Впрочем, еще вероятнее, что сам Эмилиан постарался не являть такого свидетеля суровому твоему взору, дабы ты, чуть завидев, не прогнал бы с очей долой эту мерзкую тварь, эту гнусную и догола ощипанную образину, — этакого парня, который в его-то молодые годы плешив теменем, гол подбородком,88 глаза у него слезятся, веки вспухли, челюсть отвисла, губы слюнявые, голос осипший, руки трясутся и от пьяной икоты язык заплетается. Наследство он давно прожрал, и из всего родительского добра остался у него один только дом, чтобы было где торговать доносами; однако же не бывало у него там сделки выгоднее, чем это вот свидетельство, ибо пьяное свое вранье он продал Эмилиану за три тысячи наличными — и нет в Эе человека, который бы сего не знал! 60. Все это о нем было известно заранее, и я мог бы вообще отвести подобное свидетельство, когда бы не понимал, что столь глупая клевета скорее обернется против Эмилиана, попусту на нее потратившегося, нежели против меня, заслуженно ее презирающего, а потому я и предпочел Эмилиана ввести в расход, а Красса выставить на позорище с продажными его показаниями. Что же до их сделки, то состоялась она третьего дня и безо всякой скрытности в доме некоего Руфина, о котором я еще скажу, причем посредничали и хлопотали об этом сам Руфин и уже помянутый мною Кальпурниан. Руфин взялся за дело с охотою, будучи уверен, что жене его — хоть он и прикидывается, будто не ведает о развратном ее прелюбодействе, — достанется немалая часть от причитающейся Крассу мзды. Я заметил, что и ты, Максим, с присущей тебе мудростью заподозрил их в сговоре и в стачке против меня: едва вытащили они на свет книжечку с показаниями, как на лице твоем я увидел отвращение ко всей этой затее. Но в конце концов — как ни непомерна их дерзость и как ни несносна их наглость! — они успели понять, что от свидетельства Красса прямо-таки воняет похмельною вонью, а потому не осмелились самолично его огласить или как-либо иначе на него сослаться. Да и я, право же, припомнил о нем не потому, что испугался пуховой жути или паленой грязи, — отнюдь нет, и наипаче перед твоим судом! — а припомнил для того, чтобы неповадно было Крассу целыми клубами продавать дым89 хотя бы и невеже-деревенщине вроде Эмилиана.

61. Вот и еще одно обвинение, которое они мне тут предъявили, огласив записку Пудентиллы: будто я заказал резчику сработать некое малое изображение, а понадобилось-де мне оно злонамеренного ради чародейства, а сработано-де тайно и из дерева весьма редкой и дорогой породы, и хотя с виду-де похоже на гнусный истлевший труп,90 но я-де обихаживаю его с превеликим почтением и именую его греческим словом «царь». Если я не ошибаюсь, я пересказываю их слова точь-в-точь, — а теперь я по ниточке расплету всю ткань этой хитросплетенной их клеветы.

Вы говорите, что изображение было сработано тайно; но как это может быть правдою, ежели вы настолько хорошо знакомы с резчиком, что потребовали его личного присутствия при дознании? Итак, здесь присутствует Корнелий Сатурнин, ремеслом резчик, средь сотоварищей искусством славный и столь же заведомо добронравный. Ты сам, Максим, только что обо всем подробно его расспросил, а он честно и откровенно со всею точностью рассказал тебе, как обстояло дело. Случилось так, что я увидел у него множество геометрических пособий, весьма умело сработанных из самшита, и, восхищенный рукодельным его искусством, попросил изготовить мне кое-что по механической части, а заодно изобразить какого-нибудь бога, какого сам пожелает, но которому я, по неизменной моей привычке, непременно стану молиться, и пусть кумир будет из древесины, а из какой именно — это мне безразлично. Вот Сатурнин и начал было резать по тому же самшиту, а я между тем отправился в загородное поместье — и тут пасынок мой Сициний Понтиан вознамерился порадовать меня подарком. Он принес резчику ларец черного дерева, который выпросил у Капитолины — женщины наичестнейшей! — и уговорил его употребить для работы эту более редкую и более твердую древесину, ибо такой-де подарок мне будет особливо приятен. Эту-то работу резчик и исполнил, насколько достало ему древесины от ларца, так что из разъятых на мелкие щепки дощечек удалось ему сложить и собрать маленького Меркурия. Повторяю, все это ты уже слышал. Кроме того, ты слышал от здесь присутствующего сына Капитолины, вполне добропорядочного юноши, точно такой же ответ на твой вопрос — что Понтиан действительно выпросил помянутый ларец и отнес его к резчику Сатурнину. Никто не отрицает также и того, что Понтиан получил от Сатурнина совершенно готовое изображение, а уж после того вручил его мне в подарок. Ежели все это всем ясно и еще доказано со всяческой очевидностью, то что же тут вообще остается, где тут место хоть малейшему подозрению в чародействе? Скажу больше: то, что остается, не уличает ли вас самих в неприкрытой лжи? Ведь вы утверждаете, будто тайком было изготовлено то, о чем явил попечение свое Понтиан — безупречный обладатель всаднического сана! то, что у всех на глазах строгал и резал, сидя в лавке своей, Сатурнин — почтенный муж, известный и уважаемый! то, чему помогла подарком своим достославная мать семейства! то, о чем знали заранее и о чем знали по окончании работы многие из челяди да и многие навещавшие меня друзья! А вы не постыдились солгать, будто я-де просто по всему городу отыскивал нужное для дела полено — да по какому же городу? Вы же отлично знаете, что меня в ту пору и вовсе в городе не было и что я, как явствует из свидетельских показаний, поручил резчику выбирать древесину по собственному его вкусу.

63. Третья ваша ложь в том, что сработанное изображение якобы имело мерзкий вид то ли иссохшего, то ли вовсе истлевшего трупа — одним словом, было вроде жуткой преисподней нежити. Уж если вам доподлинно известно, что изображение это — улика чародейства, то почему вы не потребовали от меня предъявить его? Не потому ли, что врать об отсутствующем предмете вам гораздо проще и сподручнее? Однако же сейчас из-за одной счастливой для меня привычки вы лишитесь возможности клеветать далее. А у меня и вправду вошло в привычку, куда бы я ни шел, прихватывать с собою, кроме книжек, еще и изображение какого-нибудь бога, чтобы по праздникам ублажать его ладаном, вином, а то и жертвою. Итак, едва я услыхал все эти лживые и бесстыжие разглагольствования о трупах, я мигом послал человека сбегать в здешнюю гостиницу и принести этого вот маленького Меркурия, которого сделал для меня в Эе помянутый Сатурнин. Давай-ка его сюда — пусть на него поглядят, пусть его пощупают, пусть хорошенько его рассмотрят! Вот вам тот, кого этот гнусный скелет обзывал гнусным скелетом! Слышите, какие гневные крики доносятся со всех сторон? Слышите, какие гремят проклятия вашей клевете? Неужто вам не стыдно за всю вашу ложь? Неужто вот это и есть труп, преисподняя нежить, неужто это и есть ваш так называемый демоний? Что же это за изображение, чародейное или самое обыкновенное? Максим, прошу тебя: возьми и погляди сам — твоим чистым и благочестным рукам по праву можно вверить всякую святыню! Ты только взгляни, сколь миловиден сей бог ликом, сколь напоен свежею силою ристалищ, сколь весела его улыбка! А как красив этот пушок на нежных ланитах, как чудно вьются кудри из-под широкополой шляпы, чуть затеняющей лицо, как хороши эти равно взнесенные над висками крылышки, как наряден наброшенный на плечи плащ! Да тот, кто смеет равнять такую лепоту с трупным обличьем, то ли никогда не видывал изображений богов, то ли не хочет их чтить; ну, а кто твердит, что это-де нежить, тот сам и есть сущая нежить! 64. Пусть же за клевету твою, Эмилиан, сей дивный посредник между богами горними и богами дольними91 обрушит на тебя ненависть небес и преисподнюю злобу! пусть вечно преграждают тебе дорогу лики мертвецов, и сонмы теней, и лемуры, и маны,92 и вся нежить, сколько ее ни есть! пусть застят тебе глаза все ночные страхи, и все могильные ужасы, и все гробовые чудища, от коих ты, впрочем, и без того недалек, ежели вспомнить лета твои и заслуги!