли, чтобы старшина ничтожной деревушки замыслил абсолютно нереальный план атаковать экспедицию, охраняемую двумястами сабель, и это в Сенегамбии, давно уже занятой нашими войсками, в тридцати пяти километрах от Тимбо, где находится значительный французский гарнизон? Нет, это невероятно. Это невозможно, абсолютно невозможно.

Факт второй. Мыслимо ли, чтобы старый негр, глупый и невежественный, обладал властью читать будущее? У него нет такой власти, в этом я совершенно убежден.

Случай с «дунг-коно» достоверен; по меньшей мере, раз мною доказано, что такой план не мог быть задуман всерьез, его организовали специально, чтобы заставить нас поверить в его реальность.

Верно и то, что Кеньелала, предоставленный самому себе и предсказывающий наугад, сказал бы нам все что угодно; однако он упрямо предрекал нам рабство или смерть за Сикасо.

Заключение: нас хотят запугать.

Кто? Почему? — спросите вы.

Кто? Этого я не знаю.

Почему? Чтобы заставить нас отказаться от путешествия. Мы кому-то мешаем, и этот кто-то не хочет, чтобы мы перешли Сикасо. Теперь о полуфакте Морилире: или он не означает ничего, или, если Сен-Берен не проявил обычной рассеянности, Морилире — сообщник тех, кто пытается остановить наше путешествие. Его настойчивое желание заставить нас побывать у Кеньелалы очень подозрительно, и можно подумать, что его подкупили. Надо выяснить этот вопрос.

Таковы мои заключения. Будущее покажет, основательны они или нет. Поживем — увидим.

Амедей Флоранс.

Стоянка. День пути от Канкана. Двадцать шестое декабря. Я добавляю эти строчки к моему позавчерашнему письму, которое Чумуки обещал вам препроводить.

То, что случилось этой ночью, необъяснимо.

Мы покинули Канкан вчера утром, двадцать пятое декабря, и после двух больших переходов, сделав в общем около тридцати километров, расположились лагерем в открытом поле. Местность мало населена. Последняя деревня Дьянгана осталась в двадцати километрах позади, и пятьдесят километров отделяют нас от ближайшего поселения Сикоро.

В обычный час лагерь спал. Среди ночи мы были внезапно разбужены странным шумом, которого никто из нас не мог объяснить. Это было какое-то чудовищное гудение, похожее на шум паровой машины или, точнее, на жужжание насекомых, но насекомых гигантских, величиной со слона. По объяснению часовых, необычайный шум донесся с запада. Сначала очень слабый, он постепенно усиливался. В момент, когда мы выскочили из палаток, он достиг наибольшей силы. Удивительнее всего, что он доносился до нас сверху, с воздуха, с неба. Источник этого шума находился над нами. Но какова его причина?