Я пытаюсь не обращать на него внимания. У меня и так полно забот, чтобы еще выслушивать глубоко пессимистичные высказывания кучера ландуса. Кроме того, в его словах немало правды, и мне не хотелось бы это признавать.

Виллу сенатора Лодия охраняют четыре человека в форме. Я ожидаю, что нас могут не пропустить, но как только называю свое имя, они жестами велят мне проходить. На Макри смотрят с любопытством, однако проходу не препятствуют. Служанка, открывшая нам дверь, кажется, немного удивлена, тем не менее приглашает войти в дом. Она ведет нас в приемную, где я мрачно взираю на маленький бюст святого Кватиния, который, как мне известно, поступил сюда из мастерской Дрантаакса, самого знаменитого скульптора в Турае. Вернее, он являлся таковым, пока его не убили в прошлом году. Я расследовал это дело. Еще одно отвратительное преступление на почве жадности.

Мы ждем довольно долго. Макри громко спрашивает меня, все ли мои клиенты заставляют себя ждать.

– Только богатые. Сенаторы, префекты – они не способны по-человечески обходиться с людьми. А их жены ведут себя еще хуже. Когда она появится здесь, то сразу потребует, чтобы я за пару часов снял с ее мужа все подозрения, и вдобавок к этому, возможно, прочитает мне лекцию о моем общественном долге.

Я делаю еще один глоток кли и шумно рыгаю.

– Почему она наняла тебя?

– Потому что я первая спица в колеснице среди детективов, – отвечаю я.

В комнату входит жена сенатора Айварис. Ее сопровождает молодая служанка. Сенаторша извиняется за то, что заставила нас ждать, объясняя это каким-то из ряда вон выходящим происшествием на кухне.

– Я надеялась, что вы не передумаете, – говорит она. – А вы?… – Она смотрит на Макри.

– Макри. Я помогаю Фраксу, если дело доходит до драки.

Айварис вежливо улыбается, и я жду, когда же она вышвырнет нас за дверь. Но даже острые уши Макри, ее мужская одежда и два меча у пояса, кажется, не расстроили сенаторшу.

– Я очень надеюсь, что вы поможете моему мужу. Будет ужасной трагедией, если его осудят.

– Да, он прекрасный человек. Дляменя большая честь работать на вашего мужа.

– Я не верю в то, что вы любите его, – говорит Айварис.

– Не люблю. Но за дело берусь. Никто не может отравить человека в моем присутствии и остаться безнаказанным. Особенно если я сам в этот момент ем.

– Вы находите это особенно оскорбительным?

– Да, нахожу. Вмешательство в процесс принятия пищи – серьезное преступление. Я хочу тридцать гуранов в день плюс оплату всех расходов. Но раз уж я взялся за дело, оно полностью находится в моих руках, так что не надо объяснять мне, как я должен выполнять свою работу.

Айварис слегка озадачена.

– Я и не думала.

Она так вежлива, что начинает меня раздражать.

– А где Лодий?

– В Обители справедливости. Якобы помогает таким образом следствию; на самом деле они просто не хотят выпускать его из вида. Мужа могут арестовать и предъявить ему обвинение в любую минуту.

Жене сенатора опять удается скрыть свои переживания, хотя они, безусловно, причиняют ей боль. Интересно, стоит ли мне относиться к ней немного лучше? Будучи такой богатой, упитанной и чистой, она кажется совсем бессильной, но это обманчивое впечатление. Она дочь сенатора и происходит из древнейшего турайского рода. Надо думать, она получила немало денег от отца, который владеет золотоносными приисками и имеет отношение к судостроительству.

Лодий также родился в богатой семье, хотя и любит показать себя человеком из народа, когда это в его интересах, ибо его предки некогда были простыми фермерами и жили за стенами города. Но они сделали хорошие деньги, в прошлом веке скупив землю у разорившихся во время войны людей. Сомневаюсь, что кто-либо в этой семье прикасался к плугу за последние пятьдесят лет. Он аристократ до кончиков ногтей, что, однако, может на этот раз не спасти его от смерти. Хотя аристократам-мужчинам в отличие от несчастной Эрминии обычно позволяется уйти в изгнание, если их обвиняют в тяжком преступлении, вряд ли в данном случае будет применена такая мера. Общественное мнение не допустит подобного по отношению к убийце префекта Гальвиния. Но даже если и допустит, дворец ни за что на это не пойдет. Лодию грозит смертная казнь. Король будет рад случаю избавиться от него.

– Вы знаете о каких-то доказательствах его вины за исключением того факта, что он передал отравленную еду Гальвинию?

Айварис качает головой.

– Мы потрясены. Не понимаю, зачем кому-то обвинять в убийстве моего мужа. Он на такое не способен.

– Ваш муж всю жизнь ругает традиционалистов. Гальвиний являлся весьма влиятельным традиционалистом. Вряд ли они были большими друзьями.

– Но так делаются дела в сенате. Мой муж никогда не потворствовал насилию.

Это, конечно же, вранье. Во время выборов чинится много насилия, которому способствуют те, кто хочет победить и быть избранным. Я не заостряю вопрос, но замечаю, что быть оппонентом консула чревато неприятностями.

– Это не первое обвинение в убийстве, выдвинутое в нашем городе ради политических целей. Я сам пострадал от ложных обвинений, а Лодий и его партия популяров не очень-то старались мне помочь.

Айварис явно расстроена. Я продолжаю:

– А как насчет судебного разбирательства? Говорят, Гальвиний собирался подать на вашего мужа в суд.

– Там какой-то спор по поводу завещания, – говорит Айварис, – я не знаю подробностей.

Весьма сомнительно. Айварис не похожа на женщину, которая не в курсе дел мужа. Ничего, узнаем о подробностях где-нибудь еще. Впрочем, и так ясно, что перспективы у Лодия весьма мрачные. Он угостил отравленной едой человека, который собирался подать на него в суд. И этот человек был его врагом.

– Цицерий устроит мне встречу с вашим мужем?

– Да-да, вы можете пойти туда прямо сейчас? Или после окончания Сабава.

– Простите, не понял.

– Вечерней молитвы. Она уже должна начаться.

Граждане Турая, согласно закону, обязаны молиться три раза в день. Наиболее верующие ходят в церковь, хотя закон этого не требует. Можно молиться где угодно. Если я нахожусь у себя дома, то игнорирую призыв к молитве. Когда же мне не везет и призыв застает меня на улице, я обычно преклоняю колени вместе с другими невезучими и несколько минут дремлю, пока остальные молятся. Что касается Макри, то она вообще не имеет никакого отношения к турайским религиозным ритуалам и обычно в часы молитв где-нибудь прячется.

Сейчас Айварис фактически предлагает нам воспользоваться семейным храмом. Внезапно я осознаю, что от меня разит кли. Не стоит посещать часовню, когда от тебя несет спиртным. Это грозит неприятностями. Боги и так частенько наказывают меня за тот или иной проступок, зачем отягощать свою участь. Я уже начинаю придумывать какой-то предлог, однако Айварис жестом дает понять, что не желает ничего слушать. Макри переминается с ноги на ногу, и по ее виду ясно, что ей все это не нравится.

Когда Айварис ведет нас к храму, находящемуся в центре дома, Макри поспешно шепчет мне на ухо:

– Мне нужно что-то говорить?

– Нет, – шепчу я в ответ. – Только кивай, когда необходимо. И не пой всяких там оркских гимнов.

– Я не пою, – шипит Макри. – Я только ругаюсь по-оркски.

– Тоже не следует.

– С чего бы мне ругаться?

– Кто знает. Мне вообще непонятны твои поступки.

– Ты обвиняешь меня в том, что я орк? – довольно громко спрашивает Макри.

– Вовсе нет.

– Но ты намекаешь на это.

– Ну так что?

Макри рассержена.

– Думаешь, однажды оркская кровь победит, и я начну убивать людей?

Я качаю головой.

– Видишь ли, Макри, я потому и не хочу брать тебя с собой, когда занимаюсь расследованиями. Ты нервничаешь из-за пустяков и сразу же хватаешься за меч.

– Я не хватаюсь за меч.

– Ну, почти хватаешься. Успокойся, пожалуйста.

– Успокоиться? – орет Макри. – Да я просто занимаюсь своими делами, а ты вдруг обвиняешь меня в том, что я пою оркские гимны. Я не знаю ни одного оркского гимна. А если и знаю парочку?!.