«Вот и наступил тот момент, когда нужно им все как-то объяснить, – тоскливо подумал Тень. – Но как?! Как?!»

– Дети, – медленно начал он, понимая, что рискует сейчас абсолютно всем: их любовью, их доверием. – Дело в том, что эти деньги не нужно возвращать… Я их заработал… И, если так можно сказать, заработал честно… – Тень смотрел прямо в лицо своим детям. Он не имел права опустить перед ними глаза, он должен был сразу ясно и четко понять, как они ко всему этому отнесутся. – И это еще не все деньги. Теперь мы все сможем нормально жить, вы все сможете учиться там, где захотите, сможете заниматься тем, чем захотите. Это наши деньги.

Ребята, мгновенно став серьезными, переглянулись, но никто из них не отвел глаза, встретив его выжидающий взгляд, никто не отвернулся, не встал из-за стола, не ушел.

– Папа, – Лешка смотрел ему прямо в глаза. – Ну мы, в общем-то, что-то в этом роде и подумали, когда дядя Стас никак не мог ответить, куда и зачем ты поехал.

– Папа, – спросил Ромка дрогнувшим голосом. – Ты сделал это из-за меня?

– Нет! – твердо заявил Тень, который не мог допустить, чтобы Роман хоть на секунду почувствовал себя виноватым в том, что произошло. – Вы все – это единственное дорогое, что у меня есть в жизни, и это я сделал ради вас всех!

Дети снова переглянулись.

– Папа, – взволнованно сказал обычно флегматичный и уравновешенный Колька, и в его голосе слышались слезы – Папа! Мы самые счастливые люди на Земле, потому что у нас есть ты, наш папа! И мы хотим, чтобы ты знал: мы с тобой! Мы все с тобой! До конца! Каким бы он ни был! Поверь нам, папа! Самое дорогое, что у нас есть на свете, – это наша семья, которой без тебя никогда бы не было, да и вообще у нас ничего бы не было! Мы хотим быть с тобой! Мы не хотим, чтобы ты нес этот груз один! Мы разделим его с тобой, папа!

– Нет! – покачал головой Тень, снова чувствуя в горле этот неизвестный ему раньше комок. – Я не хочу, чтобы это вас коснулось. Я не хочу для вас этой жизни. Я не для того взял на себя когда-то ответственность за вас, чтобы вы окунулись в эту грязь. И, пока я жив, я этого не допущу! Нет, этой судьбы я для вас не хочу!

– Ты не прав, папа! – серьезно сказал как-то разом повзрослевший Шурка. – Эту судьбу мы выбрали для себя сами! И Колька правильно сказал: мы с тобой! До конца с тобой!

– Папа, – тихонько попросил Лешка, кивая на его левое предплечье, где они не раз видели татуировку осы. – А расскажи нам про ваш отряд, – и, увидев, как внезапно сузились глаза Ивана, смущенно сказал: – Ты не сердись на дядю Стаса, у него случайно вырвалось, что ты был в нем самым лучшим.

– Папа, а действительно расскажи, а? – поддержал Лешку Роман, да и остальные дети смотрели на Ивана с жадным любопытством, ведь он никогда ничего не говорил им о своем прошлом.

– Хорошо, – немного подумав, согласился тот. «А что? Скрывать мне больше уже нечего, – думал Иван. – Тем более что теперь это никому не повредит: В живых остался только я один. А когда-то нас было восемь человек», – и перед его мысленным взором одно за другим стали появляться лица его боевых друзей, которых он уже никогда больше не увидит.

– Добродушный здоровяк Лапша, – начал он рассказывать. – Обычный русский парень, из тех, на кого всегда можно положиться в трудную минуту, который не подведет и не предаст.

– Это Ромка, – воскликнул Колька. – Точно. Это Ромка. Мы теперь будем звать его Лапша.

– Хитрюга Бакс, который мог найти, как минимум, два выхода из самого безвыходного положения и обернуть в нашу пользу самую паршивую ситуацию, – продолжал Иван.

– А вот это Юрка, – уверенно заявил Ромка-Лапша. – Самый из нас всех оборотистый. Ты теперь, Юрка, Баксом будешь.

– Сол. Это сокращенно от Соловей. Был у нас такой парень. Всегда что-то напевал…

– Это Шурка, – тут же вставил Лешка. – Все, Шурка, ты теперь Солом будешь.

– Тиль, – чуть усмехаясь и слегка оттаяв, сказал Иван, увидев, как радуются ребята. – Немногословный, хозяйственный, обстоятельный, флегматичный и белобрысый…

– Колька, больше некому, – засмеялся Юрка-Бакс.

– Грач, – продолжал Иван. – Ну, тут все и так понятно: смуглый, черноволосый и черноглазый. Он-то нам эти татуировки и наколол.

– Так это же Славка! Вот он-то нам такие же наколки и сделает, – деловито предложил Колька-Тиль.

– Ага, – поддержал его Юрка-Бакс и ехидно добавил: – Оно дешевле и выйдет.

Но Лешка цыкнул на них, и они замолчали.

– Единственная девушка в нашем отряде, Ханум… – дрогнувшим голосом сказал Иван.

– Но у нас девушек нет! – перебил его Ромка-Лапша.

– Да и не нужны они нам!

– Ты прав, Ромка, – грустно поддержал его Иван. – Не женское это занятие… Да и не найдем мы вторую такую, как она. Нет таких больше на свете… – и он невольно вздохнул. – Командира нашего звали Бан.

– Значит, мы теперь тебя будем Баном звать? – спросил Шурка-Сол.

– Нет, не надо, – покачал головой Иван. – Зовите меня по-прежнему папой. Мне это дороже всего, – он на секунду задумался, а потом сказал: – А восьмым был я.

– Как же тебя звали, папа? – Лешкины глаза блестели от нетерпеливого ожидания, ведь получилось так, что ему предстоит носить папино имя, и он был заранее согласен на любое – ведь это же имя папы.

– Меня звали Тень, – просто сказал он, глядя в Лешкины серые глазищи. – А теперь так будут звать тебя.

Лешка-Трнь даже покраснел от радостного смущения под взглядами остальных ребят. Но все было честно – ведь они сами себе все выбрали, а ему досталось то, что осталось. И он не виноват, что это оказалось папино имя.

– Вот и все, – спокойно закончил Иван.

– Как все?! – изумились ребята.

– Да, все, – спокойно сказал теперь уже бывший Тень. – Все, что можно рассказать. Потому что о том, чем мы занимались, я говорить не имею права – военная тайна, – чуть усмехнувшись, добавил он. – И к дяде Стасу с расспросами лезть не советую, он вам тоже ничего сказать не сможет, и по этой же причине.

Ребята переглянулись и разочарованно вздохнули – они-то надеялись совсем на другое. Но нет так нет, ничего не поделаешь – раз папа так сказал, значит, так надо.

«Боже мой, как люблю, как люблю я домой возвращаться…» – тихонько напевала я, спускаясь по трапу. Десять дней на Кипре пролетели незаметно, и теперь вечерний Баратов встретил меня запахами накалившегося за день асфальта, авиационного керосина и жарящихся где-то недалеко чебуреков. Едва я вышла из калитки в сквер, разделяющий летное поле и здание аэропорта, как ко мне подошел молодой человек, показавшийся мне смутно знакомым, взял, улыбаясь, у меня из рук сумку и приветливо сказал:

– С возвращением вас, Елена Васильевна. Пойдемте, принимайте свою «Ладушку». Мы ее вам подправили, отрегулировали… Ездите на здоровье.

На автомобильной стоянке действительно стояла моя «девятка», выглядевшая так, словно только что сошла с конвейера. Парень еще раз мне улыбнулся, отдал ключи и ушел.

«Так это же один из охранников Матвея, – вспомнила я. – Я же свою «девятку» у него в усадьбе перед отъездом оставила. Ну, в таком случае могли бы машину и к трапу подать» – мелькнула у меня нахальная мысль, которую я ни в коем случае не решилась бы озвучить, как, впрочем, и назвать вслух Матвеем самого богатого человека нашей области и ее фактического хозяина – графа Павла Андреевича Матвеева. Он – его. сиятельство, а я – просто бывший капитан милиции, а ныне частный детектив Елена Васильевна Лукова. Правда, в благодарность за работу он не только очень щедро мне заплатил, но и предложил считать его своим другом и обращаться по имени и на ты. Да вот только память у таких людей, как мне кажется, крепостью не отличается, ну да и бог и с ней, и с ним самим. Машину отладили, и ладно. Вряд ли мне с ним еще когда-нибудь столкнуться придется – уж на слишком разных уровнях мы вращаемся».

За этими размышлениями я не заметила, как подъехала к дому, и, оставив машину на стоянке, взяла сумку и пошла к своему подъезду. Первым делом я, естественно, посмотрела на окна квартиры живущей на первом этаже одинокой пенсионерки Варвары Тихоновны и рассмеялась – я так и знала, что мой кот Васька, оставленный ей на время отъезда, будет сидеть в форточке. Он, полный охотничьего азарта, весь напружинившись, внимательно следил за воробьями, устроившими шумную возню в ветках растущего рядом с крыльцом куста сирени.