Не доходя до леса, мы увидели среди цветной мозаики трав одинокие распластанные кусты. Словно бойцы, занимающие новый рубеж, они припали к земле, приготовившись сделать решающий бросок вперед. Это был колючий терн.

Если желудь упадет на поляну, он наверняка погибнет: ему не пробить толстую дернину из степных трав. Вот здесь и приходят ему на помощь кусты терна или степной вишни: они подготавливают плацдарм для наступления. Эти растения имеют корни в виде мощных горизонтальных плетей, доходящих до двух метров в длину. Они легко проходят под дерниной и дают вертикальные побеги. Быстрорастущие кусты заглушают траву, и вот на этом завоеванном пространстве под защитой терна начинает расти молодой дубок. Лес как бы делает шаг вперед, постепенно захватывая один участок степи за другим.

Чуть поодаль от леса мы заметили широкую полосу молодых дубов. Это был опытный участок полезащитного лесоразведения. Здесь росли дубки — переселенцы из 60 районов страны. Наблюдая за их ростом, ученые устанавливают, какие виды дубов наиболее жизнестойкие и быстрорастущие, какие образцы следует рекомендовать для тех или иных растительных зон страны.

В заповеднике испытан так называемый загущенно-гнездовой метод посадки, когда на одном квадратном метре высаживается сразу до 60 желудей. Испытания дали блестящие результаты. Дружная поросль дубков гораздо успешнее борется с сорняками, чем одинокие деревца.

Однако не только растения-конкуренты мешают дубовым посадкам. Страшным врагом их является майский жук — хрущ, который поедает корни и уничтожает до пятидесяти процентов молодого леса. И защита от майского жука была найдена. В заповеднике как-то заметили, что дубовые посадки не повреждаются жуком, если рядом с ними растет конопля. Она отпугивает прожорливых личинок в течение нескольких лет. Этот способ защиты успешно испытываете я сейчас во многих колхозах Курской области.

Можно было без конца слушать рассказ Виталия Николаевича о поисках, находках, открытиях ученых, работающих над проблемами лесостепи. Но уже было поздно. Багрянец вечера тихо опускался на степь. Пелена ночи незаметно затягивала равнину. Травы готовились ко сну. Устало поникли усатые злаки, стали дремотно смыкаться венчики цветов. Откуда-то доносились еще призывные крики перепелов и скрипучая песня дергача.

Сумерки спустились неожиданно быстро. Мы взглянули последний раз на степь и вдруг увидели среди темных трав тусклое мерцание. Это раскрылись белые цветы душистой ночной смолевки. Они светились во мраке, словно крохотные фонарики, стерегущие сон Стрелецкой степи.

Материалы подготовлены бригадой экспедиции: Г. Голубевым, А. Гусевым, Ю. Полковниковым

Над ущельем стоял афганец — ветер, дующий с южных пустынь. Было очень жарко. Казалось, что раскаленная солнцем пыль, оседая, выжжет все живое вокруг. Старший лейтенант Морозов, начальник заставы, спешился и повел лошадь в поводу. Я последовал его примеру.

«Будь осторожен! — предупреждала высеченная на камне надпись. — Касьянов овринг (Овринг — участок горной тропы, который проходит по искусственным висячим карнизам, устроенным на неприступных склонах.).

— Пойдем верхней тропой, — сказал Морозов. — Она безопасней.

— Кстати, почему этот овринг называется Касьяновым? — спросил я. — Странное название для здешних мест...

— Служил у нас парень, Касьянов была его фамилия...

***

Н а «крыше мира» разгулялась непогода. За воротник гимнастерки Касьянову падает несколько дождевых капель. Бр-р! Холодные, словно лягушата. Сержант зябко ежится и набрасывает на голову капюшон. Скоро Волчья тропа, самый опасный участок пути... Он прислоняется к чинаре на минуту, самое большее на две — передохнуть и подождать отставшего товарища. Смотрит на светящийся циферблат часов. До смены наряда остается пять часов и двенадцать минут...

Отправляя его в наряд, старший лейтенант Морозов строгим глуховатым голосом сказал:

— Последний раз за время службы заступаете, Касьянов, на вахту мира по охране государственной границы.

Да, последний раз. Три года — как один день. Быстро бежит время.

Под утро, когда чуть забрезжит рассвет, он вернется на заставу, доложит, как обычно, старшему лейтенанту, что нарушения границы не обнаружено (последнего лазутчика здесь задержали одиннадцать лет назад), и сдаст старшине автомат.

Зашуршали камни. Из темноты вынырнул Кравчук. Служить на границу он прибыл недавно, и горы еще не привыкли к нему: угощали ночью ссадинами и шишками. Ходил он вперевалку, будто за плугом, говорил по-южному певуче, с тем особым лукавым добродушием, которое свойственно многим украинцам.

— В такую ночь только черти не спят, — проворчал он. — Неужто ворог через Пяндж переплыть сможет?

— Враг есть враг, — шепотом ответил Касьянов.

— А как же, — охотно согласился Кравчук, — его в двери ожидаешь, а он в окно.

Втайне Касьянов сожалел, что за три года службы не было случая отличиться, что ни разу не встретился он с врагом лицом к лицу, не зажал его мертвой хваткой своих тяжелых мускулистых рук. Что скажут те же односельчане, когда он вернется...

Они шагали по неровной мокрой тропе. Шли молча, налегая грудью на упругий ветер.

— Сейчас Волчья тропа. Не поскользнись, — предупредил Кравчука Касьянов. — Пойдешь верхней тропой, она безопаснее; я нижней, там немного... ползком надо.

Возле овринга тропа делилась надвое. Одна, узенькая, двоим не разойтись, виляла в густом кустарнике, прыгала с камня на камень, ломалась на крутых поворотах, тоненькой змейкой опоясывала отвесные стены скал, карабкалась на их гребни и осторожно, зигзагами спускалась вниз к самому Пянджу. Другая, пошире, была перекинута через гору коромыслом. Идти второй тропой было и легче и безопаснее. У кишлака тропы сплетались.

Кравчук продвигался медленно, цепляясь за выступы скал, опасаясь, как бы невзначай не разбить голову о камни. Касьянов бесшумно юркнул в кусты и пошел по узенькой тропке, которую пограничники называли «акробатическим канатом», пошел уверенно и легко.

Идти ночью по тропе в полшага шириной, зная, что рядом двухсотметровая пропасть, — занятие не из приятных. Особенно глубокой осенью или зимой, когда тропа покрывается слоем льда, а неистовый ветер швыряет в глаза слепящую, перемешанную с песком снежную пыль. Неверное движение, одна малейшая ошибка — и стремительный полет на выступающие из воды каменные клыки. Касьянов не был трусом, но когда ему приходилось идти Волчьей тропой, у него не раз замирало сердце. А когда «акробатический канат» оставался позади, оно радостно стучало, словно и правда после выполнения циркового номера.

Но он верил, что все обойдется и на этот раз. Во что бы то ни стало он пройдет и сейчас этот путь, будь тот даже в десять раз длиннее и опаснее. На протяжении трех лет Касьянов выходил победителем из этого безмолвного поединка с горами.

В самом крутом и узком месте пришлось ползти ящерицей. Окоченевшие пальцы отказывались сжимать автомат. Хотелось закурить, хотя бы раз-другой затянуться горьким махорочным дымом. И вдруг, точно почуяв беду, защемило сердце. Касьянов знал: в такие минуты, когда тобой овладевает беспричинная тревога, нельзя отдаваться нестройному течению мыслей. Если страх победит — считай, пропал! Горы не терпят трусов и наказывают их. Каждый твой шаг может оказаться последним. Нужно собрать всю волю, все мужество и решительным ударом отсечь разматывающийся клубок страха.

Внизу, скрытый туманом, гулко и протяжно клокотал Пяндж. Касьянов долго не мог привыкнуть к этой реке. Пяндж, словно необъезженный конь, дик и своенравен. Он пенится на подводных скалах, разбивается о каменные лбы, поднимает игривые фейерверки брызг и, споря с ущельем, бешено несется на простор долин, ворочая тонные глыбы. Могучая, суровая и красивая река. Она, как человек, сильно и жадно любит свободу. И горы, страшась ее дикой ярости, разжимают свои тиски, расступаются.