Тут до толстяка дошло наконец, что весь этот тщательно спланированный отход, вся эта осмотрительность замешены на таком животном страхе, что его бросило в дрожь.
Лейтенант двинулся вперед — дорога была ему известна. Да что там известна — он ориентировался здесь как в собственной квартире; ловко огибая в кромешной тьме выступы стен, лавировал среди коварных островков битого стекла, щебня, мусора. Кругом стояла гулкая колодезная тишина.
В щели лезли пропыленные листья дряхлой смоковницы, мешаясь с ветками ежевики, сплошь покрывавшей пространство бесчисленных комнат и анфилад громадного полуразрушенного дома.
— Здесь,— наконец сказал лейтенант и, скривясь, сунул руку в самую гущу немилосердных колючек. Звякнуло железо — будто оковы спали.— Готово...
Раздался скрежет, и край ежевичной стены грозно и неотвратимо ринулся прямо на них. Но через мгновение движение прекратилось; открылся черный зев входа. Толстяк заглянул — и вдруг смутное ощущение страха подступило к самому сердцу, словно бы он уже был там и даже пытался выбраться оттуда...
Лейтенант вошел первым, и галерею тут же залил неяркий мертвенный свет. Дверь за ними неслышно закрылась.
— Да, трудновато им будет разыскать нас теперь, сеньор! — лейтенант был просто вне себя от восторга, которого, впрочем, толстяк явно не разделял. Поджав губы, он лишь брезгливо процедил в ответ:
— Было бы лучше, если бы мы поторопились...
Подумать только, этот вот сеньор торопыга многие годы был их кумиром, знаменем армии, живым символом возрождения нации! И нате вам — в четыре дня все пошло прахом. Гора родила обыкновеннейшую мышь, серенькое, мокрое от страха существо. Люди из его окружения не преминули отметить эту разительную перемену — кто с горечью и тоской, кто с плохо скрытым злорадством. И он вдруг сделался никому не нужным, всеми презираемым пугалом, способным поразить разве что воображение еще более мелкого хищника — обывателя.
Поглощенный невеселыми мыслями, лейтенант и не заметил, как оказался у второй двери. В затылок ему шумно пыхтел спутник. Лейтенант достал из кармана ключ, вставил в искусно замаскированную в скале щель, глянул на секундную стрелку. Над дверью загорелась красная лампочка. Затем, дрогнув, плавно разошлись створки.
— Некоторые меры предосторожности были тогда просто необходимы... вам известно, в силу каких обстоятельств...
Толстяк понимающе и даже с некоторым одобрением кивнул.
У ног их разверзся черный провал. Каменные ступени спиральной лестницы вели, похоже, в самую преисподнюю. Спускались молча, с неудовольствием вслушиваясь в перестук собственных каблуков. Наверху плотно сомкнулись бронированные створки, и сразу сгустившийся мрак подземелья добавил обоим такой тоски и тревоги, что мучительно захотелось ринуться отсюда прочь...
Сойдя с последней ступени, лейтенант вновь включил освещение: они стояли у самого края ниши, вырубленной прямо в скале. У дальней стены виднелись письменный стол и старинное кресло, обитое кожей. На столе — телефон, бумаги, разбросанные карандаши.
В каждую из стен ниши были врезаны двери, обитые массивными железными полосами. Свет шел от ламп, вмонтированных над притолоками. Лучи их фокусировались на стене прямо перед столом. Толстяк внимательно оглядел полированную его поверхность, ковырнул ногтем засохшее пятно сургучного цвета. Обернулся к лейтенанту. Тот уже отворял одну из дверей.
— Процедура вам предстоит не из легких, сеньор, но у нас действительно нет другого выхода,— лейтенант натянуто улыбнулся: нечаянный каламбур слишком точно выразил создавшуюся ситуацию...
За дверью открылся длинный узкий коридор, образованный двумя рядами тюремных камер.
Дряблые губы толстяка растянулись в подобие кислой улыбки. Подобную веселость лейтенант наблюдал впервые за четверо суток, в течение которых они были поистине неразлучны; приободрившись, офицер заметил уже несколько развязнее:
— Камеры пусты все до единой — хоть любую из них занимай... Всех находившихся здесь ликвидировали, так что свидетелей не будет. Не угодно ли удостовериться?
Он рывком распахнул остальные двери — и тусклый свет затеплился в двух точно таких же коридорах, по которым так же убегали вдаль пронумерованные таблички.
Тут толстяк явственно различил какой-то странный далекий шум. Признаться, он беспокоил его и раньше, но как-то не хотелось нервическим любопытством ронять начальственное достоинство в глазах хранившего невозмутимость подчиненного. Теперь, заметив, как напряглось лицо лейтенанта, можно было небрежно выразить некоторое недоумение: э-э-э... что это там такое?..
— Черт, как же это мы о собаках забыли...— Лейтенант был явно обескуражен и, чтобы затушевать неловкость, преувеличенно деловитым тоном добавил: — У нас есть еще несколько минут в запасе, я вам все объясню. А впрочем, объяснять тут особенно нечего...
Широким жестом он пригласил толстяка занять кресло, и тот с размаху плюхнулся на сиденье.
— Все очень просто, сеньор. Когда я уйду, засекайте время. Ровно через час пятнадцать вы пойдете вот по этому коридору. Запомните: вход — здесь.— Он вывел карандашом жирный крест на одном из дверных косяков.— Рекомендую идти обычным прогулочным шагом. Тогда минут через двадцать пять—тридцать окажетесь у решетчатой перегородки. Она заперта, но откроется автоматически спустя сорок пять минут после начала рабочего цикла. Значит, ждать там придется с четверть часа, может, чуть больше — смотря сколько времени уйдет на дорогу. Когда проход откроется, не мешкайте: заслонка на место встанет автоматически — независимо от того, успели вы пройти или нет.
Лейтенант приостановился на миг, взглянул на толстяка, который, словно усердный школяр, строчил ручкой, не поднимая глаз, вкривь и вкось исписывая листки своего блокнота.
— Прошу вас, сеньор, только откровенно: до сих пор я достаточно ясно излагал суть предприятия?
— Яснее не придумаешь, так что валяйте дальше, лейтенант.
Тот сосредоточенно уставился в пол — так ему легче было сконцентрироваться на особенно важных мыслях. Построив их по ранжиру, офицер вдохновенно продолжил диктант:
— Миновав решетку, вы значительно приблизитесь к цели. Останутся сущие пустяки, какую-нибудь сотню метров вы одолеете за три, от силы четыре минуты, и вот он перед вами — выход! Разумеется, он тоже будет заперт, дверь там устроена в виде люка — из тех, которыми оснащены подводные лодки — массивная такая, тяжелая стальная крышка. Как и у решетки, вы переждете какое-то время. И вот люк начнет медленно... Нет, не так. Пишите: очень медленно открываться. Потом раздастся щелчок, как от щеколды,— это значит, что люк открыт до предела и у вас в запасе ровно три минуты, чтобы выбраться наружу. Трех минут на это хватит с лихвой, сеньор. Однако... поспешайте! Впрочем, я не думаю, что в пути вы испытаете какие-либо затруднения: здесь достаточно слепо довериться букве инструкции.
Ну а об остальном мы тоже позаботились заблаговременно: крышка люка закроется герметически, и больше никто и никогда не проникнет в этот лабиринт, а стало быть, и не узнает о нашем маленьком секрете... Итак, еще затемно вы окажетесь по ту сторону холма и дальше пойдете по следу — как и условились, он будет выложен белыми камешками. Я лично позабочусь об охране — из тех гвардейцев, что еще не разбежались... Они и проводят вас прямехонько к американскому вертолету. А уж гринго вызволят вас оттуда...
Прервав свою скоропись, толстяк выразительно постучал карандашом по столу.
— Да-да,— спохватился лейтенант, угадав настроение шефа.— Вернемся к делу. Пора, я думаю, рассказать, зачем вы должны провести здесь час с четвертью, вместо того чтобы немедленно отправиться... м-м-м... на свободу. Как вам известно, это, так сказать, учреждение мы основали с вашего ведома вскоре после столь блистательно осуществленного вами переворота. И за все эти годы здесь ни разу не случалось осечек, поэтому никто и не подозревал о существовании объекта...
