— Когда отвечаешь на атаку, ты опровергаешь послание противника не просто убедительными словами, а своей верой, — терпеливо сказал ему Автолик. — Верь в то, что говоришь. И помни, ты искатель. На Светлой арене тебе придется защищать наши символы от вражеских посланий, — от тех, которые пропустят наши апологи. Но твоя главная цель — найти ключевую фразу, исходя из всех высказанных посланий, провозгласить ее и запустить софронистир.
Марк поднялся, шатаясь, как после двухчасовой пробежки и продолжил учебу.
Вечером он почти не ел. Напился яблочного и виноградного сока и пошел к себе наверх. Поднимаясь по каменной лестнице, он наткнулся на хранительницу.
— Постой, Маркос.
Ее холодный тон не предвещал ничего хорошего.
— Да, Никта.
— Мое имя Никтилена, — поправила она его. — Скажи мне, что заставляет тебя идти на Светлую арену?
— Я хочу научиться воевать.
— Мы можем каждый день учиться владению мечом. С Автоликом или без него.
— Ну… — Марк не знал, что ответить. Он был усталый и измученный. Отказаться от Светлой арены сегодня ему хотелось больше, чем вчера. — Я уже согласился, понимаешь? Не могу подвести Автолика.
— А слова Ортоса ничего не значат для тебя? — хранительница глянула ему в глаза.
— Что ты, конечно, значат, — отвел взгляд Марк и невольно отшатнулся. — Но я думаю, что Светлая арена поможет мне…
— Ты считаешь себя достаточно опытным, чтобы ставить под сомнение мудрость Ортоса? — спросила она в упор.
— Он позволил мне…
— Он позволил тебе, потому что не мог запретить. Но разве доверие не выше запретов?
Марк еще думал, что возразить, всей душой не желая ссориться, как тут подошел Харис, усталый после рабочего дня.
— О, Маркос, ты верно уже научился отбивать эти метиды? — Харис не слышал их разговора и как на грех спросил, — Никта, славно ведь, что Маркос выступит на Светлой арене?
Лицо хранительницы будто окаменело.
— Для тебя тоже ничего не значит, что Ортос против этого состязания?
Харис несколько секунд озадаченно думал, а затем взмахнул руками с догадкой:
— Ортос против, но он все поймет. Верно, Маркос?
Марк кивнул головой, будучи рад неожиданной поддержке.
Хранительница смотрела на них уже с негодованием.
— Вот как? Будем дурачиться, будем жить по своим прихотям, а добрый Ортос все простит, так что ли?
— Да что ты взъелась, что плохого в Светлой арене? — возмутился Харис.
— Ничего, кроме ослушания. А малое ослушание порой обращает в ничто достижения целой жизни, — выпалила Никта на одном дыхании.
— Послушай, а у тебя есть свое мнение, а не Ортоса? — не выдержал Марк.
— У меня есть то, чего не хватает тебе — понимание.
Сказав, хранительница быстро сбежала вниз, прошуршав своими легкими одеждами.
Марк повалился спать, на сей раз, даже не прикоснувшись к книге. Внизу во дворе долго раздавался звонкий голос Флои, делившейся впечатлениями от первого дня работы, но Марку это не мешало уйти в далекий беспробудный сон.
В последующие дни Марк виделся с Харисом и Флоей только по вечерам, когда они, утомленные жарким рабочим днем, садились за ужин. Епископ, ужинавший с ним, оставался угрюм и немногословен. Хранительница вовсе не появлялась в доме Автолика. Обеспокоившись, Марк выведал у Флои, что Никта теперь и живет в доме ткачей. «Да, нехорошо получилось. Нужно будет еще раз поговорить с ней, — огорченно подумал Марк и решил еще усерднее учиться софрогонии. — Я должен достойно выступить на Светлой арене. Пусть увидит, что я на что-то способен».
В один из поздних вечеров, предаваясь отдыху на жестком топчане, Марк был разбужен слугой Автолика Гаем, который служил также посыльным.
— Хозяин просит тебя спуститься к нему во двор, — сообщил Гай.
Гадая, зачем Автолику понадобилось отрывать его от заслуженного отдыха, Марк спустился в полутемный внутренний дворик. Автолик здесь был не один: у фонтана, освещенного светом одинокой лампады, стоял высокий вельможа средних лет, в богатой красной тунике с золотой каймой на вороте, рукавах и полах, подпоясанный шелковым поясом с кисточками. На плечах его был застегнут светло-красный плащ с вышитой эмблемой, на которой были изображены меч и раскрытый свиток с письменами. Неуловимая грация движений, гибкость голоса и несколько возвышенная манера разговора говорили о его высоком происхождении. Он был увлечен беседой с Автоликом и появления Марка не заметил.
— Тебе следовало еще два года назад встретиться с королевой, упрямый вольный стрелок! — отчитывал вельможа Автолика. — Неужели тебе по душе скрываться в этом праздном городишке и выходить за его пределы лишь под покровом темноты? Явись к королеве, пока тебя не схватили. Хвалясь своей независимостью, ты играешь со смертью.
— Поймай меня смерть! — весело улыбнулся Автолик. — Это моя любимая игра после софрогонии. Я рад, что ты печешься обо мне, дружище, но я не сдамся на милость твоей королевы и суда ее армии. Я ни в чем не виновен.
— Тогда чего тебе опасаться? Приди и докажи свою невиновность.
— Я не раз говорил тебе, что никогда не подчинюсь армии, во главе которой стоит женщина. Передай мой любезный поклон сиятельной Сильвире и тысячу дружеских поцелуев…Входи, входи, Маркос, не стой в темноте как ночной призрак.
Высокий вельможа встретил Марка благородным кивком головы.
— Значит, ты и есть Маркос-северянин, Седьмой миротворец? Признаться, я представлял тебя иным.
— Мой давний друг Этеокл, принц Южного оплота и старший советник королевы Сильвиры, — отрекомендовал его Автолик. — Прибыл в Мелис с важным поручением сиятельной…
— Я сам, — недовольно перебил его вельможа. — С твоим искусством словопрений, ты до утра будешь меня представлять. Буду краток, Маркос: я разыскиваю черную колдунью Амарту, с которой ты имел несчастье повстречаться. Епископ Ортос поведал мне детали схватки. От тебя я жажду узнать одно: где она назначила тебе встречу?
Марк удивленно открыл рот.
— Не знаю, понятия не имею.
— Какой-либо намек, тайный знак, ну, вспомни! Она часто назначает встречу своим жертвам.
— Не знаю, не было ничего, — морща лоб, ответил Марк. — Она ни на что не намекала. Сказала что-то, мол, мне уготовано нечто хуже смерти.
— Это я слышал от Ортоса, — процедил сквозь зубы Этеокл. — Может, кто-то другой намекал? Кто-то из магов?
Марк пожал плечами.
— Нет, никто. Разве что Яннес? Но это было за несколько дней до встречи с Амартой.
— Яннес! — Этеокл поднял взор к звездам, будто восхищенный догадкой. — Серый колдун Яннес — почитатель Амарты. Но хитрый прохвост отрицает свою связь с черными магами. Что он тебе говорил?
— Говорил, что надеется увидеть меня на Светлой арене.
— На Светлой арене! — воскликнул Этеокл. — Чего же ты тянул, миротворец? Проклятый колдун все предугадал. О Всевышний! Нужно освежиться.
Все трое расселись за столом, и Автолик разлил по чашам крепкий виноградный сок. На небе искрились и падали звезды. Где-то в городе раздавались звуки веселой музыки. Мелис жил и ночью, сверкая огнями празднеств и веселья.
— Что предугадал Яннес? — осторожно спросил Марк.
Этеокл неспешно отпил из своей чаши и откинулся на спинку плетеного стула.
— Ты, Маркос-северянин — житель страны Дальних земель. Ты многого не знаешь в нашей стране и многого тебе не понять. Каллироя давно заражена неверием, вернее, уважение к святыням не приветствуется. Язычники разуверились в своих богах, обряды правят по привычке, да и то лишь одни жрецы, для которых такая служба выгодна, да еще поэты, не могущие обойтись без давних богов. Немногочисленные племена варваров, поклоняющиеся идолам, живут далеко в горах, скрываясь от насмешек — их считают дикарями. Преданные реальным темным силам жрецы ушли в тень. Время жрецов кончилось, пришло время магов. Жрецы почитали богов, маги почитают только самих себя. Твердыней их стала южная столица Каллирои — Гесперон, именуемый ныне Амархтоном. В колдовстве жители Амархтона находят то, что им не удавалось получить от языческих богов: силу, знание, удовольствие. На смену вымышленным богам пришли реальные даймоны, архидаймоны и теоиты, способные дать людям то, чего они жаждут, и присвоить себе в плату их души. Находя пользу в колдовстве, жители Амархтона отвергли все накопленные веками ценности. Они стали ленивы и равнодушны. Жажда силы, знаний и удовольствия затмила все: мудрость, мораль, любовь. С тех пор как магия начала вытеснять верования, а философия богословие, благоговение сменилось сатирой, благодетельность — себялюбием.
