Никто кроме государя не знает каких трудов ему стоило отбить у столичных модниц право на самобытность русской культуры. А уж этот жук де Воль прилагал немалые усилия в противодействии. Но как бы там ни было, полного заимствования нарядов из Европы, точнее Франции, не произошло — их просто скрестили с исконно русскими, да и то взяли только лучшее, подчеркивающее красоту любой женщины. Да и париков здесь не было ни у кого.

— И я тоже! — поддержал друга Кожевников, но смотрел он не на пышные формы, будоражащие фантазии любого мужчины, а исключительно на длинные ряды столов и многочисленные отдельные колоны с вином и медовухой.

Прохор же как обычно старался сохранить лицо, но получалось плохо. Их отличная от остальных парадная форма привлекала внимание столь же сильно как ярого быка алая тряпка. Хотя Никитам подобное внимание было по нутру, вон все как засветились, того и гляди пуще новенького целкового засияют.

Не прошло и пары минут как оба майора покинули Прохора. Ну а сам Митюха оказался в странном положении и впервые за долгие годы не мог понять как поступить в данной ситуации: вроде и вниманием не обделен, да и статью вышел, любо дорого посмотреть, но вот есть оказия — глянешь на очередную пышногрудую девицу что следит за юношей с хищным прищуром и все желание завести беседу мигом пропадает.

Между тем зал постепенно заполнялся, но императора с императрицей все еще не было, а гости все больше наедались, но еще больше напивались. Музыканты спокойно задавали фон, а первый императорский бал постепенно скатывался до уровня обычной гулянки.

По крайней мере, так казалось Прохору. Да маски эти на лицах… Тьфу! Сами то они пришли как полагается, но видимо о маскараде забыть предупредили. Все нарядные, а лиц нет — сплошь лисы, волки, медведи, ангелы и просто безучастные лица.

Определенно — первый бал не стоило делать еще к тому же и маскарадом. Люди и так не без греха когда выпьют, а ощущение таинственности вовсе приводит к ложному чувству вседозволенности.

Так что стоял Прохор и потягивал сильно разбавленную медовуху, закусывая ее вкуснейшими кровяными колбасками, тающими во рту сразу после укуса. Да чего бы молодой генерал мог додуматься одному Богу известно, если бы не прибытие государя с женой.

Как обычно Старший Брат не отдал никому предпочтений и облачился в черный генеральский мундир без знаков принадлежности к какому-либо полку. Да-да, появилась такая традиция в русской армии. Уже считай с десяток молодых генералов носят на своих мундирах знаки тех полков откуда они и вышли. Тем более что иноземцев с каждым годом все меньше, а своих 'птенцов' русские гении военной мысли пестуют едва ли не на порядок лучше. Но то государь — ему положено быть таким.

А вот императрица блистала не в пример остальным дамам! И статью, и осанкой, а уж взгляд каков — посмотрит и поймешь сразу кто ты и кто она. Недаром говорили, что она из знатного рода. Такие вещи впитываются с молоком матери, и никакие учителя да наставники им не обучат!

И смотришь на них — вроде обычные люди, но взгляд не оторвешь, чувствуется некая сила, исходящая от обоих. Вот Прохор заметил как толпа мгновенно раздалась в стороны: все маски с полупьяными глазами мгновенно превратились в побитых шелудивых дворняг недостойных даже сапоги государя целовать! Митюха почувствовал как внутри зарождается злоба на этих пустоцветов и хотя Прохор понимал, что большая часть собравшихся достойные люди, но вот поделать с собой ничего не мог. Поэтому чтобы не сорваться он незаметно вышел прочь, услышав лишь как меняется музыка, готовя собравшихся к танцам…

Поддавшись порыву, Митюха не думал о последствиях, как и о том, что мог оскорбить государя с женой. Да и о прочих кулуарных баталиях он не догадывался, зато отлично знал, что нужно побыть одному. С чего началась эта злоба ему было непонятно, но унять ее среди толпы не получилось бы. Поэтому пришлось уйти.

Только побыть в одиночестве в самом здании ему никто не позволил — мало того, что места не так уж и много, так еще и гвардейцы в этот день едва ли не на каждом углу бдят, о покое императорской семьи заботятся. Хорошо хоть на улице поставили несколько беседок, да по паре полевых печей поставили, так что не смотря на то, что мороз на улице, здесь тепло и уютно, да еще и турецкие диваны стоят, те что аль Хабиб — посол османский в дар привез. Вот и пригодились эти сибаритские штучки.

Прохор присел на один — самый ближний и с удивлением отметил, что в таком месте и уснуть можно, тело будто подушками обложили, настолько все удобно и хорошо.

Сколько он так просидел, задумавшись неизвестно, но его отвлек чей-то разговор, да не простой, а на повышенных тонах.

— Что еще ты хочешь сказать? — спросил звонкий девичий голосок.

— Марья, ты все сама знаешь — ты одна мне нужна.

— Да как ты смеешь такое говорить, после того что я увидела? — голос девушки звенел от ярости.

— Ну и чего такого? — лениво спросил басок. — Подумаешь понежился с другой. Ты вообще мне обещана, моим двоюродным дядей. Так что нечего кочевряжиться, вон места сколько, пора и тебе познать радость плотских утех.

Прохор от подобного заявления ненадолго опешил не зная как повести себя, но девушка сама помогла.

— Пусти, я сказала, пусти меня! Не бывать тебе моим мужем, руки на себя наложу, а твоей не стану!

— Да плевать, разок спытаю тебя, а потом уж и спрашивать никто не будет — мигом под венец пойдешь.

Мужчина говорил развязно, наслаждаясь своей силой над слабой девушкой. Этого Митюха стерпеть уже не мог.

— Шел бы ты, человек хороший дальше, да к девушкам не приставал, — заявил Прохор вставая с дивана.

Мужчина, хотя нет, какой мужчина — парень лет двадцати — двадцати двух резко обернулся, но увидев перед собой юношу не старше себя самого облегчено выдохнул. Он явно ожидал кого-то более опасного.

— Вали отсюда сопляк, и забудь что слышал, если в Берлоге как тать оказаться не хочешь!

Прохор перевел взгляд на девушку, она хоть и старалась держаться молодцом, но ее глаза умоляли помочь, а губы нервно тряслись, девочка изо всех сил пыталась не закричать.

Митюха не считал себя благородным богатырем, помогающим страждущим везде где бы не встретил. Его взгляды на жизнь не раз менялись, пока окончательно не устоялись в том виде, которые генерал испытывал на себе последние годы. И одним из пунктов был как раз о том, что женщин нужно защищать, особенно когда она бессильна. Вот как сейчас.

Поэтому Прохор скользнул вперед, плавно ушел от неуклюжего маха противника и тут же провел серию ударов в корпус-голову-корпус. Затем, не дожидаясь пока противник оклемается пробил дважды в голову. Все… поплыл. А потом и вовсе свалился на пол будто куль с картошкой.

А девица вместо того, чтобы закричать, как они обычно делают глядела на Прохора широко раскрытыми глазами и виновато улыбалась.

Митюха хотел было хмуро глянуть на нее, но неожиданно провалился в омут ярких васильковых глаз. Дыхание у него сперло и в груди неожиданно мощно и часто застучало сердце, вгоняя тело в преддверие скорого боя.

'Боже, что это?' — подумал он не в силах отвести взгляда.

— Всем оставаться на месте!

На пороге беседки неожиданно появилась пара гвардейцев в сопровождении офицера Берлоги.

— Молодой человек, вы пройдете с нами, а вам барышня предписано оставаться у себя дома, без права выезда из столицы. Вплоть до обратного решения.

Домогавшийся девушки парень вяло шевельнулся на полу и встав на колени звучно исторг из себя съеденное за последнее время.

'Позор', - без всякой печали констатировал Митюха, думая о том, что впервые за долгое время попал впросак, попался на такой глупости, но случись эта история еще раз — его реакция была бы аналогичной.

Перед тем как уйти Прохор отыскал глаза девушки, странно смотрящей на него, и улыбнулся.

Кремль.

Кабинет императора.