А упомянутый Григорий Отроков меж тем несся в комнату своего господина не глядя под ноги — лишь бы поспеть как можно скорее. И угораздило же его отлучиться на задний двор в такой момент!

— Я тут, твое превосходительство! — отрапортовал он даже не переступив порог.

— Ты где шляешься, остолоп? — неожиданно тихо, с присвистом спросил князь своего верного слугу, обязанному ему по гроб жизни.

— Прошу извинить… — склонился Григорий.

— В городе творится черт знаешь что — скорбные разумом решили устроить у меня под носом настоящее восстание. И представь себе мои чувства, когда подобное происходит без моего ведома?

Князь продолжал говорить все так же тихо, но в голосе его все больше проскальзывали змеиные ядовитые нотки. Подобное заметит любой хоть раз потревоживший покой древесной гадюки в солнечный день подле нагретого камня.

— Людишки донесли совсем недавно. Гонцы на склады отправлены, охрана предупреждена — любых незваных гостей встретят пальбой и поднимут на копья.

— Дурак! На кой люд мне твои склады?! Ты понимаешь, что если сейчас случится непоправимое — молокосос нас со свиным дерьмом смешает. Его ищейки всего полгода как рыть под нас перестали и тут такое.

Князь замолчал, побарабанил по столу костяшками пальцев и глубоко вздохнул, глядя невидящим взором на черный лакированный стол из мореного дуба. Григорий в такие моменты притворялся истуканом — знал, что Хозяин изволит думать и лучше для бренного тела ему не мешать. И плевать, сколько времени займут размышления: раньше положенного он даже с места не сдвинется.

Вдалеке раздались едва слышные крики и раскаты многочисленной пальбы.

'Могли людей и не гонять, вон все и так слышно', - невесело подумал Отроков, а чуть погодя ор поднялся уже на их улице, правда, сразу прекратился. Сторожа в этих местах бывалые — сначала бьют, а потом уже беседы ведут.

— В общем так. Бери полсотни стражи и выступай к Кремлю. На глаза никому из этих скорбных разумом не попадайся. Если подвернется случай — поможешь гвардейцам, если нет — любой ценой захвати хотя бы одного командира бунтовщиков.

— Я могу идти?

— Ты лететь уже должен! — громыхнул князь, нахмурив брови, так что они сошлись на переносице.

Но Григорий этого уже не видел — несся сломя голову во двор. Там в ожидании сидела дюжина битых жизнью воинов, некогда служивших в стрелецких полках, а затем перешедших на службу к родовитому князю.

Через минуту с территории вышла половина во главе с Отроковым, остальные бегом выскочили через заднюю калитку и направились в соседние подворья — собирать остальных стражей.

Вопросов верные служаки не задавали, привыкли держать язык за зубами, они по приказу могли рубиться в одном строю с вчерашними бандитами, а завтра этих же бандитов развесить по березкам. И никакие угрызения совести им не страшны — столь пагубные для служивого воина эмоции вытравливались довольно жесткими методами, ну а если же нет, то воин быстро становился случайной жертвой. Благо, что желающие попасть в стражу князя не переводились никогда.

Отряд пробирался до конечной цели околицами, стараясь оказаться в нужном месте как можно скорее. И если б они выдвинулись хотя бы на полчаса раньше, то может статься и успели. Вот только в данный момент они явились, дабы стать невольными участниками бойни, разворачивающейся на площади перед Кремлевскими стенами!

Бум-бум! Бум-бум! Бум! Треск и грохот!

Это бунтовщики, наконец, взломали створки кремлевских ворот. Радостный ор разнесся над половиной города, но тут же сменился частыми выстрелами и проклятиями. Гвардейцев просто так не взять и пойти на них нахрапом далеко не лучшая идея.

Вот только Гришка видел то, чего не могли заметить защитники Кремля — народу против них скопилось слишком много. И ладно бы простое отребье — его разогнать и плетьми можно. Костяк бунтовщиков составляли понюхавшие крови вояки, умеющие держать строй, прикрывающие спину товарищу и самое главное — не теряющие головы в бою.

'Пора!' — подумал Григорий.

И будто почуявшие кровь волки насторожились княжеские бойцы. С губ Отрокова уже почти раздался приказ на выдвижение, когда из-за угла донесся громоподобный цокот сотен подкованных копыт.

На площадь, будто демоны из Бездны влетели семеновцы с палашами наголо. Они рубили всех кто попадался на пути. Не прошло и минуты, как ослепленная яростью и вседозволенностью толпа превратилась в паникующее аморфное Нечто пытающееся забиться в самый темный угол, прочь от Старухи с косой.

Вот только кто же им это позволит? На сей счет у молодого императора было свое виденье. Пощады никто из бунтовщиков точно не заслужил.

— Руби их! Коли! Дави!

— Слева, слева загоняй! Ни одному псу не дать уйти! Все животом ответят!

— Прошу у меня дети…

— Не надо!

— Я случайно здесь оказался, прошу…

Команды офицеров смешались с мольбами бунтовщиков, впрочем последние никто не слушал. Все гвардейцы получили четкий, ясный приказ — уничтожить всякого кто окажется с оружием в руке и любого, кто окажется перед Кремлем.

И если семеновцы занялись чисткой перед стенами, то личный отряд телохранителей императора с ним во главе направились прямиком во внутрь.

Григорий быстро уловил 'куда дует ветер', особенно четко понимание наступило после того как вторая шальная пуля высекла искры из брусчатки под его ногами и застряла в стеганном кафтане стоящего рядом бойца.

— Уходите к нашим на подворье, не дай Бог берложники опосля про нас узнают, беды не миновать.

— А как же ты? — поинтересовался Николай — старший в отряде, отвечающий не только за бойцов, но и за Отрокова.

— Мои беды тебя волновать не должны. Ступайте, — резко ответил Григорий и не глядя, пошел прямиком на площадь, да только не на нее саму. Не доходя десятка шагов он нырнул в неприметную калитку и был таков…

— Выходь, а не то хуже будет! Не боись не тронем!

— Давай вашество, подобру-поздорову, а не то бомбой попотчуем.

Подле императрицы Ольги и младых наследников стояли пять телохранителей. Остальные полегли, защищая своими телами на стенах, подступах и в коридорах. И самое паскудное — боеприпасов для пистолей осталось на пяток выстрелов, да тройка гильз под фузею на брата, после — только честные клинки и личное мастерство. Но кто только на него будет полагаться, когда перед тобой ублюдки, посмевшие поднять руку на женщину и детей властителя бескрайних земель?

— Не желаешь по-хорошему? Быть посему. Парни — круши!

За дверью послышались шаги… Бамс! В дубовое полотно прилетел первый удар. Смачно хрустнуло дерево, скрипнул, вытаскиваемый метал и через секунду топор вгрызся в преграду вновь…

— Императрица — уходите к себе и детей забирайте, нечего вам здесь делать, — не терпящим возражений тоном сказал лейтенант Скорбышев, опытный командир и отличный фехтовальщик. И хоть ему было чуть больше тридцати — славу отличного воина он себе заработать успел. Да и мог ли быть в рядах лейб-гвардии, сиречь императорских телохранителей, плохой боец? Сюда даром что три проверки проходят… и самая легкая из всех это физическая смешанная с боевой.

Пока бунтовщики крушили дверь, гвардейцы спешно сооружали баррикаду у них на пути. В ход шло все: начиная от стульев с лавками и заканчивая гардинами с окон, вместе с тяжелыми шторами. Конечно, куча хлама вряд ли остановит нападающих, но точно задержит, заставит врага скучковаться — а это еще дюжина, или вовсе все две трупов.

— Матушка, Ваньке все это не нравится, — дернул за рукав Ольгу семилетний Ярослав.

Наследник государя-императора смотрел на мать необычайно серьезными карими глазами, правая ладонь паренька лежала на эфесе кинжала в три четверти локтя.

'Вырос, мой мальчик', - грустно подумала Оля, понимая, что детство ее любимых малышей тает быстрее июльского тумана.

— Скоро все закончится, пусть потерпит.

Сын нахмурился, и было заметно, что хочет о чем-то спросить, но все же в последний момент передумал.