Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Марина уже была на полпути в свой большой, шумный город. Чем ближе она подъезжала к нему, тем тревожнее становилось у нее на душе. Марина никак не могла разобраться, понять, что происходит с ней.

Вдруг она вспомнила Ксенофонта. Марина теперь пожалела, что написала ему письмо. Он ведь не выдержит, придет к матери выяснять отношения, и она боялась с ним встретиться с глазу на глаз.

Ксенофонт Михайлович Лукницкий был доцентом кафедры хореографии. Молодой, легкий в движениях, с неуловимо быстрыми руками и горящими, как два негаснущих факела, глазами, он поражал студентов своей эрудицией, удивлял познаниями народных танцев далеких стран, куда летал и ездил в составе известного творческого коллектива, в который почти по наследству был зачислен с самых юных лет. Он был общительный, доступный, студенты между собой называли его Ксенофонтом.

В учебе Марина преуспевала. Уже на третьем курсе Ксенофонт познакомился с ее родителями, которые еще в свои молодые годы знали Ксенофонта Лукницкого по афишам и выступлениям на сцене. Он стал частым гостем, а затем и другом семьи.

Ксенофонт помимо прочих данных, необходимых работнику культуры, заметил у Марины организаторскую жилку. Это особый человеческий дар, талант, который встречается теперь не так часто, и, к сожалению, не всегда замечают и оценивают его. Возможно, и обнаружить его не просто. У Марины такой дар есть, и первым увидел его Ксенофонт. Он не сомневался, что она будет способна руководить большими художественными коллективами. Ее ждет известность, слава. Когда Марина высказывала сомнения, Ксенофонт утверждал: «Верьте мне. У меня на истинные таланты чутье». Правда, у Марины пока мало знаний, совсем невелик опыт, и он настоятельно рекомендовал ей продолжить учебу в аспирантуре.

Однажды, в минуту откровения, Марина сказала Ксенофонту, что в Н-ске ее ждет не дождется военный летчик. Ксенофонт тогда ничего не сказал, промолчал, не придав значения ее словам. Он был очень вежлив, выдержан, не допускал разговора, который мог бы ранить Марину. О летчике он и потом никогда не вспоминал и не спрашивал, Он только все больше говорил о своей сценической и педагогической деятельности. О той работе, которая никогда не кончается и требует всего тебя. Тут нужны терпение, нервы, упорство и, он бы сказал, особая, честолюбивая, почти как спортивная, злость. Искусству отдается вся жизнь целикам. Но все это в конце концов компенсируется. Известностью, славою, которые, как бы там ни говорили, волнуют душу и облегчают притяжение земли, придавая особый ритм всей твоей жизни. И разумеется, тут гарантировано долголетие. Что с человеком может случиться на сцене?! Если у тебя есть талант, ты в полной безопасности. А у Марины он был.

После одной из таких бесед Марина сказала Ксенофонту, что в аспирантуру она поступать не станет, поедет в Н-ск к лейтенанту Пушкареву.

— Что ты там будешь делать, — спохватился Ксенофонт, — там нет большой сцены, не тот зритель!

— Зритель там молодой, горячий, самый благодарный, это уж я знаю.

— Марина, там ты завянешь, погубишь талант!

— Там тоже люди. Они не дадут завянуть…

Спустя неделю возле дома Марину дожидалась мать. Очень взволнованная.

— Мариночка, наконец-то пришла, жду тебя, жду, истомилась вся. У нас большая новость, Мариночка, — торопливо проговорила она и запнулась, глядя на оторопевшую дочь. — А может, ты все знаешь?.. Да, знаешь? — спросила мать и почему-то виновато улыбнулась.

— Нет, мамочка, не знаю, — сказала Марина и вдруг вся вспыхнула: неужели приехал? — Что, Алексей?

Мать посмотрела в насторожившиеся глаза Марины своими радостно-возбужденными глазами и заговорщически сказала:

— Ксенофонт Михайлович приходил.

Марина пожала плечами: чему тут удивляться, он много раз приходил.

— Ну и что?

— Не знаю, как и сказать. Я разволновалась очень. В общем, руки твоей просит.

Марина обняла за плечи мать, прижалась к ней.

— А ты что, мама?

Мать не поймет: рада Марина или огорчена?

— Мама, а ты согласна?

— Доченька, решай сама, как решишь… Я так и Ксенофонту Михайловичу сказала.

— Решила я, мама. Уже решила.

Мать повеселела:

— Вот и хорошо. А я поговорю с отцом, — сказала она, целуя Марину. — Все должно быть по любви, по согласию. Ксенофонт Михайлович — человек положительный, известный… От счастья не бегут.

Марина отступила от матери, поправила прическу и из-под руки посмотрела на нее:

— Что ты, мама…

Ждущий взгляд матери остановился, остыл.

— Мама, я решила ехать в Н-ск, к Алексею…

Мать растерялась:

— Как, все же к летчику?

Марина согласно кивнула. И вот тогда она первый раз услышала от матери тихие, раздумчивые и печальные слова:

— Доченька, у Алексея очень опасная работа. Может случиться всякое… А я-то уж знаю, как детям без отца… Ох как знаю, а твоя бабушка испила полную чашу вдовьего житья.

Марина поняла все. Вот почему Ксенофонт последнее время говорил о долголетней жизни на сцене. Так это он для ее матери. Чтобы она вспомнила пропавшего на войне отца, подумала бы и об Алексее Пушкареве, жизнь которого полна ежедневных опасностей.

Марина выпрямилась, независимо посмотрела на мать:

— Мама, ты знаешь, никто не удержит меня.

— Поступай, как хочешь, но сердце мое терзается. Был бы жив мой папа, я бы его спросила. Сходила бы на могилу и все равно спросила. Только бы знать, где она…

Марина понимала: Ксенофонт, может быть и не желая того, задел самую больную в семье рану.

— Успокойся, мама. Успокойся…

— Как успокоишься, дочка, сердце выстукивает только одно: «нет, нет, нет…»

— Что «нет», мама? Что «нет»?

— Не знаю, доченька, не знаю, — смущенно и путано говорила мать. Она вспомнила просьбу Ксенофонта Михайловича предостеречь Марину от необдуманного, скоропалительного решения, спасти от опрометчивого для человека искусства шага. И ей уже представлялось, как Марина «завянет», как загубит свой талант. — Не знаю, но мне кажется, что-то не так делается. Подумай о своем будущем…

«Подумай о будущем…» Это опять не ее слова. Это слова Ксенофонта, Последним разговором с матерью Ксенофонт только ускорил отъезд Марины в Н-ск. Она стала упрямее, настойчивее. Такой Марина становится, когда ей что-то мешают сделать, решить, идут поперек ее воли. Почувствовав малейшее сопротивление, она тут же мобилизуется. Марина собралась в один день и уехала, написав на вокзале перед отходом поезда письмо Ксенофонту. Много хороших, добрых слов высказала она ему на прощание и только одной фразой, словно бы невзначай, обмолвилась: «Но я все-таки решила съездить в Н-ск».

«Съездить»… Вот это, одно только слово мучило ее сейчас больше всего. В самый последний момент Марина чего-то испугалась, рука дрогнула, и она написала это слово вместо любого другого: «уехала» или хотя бы «ехать». По крайней мере, была бы ясно выраженная определенность, а «съездить» может быть истолковано как угодно, и конечно же Ксенофонт поймет все по-своему. Обрадуется ее возвращению, и тогда, хочешь не хочешь, придется лицом к лицу вести с ним разговор, обременительно-неприятный для нее и безрадостный для него.

Что бы она сейчас не сделала, чтобы только перечеркнуть то, вышедшее из-под дрогнувшей руки слово!

Марине было трудно остаться в Н-ске, она не могла не ехать и в то же время ругала себя за такой внезапный отъезд. Все-таки надо было дождаться Алексея, хотя бы подробнее сказать, объяснить Лене Орловой и Тане Костиковой. Но она не сделала ни того, ни другого. Марина позабыла всех и вся. Ехать! Немедленно ехать! Лететь птицей, бежать… Скорее… Скорее…

Это случилось с ней на квартире у Лены Орловой, когда она смотрела альбом «Фронтовики». Неторопливо разглядывала выцветшие фотографии военных летчиков. Молодые ребята, все в орденах и медалях, то улыбающиеся, то суровые, неприступные. Читала короткие биографические справки, скупые заметки о боях и подвигах. Это были гвардейцы истребительного авиационного полка, солдаты Великой Отечественной. Марина вглядывалась в их совсем юные лица, а в памяти стоял рассказ ее матери, Антонины Ивановны. Горький рассказ о событиях тех далеких и трагических для нее дней. Перед глазами вставала маленькая заплаканная девочка, будущая ее мама, ждущая затерявшегося на войне отца.

17
{"b":"250465","o":1}