— Что ты имеешь в виду, дорогая?

— Я имею в виду тех друзей, которых она намерена пригласить.

— Ну и что?

— А что ты думаешь об этом? — настаивала Тесс.

— Да мне все равно. Если ей это доставит удовольствие...

— Не об этом речь.

Примирительно улыбаясь, он спросил:

— Ну-с, прелестное дитя, и что дальше?

— Мне кажется, что вчера вечером ты был значительно любопытнее. Если мне не изменяет память, тебя интересовало, в состоянии ли я инсценировать безупречное преступление.

Не отвечая, он долго смотрел на нее. С его лица постепенно исчезала улыбка, и оно становилось угрюмым. Это напоминало тень, набежавшую на залитый солнцем пляж.

— Я придумала это, Фрэнк. Да, я это придумала. Все это чрезвычайно просто. Это не оставит никакого следа, не потребует ни помощников, ни оружия. Это не причинит боли, сработает наверняка и будет казаться глупой случайностью, за которую никто не может нести ответственности.

Она замолчала, давая ему возможность осмыслить сказанное. Со своей стороны, он не выказывал ни особого нетерпения, ни любопытства. Тесс не обращала внимания на его выразительное молчание.

— Я сделаю все сама. Думаю, так будет лучше. Могу заверить тебя, что на нас не падет и тени подозрения, поскольку у нас будет стопроцентное алиби.

— Так тебе стоит взять патент на свой метод... — с налетом горькой иронии произнес Фрэнк.

— Ну как хочешь. Если я это сделаю, то только для тебя и для себя. Не забывай этого. Только не рассчитывай на то, что я это сделаю, не предупредив тебя заранее. Я не намерена ставить тебя перед свершившимся фактом, дабы пощадить твое душевное спокойствие. Мы вместе примем решение и вместе доведем дело до конца. Мы должны оговорить все, прежде чем уйдем из бара. Либо мы строим наше будущее вместе, либо каждый отдельно. Останься мы вместе, Фрэнк, и все будет по Библии: в радости... и в горе...

— Я не могу без тебя жить.

— Тогда — решено.

Они внимательно посмотрели друг на друга, как новобрачные, только что произнесшие торжественное «да». Только для Тесс в данном случае подразумевалась не любовь... речь шла о жизни Мелфи.

Подняв бокалы, они осушили их, как если бы в них содержался волшебный напиток, навеки связавший их.

— Так я слушаю тебя, — напомнил Фрэнк.

— Когда по утрам я выхожу из комнаты, чтобы встретиться с тобой у сходней, я прохожу по коридору мимо двух дверей, одна из которых ведет в комнату Мелфи, другая — в ванную. Дверь в комнату Мелфи всегда закрыта. В ванную — открыта.

— Почему?

— Потому что Антония напускает для Мелфи воду в ванну, — ответила Тесс, — и растворяет в ней соль. Как правило, это всегда происходит в одно и то же время. Мы даже перебрасываемся с Антонией парой слов.

— Куда ты клонишь? — нетерпеливо прервал ее Фрэнк.

— Что видишь ты, проходя мимо двери в ванную?

— Ну, ванну.

— А что еще?

— Умывальник?

— Нет, умывальник справа, его не видно из коридора, — поправила его Тесс.

— Зеркало?

— Нет. Зеркало висит на противоположной стороне.

— Колонку?

— Правильно, Фрэнк, колонку. Поскольку я вижу ее ежедневно, то мне и пришла в голову мысль, как ее использовать.

— Хочешь взорвать ее? — полюбопытствовал Фрэнк.

— О нет, мой план много проще. Слушай, как и каждое утро, мы встретимся с тобой на сходнях. Итак, я выйду из своей комнаты, пройду мимо ванной Мелфи и увижу Антонию, которая напускает в ванну воду. Переброшусь с ней парой слов о погоде, жаре и пройду дальше. Она будет считать, что я спустилась вниз, чтобы встретиться с тобой. Следишь за мной?

— Дальше! Продолжай, — потребовал Фрэнк.

— А я на цыпочках вернусь назад. Антония меня и не заметит, потому что склонится над ванной, чтобы растворить в ней соль.

— И что ты сделаешь?

— Я вернусь в свою комнату и стану слушать. Как только вода перестанет течь — а для этого и не надо особенно прислушиваться, — я вновь спокойно выйду в коридор.

— Ну и?

— Каждый раз, как только Антония наполнит ванну, — продолжила Тесс, — она через внутреннюю дверь заходит в спальню к Мелфи, раздвигает тяжелые портьеры и что-то произносит. Наверное, всегда одно и то же. Ну, например: «Мадам, ванна готова». Возможно, они даже обмениваются парой фраз о погоде. В любом случае у меня достаточно времени, чтобы успеть.

— А что — успеть?

— Заскочить в ванную... и совершить великолепное преступление.

— Прошу, Тесс, ведь мы же не в театре, говори толком.

— Я погашу огонь в колонке. И все.

— Что — все?

— Но, Фрэнк, не прикидывайся глупее, чем ты есть! Подумай немножко и все поймешь: Антония оставит дверь в коридор открытой, чтобы не запотели стекла. Когда Мелфи встанет с постели и отправится в ванную, она, естественно, закроет дверь, поскольку ей надо раздеться донага.

— А другая?

— Что — другая? — не поняла Тесс.

— Другая дверь.

— Мелфи закроет ее за собой, поскольку Антонии необходимо будет использовать то время, которое ее госпожа находится в ванной, для того, чтобы привести в порядок комнату. Итак, Мелфи остается одна, она сидит в ванне, а газ заполняет помещение. На всем этаже, кроме нее, не будет никого, ибо Антония, выполнив работы наверху, спустится вниз, чтобы убрать в салоне. У нее не будет повода подняться наверх, потому что Мелфи, как известно, по утрам не завтракает. Ты и я, мы оба будем на лодке в море, что любой сможет увидеть и о чем каждый знает. Как обычно, мы вернемся назад под любопытными взглядами людей и, войдя в дом, как раз окажемся теми, кто спросит о Мелфи. Мы не будем подниматься наверх, мы будем ждать ее внизу. Тогда Антония отправится за ней, что входит в ее обязанности. Между тем мгновением, когда Мелфи погрузится в ванну, и тем моментом, когда мы проявим беспокойство по поводу ее отсутствия, у нее будет достаточно времени, чтобы задохнуться или утонуть в ванне, почувствовав недомогание. Врачу останется лишь зафиксировать смерть, полиция же, обнаружив, что погас огонек колонки, припишет это сквозняку. Никто не свете, даже самый недоверчивый человек, не заподозрит нас... Ну, и что ты думаешь?

Фрэнк долго молчал.

— А если Мелфи обратит внимание, что фитилек не горит?

— Но не она же напускает воду в ванну, а Антония, которая при помощи термометра регулирует нужную температуру. Ведь Мелфи принимает не слишком теплую, но и не холодную ванну.

— А если все-таки ее взгляд упадет на горелку?

— И в этом случае нет ни малейшего повода для беспокойства, поскольку сама Мелфи никогда не пользуется краном для горячей воды.

— Вдруг она недолго будет сидеть в ванне? — продолжал задавать вопросы Фрэнк.

— Об этом мы вообще можем не думать. Большую часть времени до обеда Мелфи проводит в ванне. Ну, есть еще вопросы?

— Да нет... думаю, нет, — сдался Фрэнк.

— Видишь, в моем варианте нет ни малейшего риска. Я не использую никаких предметов, не дотрагиваюсь ни до чего, только прикручиваю фитилек. Антония ни разу больше не возвращается в ванную, я же говорила тебе об этом.

Нахмурив брови, он пристально смотрел на нее, как будто хотел прочесть, что у нее внутри.

— Я все задаюсь вопросом, откуда у тебя такая богатая фантазия? — наконец промолвил он.

— Иногда мы, женщины, можем лучше понять друг друга, чем вы, мужчины, и, соответственно, помочь, дорогой.

И Тесс склонила голову на его плечо.

— Представь себе, любимый, вся жизнь перед нами, и нам не надо прятаться. Лучшее, что может дать этот мир... тебе и мне!

— Пора нам уже собираться, Тесс, чтобы не слишком поздно вернуться на виллу. Не тот момент сейчас, чтобы привлекать к себе внимание.

Фрэнк бросил на стол несколько монет. Тесс послушно поднялась и пошла за ним, как и положено любящей жене, во всем подчиняющейся воле своего супруга.

Когда они вернулись на виллу, Мелфи сидела на одной из террас и читала. Она передумала и не пошла к Жанне Лурсе. Вместо этого она имела долгий разговор с доктором Перетти, чтобы прощупать его. Он даже изменил своим привычкам и принял приглашение немного выпить с ней. Мелфи быстро разобралась, что не сможет довериться ему и все рассказать. Она была для него лишь богатой пациенткой, проводящей здесь на отдыхе долгие месяцы и помогающей оплачивать его автомобиль и холодильник. Врач относился к ней со сдержанной симпатией, поскольку Мелфи в возрасте его супруги выглядела существенно моложе. Безусловно, в своем доме он предпочитал видеть в лице своей супруги скромную, почтенную спутницу, беззаветно и нежно любящую мужа и детей, на которую всегда можно положиться. Эротика и страсть, желание оставаться молодой шокировали его как предосудительные и почти болезненные проявления. Ежедневно делая своей пациентке гормональные инъекции, он обеспечивал себе старость, хотя, с его точки зрения, это и не совсем соответствовало врачебной этике.