– А разве Зеленая комната не годится, Гризл?

– Зеленая? Да, конечно, Зеленая более или менее в порядке, но только в ней никто не спал после доктора Хевистерна, а он…

– Ну что?

– Ну что! Ты же отлично знаешь, какую он провел там ночь! Неужели ты хочешь, чтобы молодой человек испытал то же самое?

Услышав эти пререкания, Ловел вмешался и заявил, что лучше пойдет домой, чем причинит здесь малейшее неудобство, что прогулка будет ему только полезна, что дорогу в Фейрпорт он узнает днем и ночью, что буря уже стихает, и тому подобное. Он говорил все, что подсказывала ему вежливость, лишь бы ускользнуть от гостеприимства, которое оказалось для хозяина более затруднительным, чем можно было предвидеть. Однако ветер продолжал завывать, а дождь – барабанить по стеклам, и Олдбок, знавший, как утомителен был этот вечер для Ловела, к которому он питал искреннее уважение, не мог позволить ему уйти. Кроме того, была задета его честь, ибо гость мог подумать, что им верховодят женщины.

– Садитесь, садитесь! Садитесь, друг! – возразил он. – Если вы уйдете, я больше никогда не вытащу пробки из бутылки! А вот как раз нам открывают бутылку великолепного крепкого эля. Он сварен anno Domini…[63] Это вам не какой-нибудь отвар кассии! Мой эль сварен из монкбарнсского ячменя – сам Джон Гернел не ставил на стол лучшего пива, чтобы угостить странствующего менестреля или паломника со свежими новостями из Палестины. А для того чтобы у вас пропало всякое желание уйти, знайте, что, если вы это сделаете, ваша репутация славного рыцаря погибнет навек! Да, молодой друг, поспать в Зеленой комнате Монкбарнса – это приключение!.. Сестра, распорядись, чтобы ее приготовили… И хотя храбрый искатель приключений Хевистерн пережил в этой заколдованной комнате томительные часы, это еще не причина, почему бы такому доблестному рыцарю, как вы, который ростом вдвое больше, а весом вдвое меньше, не испытать свои силы и не развеять чары.

– Как? Это комната, где водятся духи, если я верно понял?

– Вот именно! Вот именно! Каждая сколько-нибудь старинная усадьба в наших местах имеет своих духов и свою заколдованную комнату, и вы не должны думать, что мы отстаем от соседей. Правда, все это начинает выходить из моды. Я еще помню те дни, когда стоило вам усомниться, что в старой усадьбе есть дух, как вы подвергались опасности «самому превратиться в духа», как говорил Гамлет. Да, если бы вы оспаривали существование Красного Капюшона в Гленстиримском замке, старый сэр Питер Пеппербренд вывел бы вас на свой двор, заставил бы вас взять в руки оружие и, если вы не владели шпагой искуснее его, проткнул бы вас, как лягушку, на своей собственной баронской навозной куче. Я сам однажды чуть не попал в такую переделку, но смирился и попросил извинения у Красного Капюшона: я и в молодые годы не был сторонником monomachia[64] или дуэли и предпочитал прогулки в обществе духовных, а не сановных особ. Я вовсе не стремлюсь доказывать, насколько я храбр; благодарение Богу, я теперь стал и могу иной раз посердиться без необходимости отстаивать свою правоту с холодным клинком в руках.

Тут вновь вошла мисс Олдбок с загадочным и многозначительным выражением лица.

– Постель для мистера Ловела готова, братец. Я достала чистые простыни, комната проветрена, в камине огонь. Нет, нет, мистер Ловел, мне это не доставило никаких хлопот, и я надеюсь, что вы хорошо выспитесь, но…

– Ты решила, – перебил ее антикварий, – сделать все, что в твоих силах, чтобы этого не допускать?

– Я? Право, я ничего такого не сказала, Монкбарнс!

– Сударыня, – обратился к ней Ловел, – разрешите мне спросить, в чем причина вашего столь любезного беспокойства обо мне?

– Ах, Монкбарнс не любит, когда об этом говорят. Но он сам знает, что у этой комнаты худая слава. Все помнят, что там спал старый Реб Тулл, городской писец, когда получил удивительное сообщение насчет земельной тяжбы между нами и арендаторами Массел-крейга. Она стоила кучу денег, мистер Ловел, ибо в те времена по судебным делам приходилось платить не меньше, чем теперь. И тогдашний хозяин Монкбарнса, наш предок, мистер Ловел, как я уже сказала, должен был проиграть тяжбу из-за того, что не мог представить какую-то бумагу. Монкбарнс хорошо знает, что это была за бумага, но я уверена – он не поможет мне в моем рассказе. Это был документ, очень важный для дела, и без него мы бы проиграли. Так вот, наш иск поступил на рассмотрение – как это называется? – присутствия из пятнадцати заседателей. А старый Реб Тулл, городской писец, пришел к нам, чтобы в последний раз поискать недостающую бумагу, прежде чем наш предок поедет в Эдинбург хлопотать по своему делу. Так что времени было в обрез. Этот Реб, как я слыхала, был старый сморчок, весь в табачных крошках и небольшого ума. Но все-таки он был городским писцом в Фейрпорте, и хозяева Монкбарнса пользовались его услугами. Вы понимаете – ведь у них были дела с магистратом…

– Сестрица Гризл, это невыносимо! – прервал ее Олдбок. – Клянусь небом, ты успела бы вызвать духов всех аббатов Троткозийских со времен Валдимира, пока у тебя идет вступление к рассказу об одном-единственном призраке. Научись быть краткой в своих речах. Подражай сжатому стилю старого Обри{128}, опытного духовидца, который делал записи о таких предметах строгим деловым языком. Exempli gratia[65]: «В Сайренсестере пятого марта тысяча шестьсот семидесятого года было явление призрака. Будучи спрошен, добрый он дух или злой, ответа не дал, но мгновенно исчез, оставив своеобразный запах и издав мелодичный звук натянутой струны». Vide[66] «Разное» у этого автора, насколько я помню – страница восемнадцать, почти в середине.

– Бог с тобой, Монкбарнс! Неужели ты думаешь, что все так начитаны, как ты? Я знаю, ты любишь выставлять других дураками. Ты позволяешь себе подобное с сэром Артуром и даже с пастором.

– Природа опередила меня, Гризл, в обоих этих случаях и еще в одном, который я не хочу называть. Но выпей стакан эля, Гризл, и продолжай свою историю, ибо становится поздно.

– Дженни сейчас готовит грелки для твоей постели, Монкбарнс, и тебе все равно придется подождать, пока она не справится. Значит, я рассказывала, как наш предок, тогдашний хозяин Монкбарнса, искал вместе с Ребом Туллом нужную бумагу. Но сколько они ни бились, ничего не находили. Много переворошили они кожаных портфелей с документами, а потом писец опрокинул стаканчик пунша, чтобы выполоскать из горла пыль. У нас в доме, мистер Ловел, никогда не водилось пьянства, но старичок так привык пропускать рюмочку, встречаясь и совещаясь с судьями и цеховыми старшинами, – а совещались они в заботах о благоденствии города почти каждый день, – что без пунша не мог уснуть. И вот выпил он свою порцию и улегся в постель, а посреди ночи проснулся и тут узнал, что такое страх! Он с тех пор был сам не свой, и ровно через четыре года после той ночи его разбил паралич. Ему показалось, мистер Ловел, что раздвинулись занавески над его кроватью. Выглянул бедный человек, думая, что это кошка, и увидел… Господи нас помилуй, у меня мурашки бегают, хотя я рассказывала эту историю двадцать раз!.. Увидел он перед собой в лунном свете благообразного старого джентльмена. Одежда на нем диковинная, везде пуговицы и тесьма, а та часть одежды, о которой леди не подобает говорить, – широченная и вся в складках, как у гамбургских шкиперов. Сам он такой бородатый, а усы длинные, как у кота, и торчат вверх. Много чего еще рассказывал Реб Тулл, только теперь это уже забыто – история старая. Так вот этот Реб Тулл, хоть и писец, а был человек добродетельный, поэтому он не так испугался, как можно бы ожидать, и спросил, во имя Божие, что призраку нужно. А дух ответил ему на незнакомом языке. Тогда, рассказывает Реб, он попытался заговорить с ним на старом языке горцев, потому что в юности жил на холмах Гленливета, но это тоже не помогло. Он уж совсем не знал, как быть, да вдруг вспомнил несколько латинских слов, которыми пользовался при составлении городских актов. И не успел он произнести их, как дух залопотал по-латыни, да так, что бедный Реб Тулл – не очень-то большой ученый – совсем растерялся. Но он был смелый человек и вспомнил латинское название той бумаги, что они искали. Кажется, речь шла о какой-то карте, потому что дух стал повторять: carter, carter…[67]